Андрей Максимов - Многослов-2, или Записки офигевшего человека
Люди вообще относятся к природе высокомерно и неуважительно. Великий Аристотель, живший за триста лет до нашей эры, решил систематизировать «братьев наших меньших»: составил список пятисот разных видов животных и тщательно сгруппировал всех их в классы. Так вот – внимание!!! – следующим естествоиспытателем, который столь же серьезно и обстоятельно отнесся к классификации животных, был Джон Рей, живший в середине XVII века. Представляете? Люди чем только не занимались за эти века, – сколько орудий убийств было, например, придумано, – а до животных руки не доходили! Невероятное высокомерие, не правда ли?
Может быть, природа мстит нам за такое неуважение к себе? Во всяком случае, количество природных катаклизмов нынче сильно возросло. Такой взгляд, конечно, кажется мистическим и ненаучным. Сегодня. А что будет завтра, кто знает?
Впрочем, подробно о природе и о нашем отношении к ней мы поговорим в соответствующей главе.
Человечеству сегодня не известно, как и чем будет оно расплачиваться за это бесконечное, в крови каждого из нас сидящее стремление к познанию. Однако хорошим признаком можно считать то, что сциентизм все-таки прижиться не смог. И большинство из нас подписались бы под высказыванием знаменитого философа Бердяева: сциентизм, мол, – такая же глупость, как национализм.
Кстати, вы знаете, что такое сциентизм? Нет. Не страшно. Не знать не стыдно: стыдно не хотеть знать.
Сложное это слово «сциентизм» происходит от не менее сложного, но зато латинского «scienta», которое переводится просто – «знание».
Сциентизм – это такая система убеждений, которая утверждает, грубо, но понятно говоря, что наука – это наше всё, а все остальное – наша ерунда. Сциентисты считают, что все надо делать по законам науки и всем – от культуры до политики – должны руководить ученые. Тогда все будет чудесно. Существуют, мол, определенные научные законы, и ежели заставить окружающую жизнь развиваться строго по ним, то мы будем жить практически в шоколаде. Образцовые науки, по мнению все тех же сциентистов, – это физика и математика, с их абсолютно четкими законами, и задача человечества состоит в том, чтобы по их образу и подобию строить остальные науки, а лучше – и всю жизнь.
Сциентисты не обращают внимания на то, что движение науки – это не только развитие каких-то идей, но часто и отрицание того, что еще вчера казалось аксиомой. Они не обращают внимания на то, что научная истина – это то, что является истиной сегодня. Завтра она может оказаться либо сильно недодуманной, либо просто не истиной.
Нельзя преуменьшать значение науки – это понятно. Но и молиться на нее – неправильно.
Наука – это дорога. В этом движении любой населенный пункт – открытие – завтра придется оставить ради нового города – нового открытия.
Наука – это движение, в котором каждая истина открывается только для того, чтобы завтра ее закрыла или развила новая, иная правда.
Причем заметим, что движение это не такое стремительное, как нам подчас представляется. Историки науки полагают, что даже в самых новаторских научных работах принципиально новым является лишь 10 %, а 90 % – основную часть – составляют собранные ранее факты и идеи. Если новаторских идей будет более 10 %, то их попросту никто не поймет, – вот оно как! Вот какой тяжелый, поистине каторжный труд у ученых!
Не так давно Левада-Центр провел исследование, выясняя, какие профессии считаются нынче самыми престижными. На первом месте оказалась профессия юриста, на последнем, десятом, – работник шоу-бизнеса. Между ними «затесались»: банкир, бизнесмен, министр, врач… Профессия «ученый» в списке вовсе отсутствует. Неужто мы живем в такое время, когда все хотят лишь использовать мир и никто не хочет его изучать? Если так, то это очень печально – не можем же мы забыть данную Богом потребность к познанию?
Успокаивает лишь то, что наука погибнуть не может никогда. Пока человек жив, он будет двигаться по пути познания себя и мира. Что ждет его в конце этого пути, неизвестно, да и не так важно. Смысл движения – в движении. Правда, иногда становится страшно: а куда ж мы все-таки идем? Но вопрос – праздный. Раз существует жажда познания – надо ее утолять.
Вперед – к неизведанному! А там – видно будет…
Человечество – это такой многоголовый ученый, который исследует самого себя и окружающий мир. Ученый этот не может знать, к чему эти исследования приведут. Но уверен в одном: прекращать их нельзя. Как нельзя прекратить пить, есть или дышать воздухом. По ходу своих исследований человечество-ученый улучшает окружающую жизнь и ухудшает ее, его открытия используются то на пользу, то во вред ему же самому. Но этот ученый – человечество – познаёт и познаёт, потому что нет этому познанию конца.
И последнее. Лев Толстой записал в своем дневнике: «У китайского мудреца спросили: «В чем наука?» Он сказал: «В том, чтобы знать людей». У него спросили: «В чем добродетель?» Он сказал: «В том, чтобы любить людей».
Конечно, это замечательное высказывание, столь понравившееся нашему классику, не говорит о том, что наука людей не любит… Но вот почему великие научные открытия люди столь часто оборачивают против самих себя?..
Впрочем, разве это вопрос к науке? Нет, этот вопрос к нам самим – тем, в ком столь мало той самой добродетели и любви.
Разве наука виновата в том, как люди используют ее достижения?
Задаю вопрос и сам не знаю: риторический он или нет?
А вы как думаете?
…Нет, что ни говори, но здорово все-таки, что у алфавита есть своя логика.
Нет, ну правда: разве не логично, что после науки идет образование?
Конечно, можно было бы и до… Но ведь у алфавита своя логика.
О
Образование
Выйдя из школы тринадцати лет и окончив, таким образом, курс наук, я, говоря по правде, не вынес оттуда ничего такого, что представляет сейчас для меня хоть какую-то цену.
Мишель МОНТЕНЬ, французский философЧто, собственно, значит это слово «образование»? Напряглись и поняли (а кто читал первый «Многоcлов» – вспомнили): образование – значит возникновение. Партии или, например, ураганного ветра. Язва еще, увы, может образоваться, не дай Бог. А может образоваться, скажем, дружба или даже – с кем не бывает?! – любовь.
А может образоваться человек. Возникнуть. Про такое образование, в результате которого возникает, появляется и – простите за тавтологию – образуется новый человек, – говорить интересно. Про такое образование, когда ребенка заставляют зубрить тексты, а потом долго спорят, как бы получше оценить результаты зубрежки, – говорить скучно.
То, что образование – дело важное, признают все и во все времена. Самые умные люди мира убедительно доказывали, что без него буквально кранты. Вот, например, Теодор Рузвельт – человек безусловно умный. Так вот он, по-моему, очень доходчиво объяснил, как важно правильное обучение: «Человек, никогда не посещавший школы, способен стянуть что-либо из товарного вагона. Получив же университетское образование, он может украсть целую железную дорогу».
Впрочем, шутки – в сторону. В деле образования – возникновения – человека решающую роль играют семья и школа. Про семью поговорим в свой черед, сейчас – про школу.
Привычно начнем с происхождения. Знакомое каждому (в основном – до боли) слово «школа» происходит от греческого «scholē». Читается практически так же, а смысл имеет ну совсем иной. Это самое греческое «scholē» означало «свободное время, досуг, праздность». Нормально – да? Синоним школы – досуг. Ха-ха-ха – три раза! Вот ведь как парадоксально изменился смысл слова со времен Древней Греции!
С происхождением слова «педагогика» все куда логичней. «Педагогика» в переводе все с того же греческого означает «детовождение». Это правильно, мудро, понятно. Приходит, значит, педагог и ведет детей туда, где, как ему кажется, и находится светлое будущее.
На Руси не сразу догадались, что к светлому будущему детей лучше вести не поодиночке, а скопом. Но уже в конце Х века Владимир Красно Солнышко открыл первую на Руси государственную школу, в которую «водили» аж 300 детей. Надо сказать, что идея государственной школы прижилась не сразу и не вдруг. В источниках того времени говорится: «Послал он (Владимир. – А. М.) собирать у лучших людей детей и отдавать их в обучение книжное. Матери же детей этих плакали о них; ибо не утвердились они еще в вере и плакали о них, как о мертвых».
Вообще картина вырисовывается жутковатая: мало того, что надо принимать неясную до поры веру, так еще и детей отнимают, дабы их этой самой вере учить. Так что приходится признать, что учение на Руси начиналось не только не просто, а даже довольно-таки трагически.
Издревле воспитание было довольно жестоким делом. В XVI веке на Руси распространялись «Воспитательные стихи». Одно из них прям так однозначно и называлось «Похвала розге»:
