Наум Синдаловский - Петербургский фольклор с финско-шведским акцентом, или Почем фунт лиха в Северной столице
Официально переименование обосновывалось тем, что селение располагалось в «самом южном и высоком» месте Курортного района Ленинграда. Между тем существует легенда, что посёлок назван так, потому что Максим Горький впервые читал свою пьесу «Дети солнца» на даче Репина Куоккала вблизи Оллилы.
* * *После окончания Великой Отечественной войны вдоль полотна Финляндской железной дороги, от Солнечного до Зеленогорска, разворачивается курортное строительство.
В первую очередь появляются дачи партийной и советской номенклатуры, что порождает специфическую микротопонимику, сохранившуюся до сих пор. Курортную зону в районе посёлков Репино, Солнечного и Комарово называют «Зоной придурков» и «Красными куркулями». Здесь же отводятся места для дачных домиков творческой интеллигенции – художников, писателей, композиторов. Один за другим возводятся лечебные и санаторные корпуса. Однажды в таком санатории провела свой отпуск Фаина Георгиевна Раневская. На следующее утро после приезда, вспоминает актриса, её подруга, разбуженная шумом проходившей электрички, постучалась к ней в номер: «Как отдыхали, Фаина Георгиевна?» – «Танечка, как называется этот дом отдыха?» – «Имени Яблочкиной». – «Почему не имени Анны Карениной? Я всю ночь спала под поездом».
* * *За Солнечным следует станция «Репино», бывшая финская «Куоккала». Старинную Куоккалу, название которой лингвисты возводят или к финскому «koukku» («рыболовный крючок»), или к «kuokka» («мотыга»), постигла та же участь. Ее переименовали в «Репино», по фамилии художника И. Е. Репина, жившего здесь на своей даче с дореволюционных времен.
Репин приобрел участок земли с домом в пригородном финском поселке Куоккала в 1899 году. Перестроив дом по собственному проекту, он назвал его «Пенатами», по имени богов-хранителей домашнего очага, и переехал сюда из Петербурга вместе с семьей. Здесь он написал знаменитое полотно «Торжественное заседание Государственного совета», картину «Пушкин на лицейском экзамене» и другие работы. Сюда по средам к И. Е. Репину приезжали А. М. Горький, Ф. И. Шаляпин, С. А. Есенин, А. И. Куприн, И. А. Бунин, К. И. Чуковский и многие другие деятели культуры и искусства. Здесь за специальным круглым, огромным вращающимся столом устраивались знаменитые репинские вегетарианские обеды, о которых один из гостей впоследствии вспоминал: «Сено, очень искусно и разнообразно приготовленное действительно „валит валом“ на гостеприимные тарелки». Такие обеды на даче у Репина в фольклоре петербургской художественной интеллигенции назывались «Сенной рынок», или «Сеновал».
Репинские Пенаты
Октябрьский переворот и получение Финляндией независимости застали Репина на даче, и возвратиться в Советскую Россию он отказался, хотя большевики на самом высоком уровне делали всё возможное, чтобы вернуть всемирно известного художника на родину. В частных письмах Репин писал, что, пока у власти в России большевики, он туда никогда не вернется. Финляндию Репин полюбил. Он сблизился с финскими художниками, активно занимался благотворительной деятельностью. Передал в дар музею «Атенеум» в Хельсинки большое количество картин из своей коллекции, в том числе и собственные работы. Финские художники выбрали Репина почётным членом Общества художников Финляндии.
В городской фольклор Куоккала попала благодаря известному детскому писателю и видному литературоведу Корнею Ивановичу Чуковскому, дача которого также находилась в финской Куоккале. Это он в начале XX века обогатил петербургскую фразеологию замечательным словом «Чукоккала» (ЧУКОвский + КуоККАЛА). Так Корней Иванович обозвал знаменитый самодельный альбом, где многочисленные посетители его дачи в Куоккале могли оставить свои остроумные автографы, дружеские шаржи, шутливые приветствия, искромётные афоризмы, меткие эпиграммы – словом, всё, что хотели и на что были способны. Благодаря тому, что в гости к Чуковскому сходились и съезжались лучшие и талантливейшие умы того времени, альбом превратился в уникальное собрание удивительных экспромтов. Ныне о «Чукоккале» знают все. Альбом издан отдельной книгой массовым тиражом.
* * *В широко известной цепи пригородных петербургских курортов особое место занимает посёлок творческой интеллигенции Комарово.
Этот бывший финский курортный посёлок на побережье Финского залива до 1948 года назывался Келломякки, что с финского переводится как «Колокольная горка». Во время строительства железной дороги здесь будто бы располагался небольшой холм, на вершине которого установили медный колокол, извещавший рабочих о перерыве на обед, начале и окончании смены. До появления железной дороги эта местность была совершенно безлюдной. Ее называли тогда Хирвисуо, что означает «Лосиное болото», и в самом деле некогда здесь существовавшее.
В 1948 году посёлок назван именем президента Академии наук, известного учёного, ботаника и географа В. Л. Комарова. Однако в самом посёлке до сих пор живет устойчивая легенда о другом происхождении названия. Будто бы первые послевоенные жители, приехав в освобождённый посёлок, увидели множество деревянных табличек с надписью: «Проверено. Мин нет. Комаров». По имени безвестного сапера с этой фамилией, утверждает легенда, и назвали дачное местечко под Ленинградом.
Впрочем, в художественной среде Петербурга этимология названия «Комарово» ещё более упростилась. Посёлок называют «Комары», или «Комарики», вкладывая в это название совершенно определенный смысл:
Комарово – комаров
Главная столица.
Вес у них, как у коров,
Жала их, как спицы.
В понедельник до второго
Я уеду в Комарово.
Навсегда останусь там
На съеденье комарам.
Секс хреновый в Комарово
От укусов комаров.
Только сняли мы трусы,
В зад вонзились их носы.
После окончания войны Комарово отдали под многочисленные творческие дачи писателей, художников, композиторов. Некоторые из дач оставили свой оригинальный след в местном фольклоре. Например, дача литературоведа Б. Мейлаха, известного среди коллег широким использованием всевозможных цитат, называлась «Спас-на-цитатах», или «ЦИТАдель Мейлаха».
В первую очередь вожделенные дачи получали те, кто активно и беззаветно сотрудничал с советской властью, кто доказывал ей свою верность и преданность порою ценой лжи и предательства своих же товарищей по цеху. Такие дачи были хорошо известны. Их называли «Спас-на-крови».
Вместе с тем комаровский фольклор знает и настолько изящную формулу подлинной любви, нежности и восхищения, что ей мог бы позавидовать любой самый привередливый приморский город. Улыбчивые и радостные посетители комаровских пляжей на зависть всем солнечный загар называют «утро в Комарове».
В значительной степени известность дачного посёлка возникла благодаря Анне Андреевне Ахматовой, которая долгое время жила на даче, выделенной ей Литфондом в Комарове и названной ею же самой «Будкой». По выражению Фаины Раневской, для «скопища гостей своей „Будки“» она придумала прозвище: «Станция Ахматовка». Вот строки из её стихотворения, написанного в Комарове в 1956 году:
Живу, как в чужом, мне приснившемся доме,
Где, может быть, я умерла,
И кажется, будто глядится Суоми
В пустые свои зеркала.
Иду между чёрных приземистых ёлок,
Там вереск на ветер похож,
И светится месяца тусклый осколок,
Как финский зазубренный нож.
Умерла Анна Андреевна не в Комарове, а в Москве, во время одной из своих кратковременных поездок в столицу, в 1966 году. Но похоронена поэтесса в Комарове, на местном безымянном кладбище. С тех пор в народе это кладбище называют «Ахматовским», а дорогу к нему – «Не скажу куда», по элегической строчке из «Приморского сонета», написанного ею в 1958 году:
Здесь всё меня переживёт,
Всё, даже ветхие скворешни
И этот воздух, воздух вешний,
Морской свершивший перелёт.
И голос вечности зовёт
С неодолимостью нездешней,
И над цветущею черешней
Сиянье легкий месяц льёт.
И кажется такой нетрудной,
Белея в чаще изумрудной,
Дорога не скажу куда…
Там средь стволов ещё светлее,
И всё похоже на аллею
У царскосельского пруда.
По воспоминаниям современников, первоначальный памятник на могиле Ахматовой соорудил сын Анны Андреевны, Лев Николаевич Гумилев. Вместе со своими студентами он выложил из камней стену, которая должна была символизировать угол тюремной камеры в «Крестах», под краснокирпичными стенами которых стояла его мать с передачами ему. В стене сделали нишу, похожую на тюремное окно. Будто бы идея этой кладбищенской композиции принадлежала самой Ахматовой. Позже нишу закрыли барельефом с портретом поэтессы работы ленинградского скульптора А. М. Игнатьева. Говорят, что лицо Анны Андреевны на барельефе должно было быть прикрыто символической решеткой, но скульптор «побоялся и лицо не зарешетил».
