Мирослав Попович - Кровавый век
Нужно сказать, что этот период быстро остался позади, и уже на протяжении 1987 г. произошли те изменения в политических установках Горбачева, которые решительно отделили его от фундаменталистов, олицетворяемых в его команде Лигачевым.
Формирование и усиление основного протестного мотива в массовом сознании находило соответствие в эволюции среды, в которой неопределенные умонастроения общественных слоев приобретают вид политических концепций и порождают политические структуры.
В СССР этой поры и в политическом руководстве, и вне его, и в партии, и вне партии сложилась среда, в которой артикулировались массовые политические настроения и находили формулировку соответствующие политические концепции. В этот процесс были втянуты и определенные круги «аппарата». Со временем в больших городах один за другим создавались разные «клубы» в поддержку Перестройки и другие небольшие группировки, преимущественно интеллигентские и молодежные, а также группки просто беспокойных людей с повышенной инициативой и энергией, которая искала выхода.
Этот процесс, собственно говоря, имел уже тридцатилетнюю историю. Позади была бурная реакция на доклад Хрущева о «культе личности» Сталина, борьба «Нового мира» против «Октября», разгром либерально-ревизионистской оппозиции и тлеющий огонь непримиримого диссидентства, «Наш современник», первые шаги «Памяти», формирование русского трибалистского национализма в рамках борьбы против евреев и масонов, которые спаивают коренных русских и плюют им в неразгаданную русскую душу, – словом, была уже большая история неокомунистического ревизионизма и некоммунистического движения. Кроме «неформальной» и антиструктурной среды, молодежной и не очень, в активную политическую жизнь были втянуты полностью респектабельные и преимущественно партийные интеллигентские круги, которые, собственно, и формируют политическую идеологию либеральной ревизии коммунизма по чешскому и итальянскому образцам. С 1985 г. шаг за шагом явочным порядком они добывают в борьбе у слабеющей власти свободу слова и в частности толкают к экономическому либерализму – «рыночным реформам».
Академик Сахаров и близкие к нему люди, а также Гавриил Попов, Егор Яковлев, Юрий Афанасьев, Павел Бунич и другие образуют московскую политическую среду, которая активно продуцирует новую политическую идеологию демократии.
Еще раз стит отметить, что новая политическая среда была почти исключительно московской, меньше задевала Ленинград и еще меньше – другие культурно-политические центры, включая Киев. В Москве она группировалась вокруг отдельных личностей, а также журналов (литературных, а по существу, «общественно-политических») и некоторых газет.
К идейной жизни активно подключаются и люди, которые были репрессированы или по крайней мере держались в бесправном положении бывшим режимом. Одним из важных актов стало возвращение Сахарова в конце 1996 года. Об этом секретарь ЦК по идеологии Зимянин узнал задним числом, в ходе выступления Горбачева на совещании заведующих отделами ЦК. Впоследствии не стало в ЦК и Зимянина. Идеологией в политбюро Горбачев поручил заниматься Лигачеву и Яковлеву, причем Лигачев фактически стал вторым секретарем ЦК, «Сусловым Перестройки».
«Политогенная» среда все больше смещалась во внеаппаратные и даже внепартийные круги, и концепция Перестройки формировалась скорее там, а не в группе деятелей, близких к Горбачеву. Ключевым для этой концепции стали слова Гавриила Попова «командно-административная система». Преодоление «командно-административной системы» требовало политики «гласности» и рыночных реформ. Более детальная характеристика «демократического социализма» (термин этот в силу ассоциаций с идеологией социал-демократии не употреблялся, но имелся в виду) в статьях разных авторов проступала по-разному, но все в этот ранний период стремятся сохранить «завоевание социализма». Можно сказать, что массовые политические умонастроения советской – и в первую очередь московской – интеллигенции в это время приближаются к идеологии левого социал-демократизма.
Был еще один мощный источник политической эволюции кремлевского руководства: давление Запада.
С точки зрения лидеров Запада, характер изменений в СССР был неясным, а возвращение решительных коммунистических «ястребов» – полностью возможным.
СССР начала Перестройки оставался государством, где нарушались права человека, сидели в «зоне» диссиденты, удерживали в Горьком Сахарова, не было свободных выборов и легальной оппозиции, независимых средств массовой информации, не позволялся свободный выбор местожительства и выезд из СССР, антисемитизм оставался государственной политикой.
Нужно отметить, что власть в основных странах Запада – США, Великобритании, Германии, Италии, – принадлежала в это время неоконсервативным партиям. Споры Горбачева с Маргарет Тэтчер, с которой он сближался по-человечески в первую очередь, и с американскими лидерами были не просто теоретическими дискуссиями – в них ему давали почувствовать условия, при которых возможно реальное сближение позиций. И эти требования оказывались не такими уж и невероятными.
Просто «Перестройка», без «ускорения»
Решающие шаги были вызваны грустными итогами 1986 года. Четверть предприятий не выполнила план. 13 % предприятий оставались убыточными. Экономика держалась на водке, экспорте нефти и газа, алмазов и золота, на высоких ценах на ковры и меха. Средств катастрофически не хватало. Стало ясно, что об «ускорении» следует помолчать.
На заседании политбюро министр финансов Гостев приводил тревожные цифры: розничная цена масла – 3 руб. 40 коп. при себестоимости 8 руб. 20 коп. килограмм, говядины – 1 руб. 50 коп. при себестоимости 5 руб. килограмм. Государство давало колоссальные дотации, чтобы поддерживать низкую стоимость потребительской корзины и низкую зарплату.
Очереди во времена Перестройки
Сумма дотаций на продовольственные товары ожидалась в 1990 г. в размере, который превышал больную фантазию: 100 миллиардов рублей! Чем это компенсировалось, объясняли журналисты-экономисты: государство брало свое от колхозов и совхозов, поднимая сверх всякой меры цены на машины и удобрения. Система была идиотской и абсолютно неэффективной.
4 декабря 1996 г. на заседании политбюро возникли разногласия относительно ценовой политики, испугавшие Горбачева. Он предложил повысить цены. Поддержали Горбачева Рыжков, Соломенцев, Никонов, Мураховский, Бирюкова. Категорически против выступили Лигачев, Воротников, Шеварднадзе. В стране, где 50 млн граждан жили с доходами менее 80 рублей на душу в месяц, а половина из них имела и менее 50 рублей подушевого месячного дохода, повышать цены было, казалось, невозможно.[828] Политбюро ничего не решило. Стало очевидно, что «генеральной линии» нет, и попытки принять радикальные и непопулярные меры натолкнутся на непонимание и безумное сопротивление.
Перед коммунистическим руководством и лично перед Горбачевым появились по крайней мере три группы проблем, которые требовали ясно очерченного отношения и безотлагательного решения:
1) будет ли государство в дальнейшем силой удерживать низкую зарплату через заниженные цены на продовольствие, будет ли оно стремиться к повышению цен и зарплаты благодаря повышению эффективности экономики через рыночные реформы?
2) если государство будет хоть частично продолжать политику низких цен и дотаций ценой ВПК, то как далеко оно готово пойти на сокращение военных расходов, на разоружение перед лицом Запада?
3) если государство готово пойти на компромиссы с Западом в военном соревновании, то как далеко оно готово пойти на уступки в политической идеологии и восстановлении политической свободы?
Здесь, собственно, и начинались вопрошания, касающиеся тем, запрещенных для мышления коммунистического политика. Эти запрещенные сюжеты очерчивали область социально-политических а priori убеждений, которая образовывала пространство жизнедеятельности не только лидеров, но и рядового советского человека. В массовом сознании (за исключением Балтии) не могла прижиться идея выхода национальных образований из СССР. О либерализации, которая простиралась бы до ликвидации государственной собственности, в те годы никто не осмеливался и думать. Но рыночное равновесие было очевидным путем для ликвидации «перекосов» советской экономики.
Реформирование социализма, как и всякое социальное реформирование, возможно и по-консервативному и по-либеральному. По-консервативному – значит, путем отдельных «точечных» изменений в социальном организме, включая замену отдельных личностей на руководящих постах. По-либеральному – значит, имея в виду отдаленную цель, очертить образ будущего, под который подгоняются отдельные новации. При этом возможен и революционный способ: заранее поставленная цель достигается путем резких «шоковых» изменений, включая применение насилия. И тот, и другой путь порождает свои проблемы, которые не имеют одинакового и универсального решения.
