Николай Либан - Истории просвещения в России (Бурсак в общественной жизни России середины XIX века)
Никаких существенных изменений в среде духовенства в этот период не произошло. Дети его, по достижении определенного возраста, наследовали места своих родителей. Правда, теперь они не посещали публичной школы, ибо таковая исчезла и лишь в некоторых областях влачила жалкое существование. Священнику не было смысла отправлять своего сына из дома для того, чтобы тот научился читать и писать. Он легко мог обучиться грамоте дома, у своего же отца. Что касается приобретения навыков отправления церковных служб, то попович, живущий при отце, свободно усваивал таковые. Со временем он становится естественным кандидатом на отцовское место. Таким путем устанавливалась наследственность церковных мест, а это создавало касту духовенства, которое выступало как «учительное сословие»» продолжая удерживать в своих руках монополию на просвещение.
Учительная деятельность духовенства значительно сокращалась с исчезновением публичной школы. Она сводилась к индивидуальному обучению детей княжеских и боярских, а иногда и тяглых людей, домогавшихся священнического сана, то есть выхода из своего положения. Духовенство неохотно бралось обучать последних, видя в них своих завтрашних конкурентов, они и сами чаще обращались к мастерам, чем к приходским священникам. Мастер был искусный, покладистый педагог, ведший ученика непосредственно к цели, в то время как учитель- священник, воспитанный в традиции школы, стремился пропустить своего ученика через стадии обучения, пройденные им самим. Ученик не был подготовлен к систематическому обучению: он жил до двадцати пяти - тридцати лет, не помышляя о сане, вел нищенское хозяйство и, разумеется, не мог уделять время занятиям, а уже «затем принимался за ученье, чтобы, немного поучившись, идти к архиерею просить места»[23]. Мастер сообщал ученику необходимые знания, которые тот был способен усвоить, подготовлял его к испытанию, то есть обучал чтению наиболее употребительных текстов и отправлению церковной службы. И мастер, и ученик прекрасно понимали, что успех испытания во многом зависит от величины мзды, принесенной рукополагаемым рукополагающему. Епископы видели в поставлении статью дохода и так злоупотребляли своей властью, что ростовцам и суздальцам, например, пришлось изгнать своего епископа Леона, «зане умножил баше церкви, грабяй попы»[24]. Леон умножил количество приходов, с тем чтобы иметь возможность как можно больше ставить священников, с которых он брал весьма высокую плату за поставление. Упомянутый факт относится к 1159 году, то есть к тому времени, когда княжеская власть смело вмешивалась в церковные дела.
События XIII века, не отразившиеся на положении Церкви и духовенства, ущемили гражданскую власть и в какой-то мере лишили ее той свободы действий в церковных делах, какой она пользовалась ранее. Легко представить, каких размеров достигло епископское злоупотребление в это время. Ответом на него был протест в виде ереси стригольников, распространившейся в XIV веке. Стригольники выступали с утверждением, что у духовенства нет благодати,«ибо стоит оно на мзде». Ортодоксальная церковь настойчиво и жестоко боролась с еретиками и, разумеется, победила их. Но вопрос о «мзде» не был снят и в последующее столетие.
С XV века княжеская власть, окрепшая и освободившаяся от татарских притязаний, занимается внутренним устройством страны и пытается ограничить епископское злоупотребление. Но оно было настолько распространено, что эти попытки не имели большого успеха[25]. Епископское злоупотребление вело к снижению образованности белого духовенства, что подрывало авторитет церкви и княжеской власти. Этим объясняется деятельное участие Ивана III в соборе 1503 года.
Вопрос о возобновлении публичной школы волновал Русь на протяжении XV-XVI столетий. XIV век воочию показал, что еретики были более образованны, то есть начитаны, чем представители ортодоксальной церкви. Аналогичная картина повторилась и в XV веке, когда вспыхнула ересь жидовствующих. Княжеская власть видела в ересях не только церковный мятеж, но протест против существующего порядка жизни. Духовенство XV века осознало свою неспособность бороться с еретиками путем доводов и убеждений и предпочло использовать методы физического принуждения. Представители ортодоксальной церкви, «искореняя» раскол, по существу загоняли его внутрь народной толщи, и он вспыхивал в последующие столетия с новой силой, принимая иную окраску. Пятнадцатый век вынужден был признать падение школьного просвещения. Самый факт падения незамедлительно сказался на трудностях идеологической пропаганды того времени. Современник (Геннадий Новгородский) сообщает: «Се приведут ко мне мужика, и аз велю ему апостол дати чести, - и он не имеет ни ступити, и аз ему велю псалтырю дати, - и он по тому едва бредет...; аз прикажу учити их октении, - и он ни к слову не может пристати: ты говоришь ему то, а он иное говорит»[26]. К Попытки Геннадия Новгородского организовать при своей кафедре школу не увенчались успехом. Ищущие сана не собирались обучаться в школе, это не входило в их расчеты, они смотрели на доставление как на путь к получению прихода и к материальному обеспечению. Разумеется, княжеская власть не могла поднять образованности духовенства, она могла лишь сдержать приток неграмотных людей в эту среду. Начиная с XVI века, с приходом к власти Ивана IV, вопрос о школьном образовании приобретает государственное значение.
Мысль о необходимости создания публичной школы была ясно выражена в соборном приговоре 1551 года. Предполагалось учредить по всем городам книжные училища в домах избранных духовных лиц, где бы учились дети духовенства и мирян «грамоте, и книжному письму, и церковному пенью псалтырному, и чтению налойному»[27]. Эта школа предназначалась для детей духовенства и для «чад мирских людей». Она носила профессиональный характер: подготовляла служителей культа. Разумеется, не все прошедшие ее делались людьми клира. Воспитанники заполняли различные государственные приказы, становясь своеобразной «бюрократией» русского Средневековья. Но самый характер школы, основная направленность свидетельствует о том, что ее главная задача - приготовление людей, искусных в отправлении церковных служб, чего так настойчиво требовало возвышающееся Московское Государство. Публичная школа Московской Руси XVI века, по идее, должна была воскресить тип школы киевского периода, то есть прикрепленной к приходу. Московская Русь XVI века могла только мечтать о такой разветвленной системе школьного образования, пока что она довольствовалась открытием школ в отдельных городах. Рядом с публичной школой XVI века существовала монастырская, сложившаяся еще в XI веке. Она носила замкнутый характер: рассчитанная на пострижников монастыря, она редко открывала свои двери для мирян. В XVII веке в Юго-Западной Руси монастырская школа изменила свой характер в связи с особым политическим положением края. Монастырь вынужден был включиться в национальную борьбу за объединение Юго-Западной Руси с Московским государством.
Школы, открытые по приговору Стоглавого собора, не исключали существования монастырских; наоборот, монастырские школы должны были значительно расширить свою деятельность. Наиболее ярко процесс становления школы как института с определенной программой, строго очерченным кругом знаний протекал на Украине в XVD веке. В1613 году Богоявленская братская школа при Киево-Братском училищном монастыре слилась с монастырским училищем Киево-Печерской лавры и получила наименование коллегии. Основатель ее, киевский митрополит Петр Могила, просил польское правительство разрешить преобразовать коллегию в академию. Польское правительство, прекрасно понимая опасность существования русской высшей школы, готовившей противников польско- католического влияния, категорически отклонило просьбу. Только после событий 1686 года, когда Киев окончательно отошел к Московскому государству, коллегия была преобразована в академию. Курс преподавания значительно расширился. Диспутам, а также латыни и другим древним языкам по-прежнему уделялось много времени. Наравне с ними изучались новые науки: математика, история и география. Сугубое внимание было обращено на философию, риторику и пиитику; введены были богословские дисциплины. Состав профессоров был блестящий, некоторые из них получили образование на Западе, не утратив национальной самобытности. Все это делало академию замечательным учреждением своего времени. Это была школа, которая легко и смело могла соперничать с европейскими учебными заведениями аналогичного характера. Украина, освободившись от иноземного гнета, воссоединившись с Россией, получила возможность придать делу школьного образования широкий размах.
