Илья Франк - Алогичная культурология
Это, конечно, спорно (в отличие от всего того бесспорного, с чем вы познакомились в моей книге ☺). Это лишь моя мифологема, лишь макет. Эту часть книжки (про сокращающиеся эоны) вы можете удалить или заклеить, я не против.
Как бы то ни было, эон мне представляется треугольником: начало эона – вершина треугольника, затем – расходящиеся стороны, а конец эона – основание треугольника (соединяющее стороны). Затем следует другой треугольник. Примерно так:
Это древнеегипетский фетиш «джед» из орнамента на стенах гробницы Джосера – символ умирающего и возрождающегося бога Осириса, который состоит из вставленных одна в другую нескольких связок тростника.
Он напоминает фонтан, мировое древо, крест. Его можно положить на бок – и получится схема истории, в которой горизонталь периодически пересекается вертикалью (вспомните слова Андрея Белого: «во времени получился крест»). Если, например, сделать площади сокращающихся каждый раз вдвое по биссектрисе треугольников-эонов одинаковыми, то получится следующая картина:
Евгений Трубецкой в книге «Смысл жизни» пишет:
«Обе эти линии, выражающие два основных направления жизненного стремления – линия плоскостная, или горизонтальная, и восходящая или вертикальная, – скрещиваются. И так как эти две линии представляют собою исчерпывающее изображение всех возможных жизненных направлений, то их скрещение – крест – есть наиболее универсальное, точное схематическое изображение жизненного пути. Во всякой жизни есть неизбежное скрещение этих двух дорог и направлений, этого стремления вверх и стремления прямо перед собой в горизонтальной плоскости. Дерево, которое всею своею жизненною силою подъемлется от земли к солнцу и в то же время стелется вдоль земли горизонтальными ветвями, представляет собой как бы наглядное символическое выражение в пространстве того же скрещения, которое совершается и в жизни духа. Крест в этом смысле есть в основе всякой жизни. Совершенно независимо от того, как мы относимся ко Христу и христианству, мы должны признать, что крестообразно самое начертание жизни и что есть космический крест, который выражает собою как бы архитектурный остов всего мирового пути».
Хотите – верьте, хотите – нет. Но иначе неинтересно.
1983–1995, 2012Невидимая рама
Некоторые стихотворения,[13] 1985—2012
«Когда подступит смерть, как ветер…»
Когда подступит смерть, как ветер
С горчащим привкусом травы,
Вдруг, забывая всё на свете,
Ты вспомнишь кружево листвы,
Увидишь: лиственные тени
Живой пронизывает свет…
Спроси о смерти у растений —
Они зашелестят в ответ.
«Век девятнадцатый люблю я наблюдать…»
Век девятнадцатый люблю я наблюдать.
Что мне в нём нравится – и сам того не знаю…
Халат. Слуга Захар. Беспечности печать.
Демьянова уха. Я чувства не скрываю.
Любовь, свобода… но: не всё ли нам равно…
Приметы, Грандисон, три карты, эполеты…
Прожекты, клевету положим под сукно.
Корнеты, аксельбант, кабриолеты…
Две ножки, Скалозуб, найду ли уголок…
Поэт, не дорожи… ну, сват, как пить мы станем…
Частица бытия, побег, обитель, Бог
И холод на душе, и тем сильнее раним…
И осень я люблю, когда корабль готов,
Но плыть нам некуда. Везде есть капля блага
И тёмный дуб, гумно, и разговор без слов,
И гений красоты, перо, кинжал, бумага…
«Сухим песком проскальзывает день…»
Сухим песком проскальзывает день
И сыплется в стеклянную воронку,
Прозрачной ночи обнажая кромку,
Где только ветер тянет канитель.
А на рассвете листьев бьет прибой
В твой хрупкий сон, и ты боишься сглаза,
Когда глядит пространство жёлтым глазом
И птичий мир хохочет над тобой.
К Гермесу
Когда впервые тронул пальчик
На лире первую струну,
Как славно рассмеялся мальчик
В античную голубизну!
Пою тебя, Гермес беспечный,
И ловкость рук, и лёгкость ног,
Младенец мудрый, мальчик вечный,
Весёлый вездесущий бог!
Улыбка – и цветёт олива.
Улыбка – парус вдалеке.
Улыбка снова – снова диво
В его младенческой руке.
Пока перебирают пальцы
Богов игрушку – кадуцей,
Купцы, поэты и скитальцы
Над жизнью не дрожат своей.
А если и случится кануть
В Аидов безвозвратный мрак,
Им в смерти суждено воспрянуть,
Услышав вдруг знакомый шаг.
Богам и людям нужен вестник,
Что сводит всех, как небосвод,
Что, как рождественский кудесник,
Бесстрастно счастье раздаёт.
Как в латы, в наготу одетый,
Из всех музеев улизнув,
Он мотыльком летит над Летой,
Саму неправду обманув.
«Бабочкой лети, стихотворенье…»
Бабочкой лети, стихотворенье,
Над крапивой, розой, ежевикой,
Каждый миг меняя направленье, —
Беззаботной, лёгкой, многоликой.
Я бы тоже так хотел кружиться
Над бедой, любовью и судьбою,
В сторону порхнуть и с жизнью слиться —
Золотой, зелёной, голубою.
«Изобрази Россию мне…»
Изобрази Россию мне…
Михайло ЛомоносовЛюбовь и смерть стоят передо мною,
Их лица одинаково прекрасны.
Пиши, художник, кистью роковою
Портрет судьбы – императрицы страстной.
Ты у любви возьми тревогу взгляда,
В излучины бровей вложи разлуку,
Пусть держит розу – говорят, так надо,
И пусть шипы до крови ранят руку.
Возьми у смерти мертвенную бледность —
Пусть будет белым твой мазок последний,
Возьми свободу, равенство и бедность:
Все братья мы, когда она в передней.
Ведь мы в России. Положив морщины,
Смени, художник, розы на морозы,
Пиши портрет Марии Магдалины,
Спасителя не видящей сквозь слезы.
«Пусть я забыл и ты забыла…»
Пусть я забыл и ты забыла:
Когда-нибудь вдруг вспомним мы
Побег наш из Москвы постылой
В Пальмиру на краю зимы.
Laternam magicam вращая,
Мы вновь увидим дальний год
И попадём в преддверье рая —
В осенний невский небосвод.
Ты помнишь вечер в коридоре
И отражения в воде?
Ты помнишь утреннее море
И пробуждение в нигде?
Ты помнишь за окном мерцанье
Чужих созвездий и дворов
И крошечное расстоянье
Двух слов, двух мыслей, двух миров?
И петербургскую погоду —
От холода ли эта дрожь?
Как чудом не свалились в воду,
Как вид с Исакия хорош,
Когда по лестнице кружащей
Мы вознеслись, увидев вдруг
Как на ладони, настоящей
Грядущей жизни крест и круг.
«Уже стемнело. Летним садом…»
Уже стемнело. Летним садом
Пройдёмся мы в последний раз.
Белеют боги. Странным взглядом,
Как нищие, глядят на нас.
Давай на память. Две монетки
Исчезли в зеркале воды.
И весело шуршали ветки
За две минуты до беды.
Саврасов «Грачи прилетели»
Погода начала к весне ломаться,
Теплее стало – вот и прилетели,
И, словно дети малые, резвятся
На зимней неразобранной постели.
Земля и небо, церковь, снег и воды,
Три домика, над ними колокольня,
А за забором даль и ширь природы,
Душа глядит – и ей уже не больно.
Ей чудится возвышенная сила
В берёзах тонких, в очертаньи храма,
И кажется, что всё в себя вместила
Какая-то невидимая рама.
То ль прилетели, то ль во сне приснились —
Постойте, колокольни, не трезвоньте! —
И словно бы нечаянно скрестились
Две веточки на тёмном горизонте.
«Мелькнёт любимое лицо…»
Мелькнёт любимое лицо
В последний раз, как бы случайно, —
И сделаешься подлецом,
И нет прощенья на прощанье.
И вспомнишь 108-й псалом:
Злодея не ведут на плаху, —
Проклятье сам наденет он
И подпояшет, как рубаху.
И неожиданно поймёшь
Под лампою дневного света,
Что жизнь прожитая есть ложь
И что ты поздно понял это.
«В воздухе, забытом на перроне…"
В воздухе, забытом на перроне,
Как окурок пахнущем, сухом,
В золотой заоблачной короне,
В тишине над письменным столом,
На песке нагретом возле моря —
То есть в детстве, вдруг родился звук,
И ни с кем не ссорясь и не споря,
Как кузнечик, выпрыгнул из рук.
«Пусть всё рассыпалось на части…»
Пусть всё рассыпалось на части —
Заройся в осень с головой.
Забудешь хлопоты о счастье —
Услышишь ветер над листвой.
Всё кончено. Войди в осенний,
Сквозной, почти прозрачный лес,
Где пятна света, пятна тени
И жизнь протёрлась до чудес.
«Пока все спят, душа ушла из дома…»
