Александр Строев - Авантюристы Просвещения: «Те, кто поправляет фортуну»
Идея дожила до XX в., породив, с одной стороны, идею культуры как огромной книги, бесконечной библиотеки («Книга песка» и «Вавилонская библиотека» Борхеса), а с другой — филологические штудии и литературные эксперименты. В. Б. Шкловский в статье «О сюжете в кино» (1923) описывал якобы изобретенную в Америке машинку для изготовления сценариев, состоящую, подобно свифтовской, из катушек с лентами. На одной значились профессии, на другой возраст персонажей, на третьей страны света, на четвертой — действия: целуются, лезет на трубу, сбивает противника с ног, бросается в воду, стреляет и т. д. Другим языком здесь изложены некоторые идеи «Морфологии сказки» Проппа и якобсоновского определения поэтической функции языка как проекции оси выбора на ось эквивалентности. В 1960-е и 1970-е годы структуралистские работы, в первую очередь посвященные нарратологии, в той или иной степени ориентировались на идею компьютерного создания текстов, а Ю. М. Лотман утверждал, что культура как семиотический механизм является прообразом искусственного интеллекта. «Компьютерное» письмо, основанное на порождении и переборе вариантов, пробовали в те же годы французские новороманисты (А. Роб-Грийе, М. Бютор).
Мечта об универсальном языке, который поможет всем народам понимать друг друга и жить в мире, была отнюдь не чужда Казанове. Поиск идеального языка, как показывает Умберто Эко[315], исторически шел в нескольких направлениях. Существовала влиятельная мистическая и розенкрейцерская традиция, где восстановление Соломонова храма мыслилось как антитеза разрушению Вавилонской башни. Раскрытие языка природы могло вестись через расшифровку тайного смысла древнего сакрального языка, иврита (каббала) или египетских иероглифов. Лингвистический подход предполагал либо создание всеобщей грамматики, подобной той, что в XVII в. написали в Пор-Рояле, либо сравнительного и этимологического словаря всех известных языков, дабы затем на его основе составить грамматику и разрешить проблему праязыка. Второй путь опробовала Екатерина II, которую привлекли идеи Кур де Жеблена. В 1785 г. академик Паллас составил программу и анкету для сбора лингвистического материала, разосланную не только по российским провинциям, но также в Америку и Китай. Отовсюду императрице присылали материалы для штудий, словари редких языков, в том числе бретонского, преподнесенного ей маркизом де Сераном через Гримма[316]. Вышедший в результате «Сравнительный словарь всех языков и наречий, собранных десницею всевысочайшей особы» (СПб, 1787–1789) утопическую задачу разрешить, увы, не мог.
Лингвистические проблемы приобрели особую остроту во время Французской революции. Гибель старого режима сопровождалась ломкой языка, появлением множества проектов реформ и словарей неологизмов. Один из них, выпущенный немецким ученым Л. Снетлаге, вызвал резкую критику Казановы. В своем предсмертном сочинении «К Леонарду Снетлаге» (1797) он не без остроумия доказывал, что французский язык мог бы обойтись без терминов «гильотинировать», «заключить в карцер», «революционный трибунал». Разумеется, Казанова борется не со словами, а с идеями, ему не по вкусу ни террор, ни всеобщее равенство голодных и обездоленных[317]. Но в финале брошюры он возвращается к идее языкового братства и предлагает свой путь для воссоздания праязыка: его надо сотворить естественным путем, как любовь дает жизнь ребенку. Казанова предлагает отобрать младенцев обоего пола и воспитывать в уединении под началом молчащих воспитателей. Дети вырастут и, общаясь, изобретут свой язык, который не может быть иным, чем тот, на котором изъяснялся Адам. Правда, добавим, подобные опыты уже пытался проводить Фридрих II, и, разумеется, безуспешно.
Другой вариант универсального языка Казанова предложил в «Икозамероне», ибо мегамикры унаследовали от Адама не только шестое чувство, но и праязык. В их языке всего шесть гласных (а, е, i, o, u, ou), произносимых на семь разных тонов (на письме они передаются разными цветами), что в результате дает алфавит из 42 букв. Гельмут Вацлавик предположил, что венецианец придумал подобный язык потому, что в старости потерял из-за сифилиса зубы и согласные произносил плохо. Рассказывать он уже не мог — пришлось писать.
Музыкальный язык мегамикров, который Казанова сравнивает с семью нотами гаммы, опять-таки приводит на ум цветовое пианино, тем более что Эдуард, герой «Икозамерона», предложил новый тип письма, напоминающий нотную азбуку. В языке 29 479 слов, есть склонения и спряжения, три рода. Но что необычно: тон для беседы задает хозяин дома, а при дворе — король, и пока государь не появился, придворные вынуждены молчать либо пользоваться языком жестов, который мегамикры придумали для общения в воде, но он более бедный. Но, как мы помним, именно язык жестов Казанова считал языком любви.
Глава 3
Географическое пространство Просвещения
Иностранцы в России
Что заставляет иностранца ехать в Россию? В мифологии XVIII в. это бедная варварская страна, в которой владычествуют богатые и просвещенные господа. Там можно стремительно сколотить состояние. Учитель фехтования, герой одноименного романа Александра Дюма, заявит в начале следующего века: «Меня уверяли, что Россия — истинное Эльдорадо для всякого художника, преуспевшего в своем ремесле»[318]. В царствование Елизаветы Петровны, в 1752–1754 гг. бригадир Лафон подает проект о призывании «изгоняемых за веру из Франции ремесленных людей на поселение в Россию». Он предлагает основать на Украине или на Волге большое поселение, Новую Галлию. Но медлительный Сенат откладывает дело в долгий ящик[319]. Лафон проживал в доме графа М. И. Воронцова, и через пару лет приехавший в Петербург шевалье д’Эон обозвал его в донесении болтуном и авантюристом, правда, потом добавив, что в России бригадир живет уже более тридцати лет[320].
В духе идей физиократов Екатерина II рассматривала сельское хозяйство как главный источник богатства страны. Она писала в «Наказе» (1767–1768), что «Россия не только не имеет довольно жителей, но обладает еще чрезмерным пространством земель, которые ни населены, ниже обработаны» (гл. XII «О размножении народа в государстве»)[321]. В 1762–1763 гг. императрица издает несколько указов для привлечения иностранцев в страну. 22 июля (2 августа) 1763 г. создается Канцелярия опекунства иностранных колонистов под началом Г. Г. Орлова, переселенцам гарантируются права и привилегии. Начинается усиленная вербовка в Европе, в первую очередь в Германии, но также во Франции; несколько бюро по найму открывается в Голландии. Печатные проспекты превозносят достоинства колоний, создающихся на юге России. Земли богаты, обильны вином и зерном. Удачное географическое расположение способствует развитию сельского хозяйства и торговли, климат ничуть не хуже французского. Каждый колонист получит пятьдесят десятин земли, дом, инвентарь, скот, запас провизии. В течение 30 лет он освобождается от уплаты налогов. Он вправе исповедовать любую веру, католическую или протестантскую[322]. Императрица позволяет поселениям жить по своим законам и предоставляет им определенную автономию по отношению к русским властям. Эти обязательства, в частности, и послужили отправной точкой для проектов Бернардена де Сен-Пьера и Казановы. Позднее, в марте 1764 г., Екатерина II изменит указ: колонии обязаны подписать и соблюдать внутренний устав и подчиняться российским законам[323].
Осуществление грандиозной операции возлагается на дипломатов. Послы сперва пытаются действовать самостоятельно, но без большого успеха (получив деньги, нанятые рекруты убегают, суда не добираются до места назначения); потом они прибегают к услугам профессиональных «вызывателей». Так, в 1765–1766 гг. русский дипломатический агент Иоганн Фациус, впоследствии консул в Кельне и в австрийских Нидерландах, отправил в Россию шесть (по другим сведениям — десять) тысяч немецких поселенцев. Вербовка была делом небезопасным, русских агентов преследовали и арестовывали во Франции, в Германии и в Австрии. В исследованиях, посвященных узникам Бастилии, Франц Функ-Брентано называет немалое их число[324]. Тем не менее с 1764 г. активно действовали разветвленные сети вербовщиков, ибо занятие приносило немалый доход: от одной до трех марок с головы. С государевыми вызывателями конкурировали частные, действовавшие на свой страх и риск и старавшиеся содрать деньги не только с русского двора, но и с переселенцев. Самую крупную сеть вербовщиков возглавлял барон Канно де Борегар, живший попеременно во Франции, в России и в Голландии, где, разбогатев, он купил замок. В полицейских архивах сохранилось его описание: 35 лет, рост 5 футов 6 дюймов, лицо рябое и смуглое, носит русский мундир. Под его началом служил капитан Жан Батист Кост де Сабревиль, уроженец Фрибурга (Швейцария), арестованный в Париже 2 сентября 1766 г. Через год его перевели в тюрьму Бисетр и только там обнаружили, что его настоящее имя Кабюссон, что он раньше служил конюхом у маркиза де Пюизье, министра иностранных дел, украл у хозяина двести луидоров, был приговорен к смерти, замененной пожизненной каторгой, откуда бежал в 1761 г.
