Илья Франк - Алогичная культурология

Пусть всё рассыпалось на части —
Заройся в осень с головой.
Забудешь хлопоты о счастье —
Услышишь ветер над листвой.

Всё кончено. Войди в осенний,
Сквозной, почти прозрачный лес,
Где пятна света, пятна тени
И жизнь протёрлась до чудес.

Пока все спят, душа ушла из дома,
На цыпочках, сняв туфли, не дыша,
Как женщина, сбежавшая к другому,
И не взяла с собою ни гроша.

Мы здесь живём: в шкафу стоит посуда,
И на окне – растения в горшках…
Она уже так далеко отсюда,
Что будет взрыв – и всё вернется в прах.

Мы словно тени на песке —
Сыпучем и горячем,
И мы висим на волоске,
И мы едва не плачем, —

Давай заплачем, – может, вдруг
К чему-то прикоснёмся
И детский ощутим испуг,
И, может быть, проснёмся.

В темноте, как будто под водою,
Движется какая-то машина.
Путь её не освещён звездою,
Фонари бросают свет под шины.

Что же нам с тобой теперь осталось —
Нам, стоящим на ночном пороге?
Иероглиф «жэнь», что значит: «жалость»:
Две полоски на сырой дороге.

Что в старости может присниться,
Когда от мороки земной
Останется счастья крупица
Да шорох листвы за стеной?

Наверное, жаркое лето,
Мальчишечья беготня,
Дорожка из тени и света,
Что в лес уводила, маня…

Я в прошлое вхожу, как в крытый рынок,
Где по бокам встают былые боли
И руки тянут мне, и жуть ужимок…
Я сквозь себя иду помимо воли.

Как много здесь всего: коробки, склянки…
На разных языках зовут торговцы…
Блестят рубины – маленькие ранки…
Одежды сбились в груду, словно овцы…

И с потолка зелёные молитвы
Свисают вниз с надеждой на спасенье…
И с этим скарбом не пройти по бритве
Из вони специй – в воздух воскресенья.

Запах сирени, и детство, и дождь на балконе,
Скоро обедать, и Тютчев с пятном на странице…
Жизнь перешла через холм – и на западном склоне
Вспять оглянуться впервые уже не боится.

Шины как пахнут отцовского велосипеда
Слышит душа и сквозь толщу земли прозревает…
Прыгает в прыгалки девочка – дочка соседа…
Бабочка смятая из-под сачка вылетает…

Небо в сияющих лужах и мачта из спички…
Я не люблю бледнолицых, я друг краснокожих…
Сосны шумят… Возвращается к счастью привычка,
Нужно лишь вспомнить, на что это было похоже…

Двадцать первый век еще страшнее,
Только почему-то не больнее
Ощущаешь эту страшноту…

Оттого, что он ненастоящий —
Как дельфин, на берегу лежащий.
Этот век – как кислый вкус во рту.

Покарябай кожу у дельфина —
Как картон она. И вот картина:
Афродита вышла из воды.

Ну признайся, это невозможно…
Подойди, притронься осторожно —
Никого. Лишь пустота и ты.

Облако тяжёлое, резное
Над ковром, сплетённым из травы.
Небо голубое, неживое.
Чуть позвякивает жесть листвы.

Продолжая жёсткую картину,
Взгляд стальной отметим у реки.
Ветер упирает иглы в спину,
Пляшут солнца злые огоньки.

Человек, бряцающий кимвалом,
В этой инсталляции живёт.
Через ветви смотрит, как в забрало.
Только тем и мягок, что умрёт.

Колеблющаяся занавеска,
Комода тёмная громада.
Кузнечики стрекочут резко,
Их слышно хорошо из сада.

А на веранде светит солнце,
Луч косо падает на стену.
Стучат в квадратные оконца
Деревьев локти и колена.

А от калитки по тропинке
Идёт ко мне навстречу мама.
И рамка на старинном снимке
Мне кажется дверною рамой.

Я живой кораблик из бумаги,
Я плыву по небу голубому,
И бумага не вбирает влаги,
И дорога горняя знакома.

Или вот: одет в сюртук зелёный,
Я кузнечик, от всего свободный,
Стрекотаньем только окрылённый,
К ремеслу иному непригодный.

Я сижу в качалке на крылечке,
Не жалею о прошедшем мимо…
Цепь распалась, и её колечки
Раскатились и звенят незримо.

В неземном изгибе занавески
Вы меня заройте после смерти,
Я сегодня получил повестку
Долгожданную в пустом конверте.

Так прощай же, вечный детский садик,
Узкий шкафчик, мир, пропахший супом,
Солнышко, как маршал на параде,
Салютующее людям-трупам.

В детстве можно лечь спиной на санки
И, поскрипывая, въехать в небо…
Жизнь есть смерть, а именно буханка
Съеденного на морозе хлеба.

Я проведу рукой
По рощице за рекой,
По темнеющим небесам,
По шёлковым волосам,
По величавой горе,
И по шершавой коре,
И по простым словам,
Что не сказал я вам…

Бугорки, и трещинки, и пятна,
Словно воробьи, слетелись, сели, —
И стена вдруг сделалась понятна,
Как понятен снег весной, в апреле —
Человеческий в своём надрыве,
Тающий, изрытый письменами,
Словно крылья бабочки в порыве
Трепетном, наполненном глазами.

Дон Гуан
Ее совсем не видно
Под этим вдовьим черным покрывалом,
Чуть узенькую пятку я заметил.
Лепорелло
Довольно с вас. У вас воображенье
В минуту дорисует остальное;
Оно у нас проворней живописца,
Вам все равно, с чего бы ни начать,
С бровей ли, с ног ли.

Du bist mein, ich bin dein:
dessen sollst du gewiss sein.
Du bist verschlossen
in meinem Herzen.
Verloren ist das Schlüsselein:
du musst immer darin sein.