Марселен Дефурно - Повседневная жизнь в эпоху Жанны дАрк
Но одних предместий оказывалось явно недостаточно для того, чтобы обеспечить нормальное снабжение города продовольствием. Конечно, предместья поставляли в столицу овощи, фрукты, молоко и яйца, а также, наверное, часть скота. Однако наибольший объем съестных припасов и всевозможных товаров прибывал в Париж водным путем – по Сене, – и сохранившиеся от начала XV в. документы, где приведены расценки за право провоза товаров, недвусмысленно показывают, что список областей, снабжавших в то время Париж, был более чем обширным Помимо французских вин (из Оксера, Бона, Сен-Пурсена) в перечне можно найти греческие и испанские вина; среди облагаемых налогом товаров названы испанские виноград и фиги, инжир с Мелиты (Мальты), кожа из Ирландии, Шотландии, Севильи и Португалии; английская, шотландская и ирландская шерсть. Среди товаров повседневного спроса, перечисленных без указания происхождения и, несомненно, составлявших значительный объем перевозок, названы селедка, соль, ореховое и оливковое масло, мед, сливочное масло, сало, топливо: дрова и каменный уголь; и, наконец, шкурки и меха: кошка, лисица, белка (торговля этим мехом, должно быть, велась с размахом, судя по умеренности пошлины: десять денье за тысячу…).
Зерно, прибывавшее водным путем, выгружали в Гревском порту и продавали либо тут же, на месте, либо на двух других зерновых рынках, один из которых был; расположен на центральном рынке, другой – в еврейском квартале. Мололи полученное таким образом зерно в самом Париже, где на берегах реки или под мостами размещалось около шестидесяти мельниц. Что же касается потребления мяса и рыбы, оно уже в те времена казалось непомерным: «Парижский хозяин», оценивая Общее количество голов скота, ежегодно поставляемого в Париж, говорит о 30000 быков, 188000 баранов, 30000 свиней и 19000 телят. Цифры, приведенные Гильбертом Мецским, не так уж расходятся с названными выше (за исключением крупного рогатого скота): ,12000 быков, 31000 свиней и 26000 телят. Что же касается рыбы, то «в Париже полным-полно морской рыбы свежего улова, и сушеной, и соленой и с душком, и свежей и соленой макрели, больших и маленьких скатов, как свежих, так и с душком, и каждый день они прибывают в таком огромном количестве, что и .сосчитать невозможно…»
Торговля рыбой была сосредоточена вокруг Шатле; там же, как мы уже знаем, находилась и Большая Бойня, где объединились 32 мясника, которые в среднем продавали еженедельно – опять-таки по сведениям «Парижского хозяина» – 40 быков, 1900 баранов, 440 поросят и 200 телят. Торговля мясом, хотя и в меньшем Объеме, велась также в других парижских кварталах: из исторических источников известны мясные лавки Сен-Женевьев, Сен-Мартен, Тампль, Паперти Нотр-Дам, Сен-Жерве. В общей сложности Париж еженедельно съедал более 3000 баранов, 500 быков, 300 телят и 600 свиней – и ведь только «простой народ»! Сюда нужно прибавить еще и то, что требовалось на прокорм королю, королеве и прочим знатным сеньорам.
И тут надо заметить, что еженедельные потребности королевского дворца и домов сеньоров представляли собой весьма заметную величину пропорционально к общему потреблению мяса в столице. Для одного только отеля короля требовалось 120 баранов, 16 быков, 16 телят, 12 свиней и 200 «lards» (имеется в виду копченая свинина), и, помимо всего этого, не стоит забывать, что знатные господа чрезвычайно любили птицу и дичь: в отель короля каждую неделю доставлялось по 600 кур, 200 пар голубей, пятьдесят козлят и пятьдесят гусят; для отеля королевы требовалось лишь немногим меньше. За столом у герцога Беррийского каждое воскресенье или каждый праздничный день съедали по три быка, тридцать баранов, сто шестьдесят куропаток и столько же зайцев, да другие дома принцев не отставали по части обжорства.
Мы понимаем, до какой степени активность жизни Парижа зависела от пребывания там короля и двора. Продолжительное отсутствие государя и принцев не только влекло за собой застой в производстве предметов роскоши, но также и чувствительно замедляло общий ход торговли. Ремесленники и лавочники в таких случаях принимались жаловаться и громогласно требовать возвращения государя:
И когда же только король вернется
Из Лангедока? Он слишком там задержался.
Нет в Париже ни одного работника, который о нем не плакал бы,
Потому что делать нечего. Каждый в недоумении
Спрашивает, когда же настанет время, день и час,
И наш король возвратится в Париж?
В Париже все стоило дороже, чем в других местах, причем настолько дороже, что Карл V, по словам Кристины Пизанской, планировал вырыть канал, который соединил бы Луару с Сеной, чтобы в столицу начали прибывать товары, продававшиеся по куда более низким ценам в Орлеане и Турени. Впрочем, в действенности предлагаемого средства можно усомниться: дороговизна жизни, скорее всего, в меньшей степени являлась следствием все возраставших транспортных расходов, чем естественным результатом пребывания государя, роскоши, в которой жило его окружение, блестящего образа жизни, который вели не только знатные господа, но и часть наиболее зажиточных горожан. Именно плата за это парижское великолепие и побудила Эсташа Дешана написать:
Сей град всех превзошел красой своею,
На многоводной Сене заложен,
В нем вольно мудрецу и грамотею,
Лесов, лугов, садов исполнен он.
Нет града, чтоб, как он, вас брал в полон
Изяществом угара –
Всех чужестранцев опьяняет чара.
Красой и живостью пленяют лица.
Как отказаться от такого дара?
Ничто, ничто с Парижем не сравнится.
II. СМУТНОЕ ВРЕМЯ
Полному восхищения образу Парижа, созданному Эсташем Дешаном и Гильбертом Мецским, «Дневник Парижского горожанина» несколько лет спустя противопоставил совершенно иную, куда более сумрачную картину В течение тридцати лет, между 1407 и 1437 г… столица Франции жила в атмосфере мятежа и гражданской войны, городу пришлось узнать длинную череду запретов, изгнаний, казней, народных «дней», избиений и убийств.
Париж был главной ставкой в борьбе, которую вели между собой арманьяки и бургиньоны. Между 1405 ч 1418 г. столица трижды переходила из рук в руки:
следом за диктатурой бургиньонов и Кабоша настал период арманьякского «террора», которому в 1418 г. положило конец «внезапное нападение», в результате которого город вновь перешел к бургиньонам. Затем. после подписания договора в Труа, начался период английского господства, продолжавшийся до 1437 г., когда Карл VII вернулся наконец туда, где положено находиться государю.
Но Парижу досталась не только пассивная роль в борьбе партий: его население стало главным действующим лицом драмы, которая разыгрывалась в то время, и именно вмешательство горожан придало конфликту враждующих феодальных группировок вид социальной войны. В самом деле: внутри парижского населения бок о бок существовали весьма разнообразные элементы, чьи интересы были прямо противоположны. Здесь были «должностные лица», занятые в различных службах монархического управления и – как по традиции, так и благодаря принадлежности своей к определенному сословию – поддерживавшие порядок и законность. Здесь были знатные сеньоры с их феодальным окружением и толпами слуг, заполнявшими их отели. А кроме них – ученые, считавшие себя облеченными миссией нравственного руководства и желавшие навязывать свое мнение при решении встававших перед государством серьезных вопросов, и, наконец, весь трудящийся люд: торговцы, мастера и подмастерья, уровень жизни которых сильно разнился.
Но иногда все эти разнородные элементы ухитрялись объединяться в приливе общего недовольства. Плохое управление королевством, непомерные расходы, из-за которых население облагали все более и более тяжкими поборами, денежные изменения, сказывавшиеся на торговых сделках, – все это затрагивало интересы многих, в том числе и ремесленников, и горожан. Во времена диктатуры кабошьенов мы увидим, как городские верхи и Университет, опираясь на народные массы, станут добиваться реформ. Но, как правило, образ мыслей и чаяния разных «классов» были прямо противоположны, союз между принадлежавшими к высшей буржуазии «royetaux de grandeur» и живущими трудом своих рук подмастерьями не мог быть прочным. И действительно: представители буржуазии, равно как и университетские «интеллектуалы», очень скоро испугались разгула народной ярости, когда бурно выплеснулись наружу скопившиеся за годы зависть и социальная озлобленность.
