Человек читающий. Значение книги для нашего существования - Хисген Рюд

Внешняя память

Зафиксированные на материальном носителе знания или иная информация начинают жить самостоятельной жизнью, независимой от человека, обладающего этими знаниями и хранящего их у себя в памяти. На данной основе зарождается совершенно новый тип государственного управления: теперь оно осуществляется аппаратом, состоящим из должностных лиц, действующих в рамках полномочий в соответствии с формальными правилами. Благодаря данной системе, называющейся «бюрократией», начали возникать все более обширные империи. В руках у королей и генералов, светских и религиозных правителей чтение и письмо превратились в не менее мощные орудия власти, чем меч^[97].

В дописьменной культуре все, что было важно для общества, имело форму, удобную для запоминания, или наоборот: все, что имело легко запоминающуюся форму, например эпические поэмы, без труда училось наизусть^[98]. Из-за возникновения письменности эта зависимость информации от памяти отпала. Сократ был прав, предвидя, что с появлением письменности человеческая память утратит свою решающую роль. Мало сказать, что память теперь сменила свое местонахождение и оказалась вне мозга и вне тела; можно утверждать, что само понятие «память» возникло лишь в связи с грозящей ей со стороны письменности опасностью, точно так же как незадолго до того произошедшая аграрная революция впервые сформировала у человека понятие будущего. Сельское хозяйство заставляло человека заранее планировать проведение посева и уборки урожая. Человек впервые оказался вынужден волноваться о завтрашнем дне^[99].

Предупреждения Сократа, разумеется, оказались напрасными. Платон пренебрег мнением своего учителя и записал все, что запомнил из его рассуждений, — в том числе, что весьма иронично, критические высказывания Сократа о письменности в диалоге «Федр». До недавнего времени считалось, что Сократ был не прав и мы можем освободить свой мозг для других задач, если предоставим хранить наши воспоминания некой внешней памяти. Но современная наука признала правоту философа — пусть и частичную. Использование мозга для хранения информации, наоборот, увеличивает его возможности. Все то, что человек помнит, вовсе не «складируется» у него в уме подобно вещам в чулане, знания не занимают места. Согласно испанскому психолингвисту Альберту Косте (1970–2018), международные научные проекты показали, что человеку, знающему два языка, выучить третий язык гораздо проще, чем человеку, знающему лишь один язык, чей мозг, соответственно, менее загружен^[100]. Как бы то ни было, Платон был прав, утверждая, что применение письменности приведет к тому, что у нас отпадет необходимость держать свои знания наготове.

^{Литература, спасающая прошлое от разрушения временем. Луи дю Гернье (1677–1716) изобразил на полках свитки, хотя уже за полтора века до создания этой гравюры было изобретено книгопечатание, так что печатные книги давно стали надежным хранилищем коллективной памяти человечества.}

По мере все более широкого распространения письменности люди находили новые способы ее применения — как упомянутую выше возможность фиксировать устную речь. Но чем более важное место в культуре занимала письменность, тем больше начало выявляться разных неожиданных сопутствующих сложностей. Например, обязательное условие для функционирования письменных текстов как внешней памяти — использование материального носителя, а ведь он не может быть вечным. Глина крошится, кожа истлевает, бумага рассыпается. Вместе с носителем исчезает не только форма, но и содержание текста. Кроме того, возник вопрос, кто же является собственником текста как материального предмета. Эти непредвиденные сложности оказали, пожалуй, не меньшее влияние на развитие нашей письменной культуры, чем ее положительные свойства, а именно способность фиксировать знания и служить внешней памятью. Письменность имеет несомненные преимущества и бросает нам неожиданные вызовы.

Недолговечность

С одной стороны, письменность давала людям возможность сохранить для потомков намного больше знаний, а с другой — вела к нам троянского коня, таившего в себе опасность уничтожения этих знаний. Записывая информацию, мы освобождаем память. Но если эта информация содержится в тексте, существующем в одном-единственном экземпляре, она оказывается куда менее защищенной, чем когда она хранилась в коллективной памяти в дописьменной устной культуре. Вода — враг глиняных табличек, а огонь уничтожил в 48 году до н. э. значительную часть свитков в Александрийской библиотеке. Менее театральны, но не менее катастрофичны такие напасти, как плесень и насекомые. Так, Гораций жаловался на то, что папирусные свитки, захватанные множеством рук, пали жертвой прожорливости книжных червей и в итоге умолкли (для него письмена имели голос!)^[101].

«Недолговечность»

Страх перед опасностью уничтожения материального носителя информации изящно облек в слова неизвестный английский монах Х века в шутливом стишке о книжном черве — злейшем враге читателей и переписчиков.

Moððe word fræt me þæt þuhte

wrætlicu wyrd þa ic þæt wundor gefrægn

þæt se wyrm forswealg wera gied sumes

þeof In þystro þrymfæstne cwide

ond þæs strangan staþol stælgiest ne wæs

wihte þy gleawra þe he þam wordū swealg^[102]

Книжный червь ел слова.

Услышав об таком событии, я подумал, что это странно:

Червь словно тать в ночи пожрал плоды человеческого разума,

Их блестящую формулировку и прочную основу,

Но даже если он бы съел все слова,

Все равно этот вор не поумнел бы ни на йоту.

Вопрос собственности

Произнесенное слово не принадлежит никому, но если его записать, то это меняет дело. Письменный текст можно дать кому-то почитать, а кому-то можно в этом отказать, текст можно украсть, и он может попасть в руки к человеку, для которого он вовсе не предназначен. На протяжении веков последняя ситуация вызывала больше всего беспокойства. У властей, педагогов и моралистов то и дело возникали сомнения в достаточной умственной или эмоциональной зрелости читателей.

Если незнакомые люди вступают в деловые отношения, то возникающие при этом проблемы решаются с помощью денег. Поскольку деньги снимают вопрос о доверии-недоверии, взаимная анонимность не составляет проблемы. То есть деньги — всеобщий эквивалент стоимости, легко переходящий из рук в руки. Во все времена у людей возникали опасения, к чему это может привести, если и тексты будут так же легко переходить из рук в руки. Платон выказывает страх по данному поводу в диалоге «Федр». Он пишет, что говорящий человек знает, к кому обращается, и выбирает соответствующие слова. Но горе, если слова записаны: тут уж хлопот не оберешься, ведь у слов вырастают крылья и они летят куда хотят. Текст будет читать кто угодно, и автор ничего не может поделать. Более того, автор обычно даже знать не знает, кто читает им написанное.

В эпоху устных преданий существовали тайны. Сохранность тайн регулировалась различными табу, за нарушение которых полагалось наказание. Но вследствие материализации текстов доступ к информации приобрел также экономическую сторону, обернувшись вопросом о справедливом распределении ценного имущества. Вопрос о праве собственности на информацию, как мы увидим далее, не разрешен должным образом и в наши дни.