Л. Мосолова - Культурология и глобальные вызовы современности
И всё же можно констатировать, что фундаментальные проблемы, обсуждаемые в своё время Э. С. Маркаряном, М. К. Петровым и другими учёными и сегодня вполне актуальны. Культурология и культурологизирование – эти вопросы в условиях отказа от единообразия понятий и классической модели науки, эпистемологическое признание позиции субъекта-наблюдателя и включение индивида в контекстуальность как онтологическую событийность, где нет логики, но есть субстанциональность человеческой субъективности, стали ещё изощрённее. Здесь вполне уместна постмодернистская методология, описание правил и приёмов построения постмодернистского дискурса.
Но и классическая методология, на наш взгляд, не утратила своего значения, и среди них дилемма интернализма и экстернализма. Экстернализм по отношению к теории (политической, экономической, естественнонаучной) и есть культурологизирование. Принцип культурологизирования вводит в мир сухой научной теории и подготовленной ей практики – неповторимый и уникальный мир человека, постоянный выход во вне, к объекту не исключает, а предполагает внутренний мир человека, рефлексию. Формирование теорий и концепций, как и другие культурные артефакты, находится в одной эйдосе времени, которое рождает этих не похожих друг на друга близнецов, порожденных потоком творчества (либидо?). Методологический принцип культурологизирования легитимизирует присутствие человека, дыхание времени и как вечного, и как тленного, неповторимость человеческого существа, что и делает любую теорию, любые события исторической жизни, повороты, перевороты, эпохи такими близкими и понятными. Человеческие импульсы, «человеческое, слишком человеческое», в том числе и с надеждами на объективные законы, которые сам же человек и нарушает, создают мир культуры, со всеми его законами. Культурные миры обнаруживают свою рукотворность. Другое дело, технологии – семиотические, лингвистические и т. д. Капитализм, феодализм всё это предстаёт в другом свете, совсем по другому сквозь призму человека, например агонального. Тогда в этом культурном контексте Европы по иному выглядит право, чем например, в русской культуре. Экстернализм вводит в мир теории человека и приводит к культурологизированию.
Но есть ли это мир культурологии, в чём её предмет и каковы методы? Это, судя по всему, не только спорные, но и вечные вопросы. Экстернализм позволяет увидеть культуру не только в социальном контексте, но и на рубеже с биологией, психологией и т. д. Любая наука изучает в общем один вопрос, биология – что такое жизнь, культурология – как человек осуществляет свои биологические запросы, что он обязан возделывать, культивировать в себе? Э. С. Маркарян в этом случае говорил о биологических механизмах, используемых культурой как надбиологической системой. Создание мира, в котором человек коммуницирует с себе подобными и благодаря этому создает социум и технологии и есть культура. Справедливо, что коммуникативная функция выступает на первый план (справедливо ли будет отождествлять её с информацией?), но коммуникация предполагает познание, обобщение, символ. Познание, несмотря на различие внешнего мира и внутреннего опыта, изначально гомогенно мирозданию, через сознание человек вписывается в космическую цивилизацию. По разному обыгрывают сложившуюся ситуацию Ницше, Рассел, Мамардашвили. Но в эту космическую цивилизацию человек вписывается вместе со своими страхами, инстинктами и символами, и познание (наука) позволяет действовать только в этом мире, используя законы природы, то есть природным же способом. Однако способы познания и хранения информации в разных культурах – разные. Так что культура – это ещё и способ хранения социальной информации, передающийся через культурные ритуалы.
Попытка самоопределения в этом мире и выступает началом теоретического отношения к миру, но уже появление личности и личностного континуума со всеми его вечными вопросами создаёт перспективу познания, научные открытия – продукт вечного стремления приблизиться к этим вечным вопросам. Трансцендентные цели познания (так же, как и прекрасное) фундируют интуицию и творчество. Таково начало философии и науки. Культурология, если она претендует на статус науки, должна увидеть себя здесь, в этом ряду. И она находит себя, но как философия, философия науки. Вычленение культурологии начинается как размежевание «физики» и «метафизики». Как только трансцендентные цели уступают место культурной эмпирии, начинается культурология. Происходит размежевание с философией. Но были области знания, которые восходили не к Аристотелю, а скорее к Геродоту и Фукидиду и даже к Гиппократу Косскому. Это рассуждения об обычаях, нравах и даже о природе человека, что «по природе», что «по установлению». И этнология и культурантропология развивались без влияния философии, но это уже XIX век, когда размежевание с философией не могло происходить без влияния культурантроплогии. В Америке культурантропология вообще не нуждалась ни в какой философии.
Вопрос о том возможна ли культурология как научная теория превращается в вопрос о том, чем отличается философствование по типу культурологизирования от классической философии и каковы другие типы культурологизирования. Видимо, признавая значение культурантропологии и «cultural studies», необходимо согласиться, что культурология явно отличается от них и как научная теория начинается в межпредметной области, и тем не менее это гомогенная сфера, в которой принимаются во внимание ценности, жизненные смыслы, замыслы и житейские обстоятельства. То есть тогда перестают искать «закономерности развития» и т. д. и обращаются к рядовому человеку истории как его творцу и носителю, который носит эти трансцендентные смыслы в самом себе. И тем не менее остается место для прогнозов и обобщений, а тем самым и для теоретических построений, но по результатам исследованных культурных артефактов.
При всем многообразии подходов и позиций есть нечто объединяющее многоголосый хор (теоретическая полифония) в стройную симфонию, посвященную разуму, его роли в культуре и науки о культуре. Иррациональным позициям обоснования нет. Собственно, такого рода поворот был заложен в статье Ю. Н. Солонина и А. Г. Тишкиной. Показательно, не затронутой оказалась тема «культура и Ницше». Но призывы к категориальной и понятийной строгости, перемежающиеся с вполне оправданными ссылками на недопустимую понятийную неразбериху по принципиальным вопросам, вольно или невольно показали не уязвимость такой позиции, противоположная позиция (философии жизни) не менее уязвима, а её необычайную глубину и сложность. Прежде всего такое обоснование и самообоснование нисколько не запоздало, но оказалось в другом теоретическом окружении. Одно дело призыв к позитивному знанию, на волне которого в ХЕХ веке создалась социология, другое дело, когда сегодня все или почти все классические позиции обозначаются с приставкой «пост». Не случайно В. М. Межуев противопоставляет ХЕХ век, основное внимание уделивший социуму, последующему, отдавшему все культуре. [57] А в самом сборнике наблюдается два лагеря (позиции) – постмодерн и использование соответствующей терминологии и методов (наиболее интересно и показательно обоснование культурологического дискурса И. В. Кондаковым) и классическая аргументация, наиболее глубоко продуманная и умело аргументированная А. С. Запесоцким и Ю. М. Шором. Неслучайно А. С. Запесоцкий обращается к философии и в поисках рациональных обоснований культурологии как науки.
Дело в том, что культурология и стала формироваться в той мере, в какой стал преодолеваться классический стиль философствования с его установками на разум и процедурами самообоснования и такими необходимыми установками, как панлогизм и европоцентризм. Отказ от понятийной самодостаточности и панлогизма знаменовал радикальный поворот философии в плоскость культурологизирования. Здесь еще раз вернемся к идеям А. С. Запесоцкого, который справедливо видит культурологизирование в научных позициях академика Д. С. Лихачева. Да, мы видим мыслителя, но мы говорим о нем не как о философе, а как о культурологе. Как же мы еще должны говорит о человеке, который размышляет о судьбах культуры. Но причем здесь постмодерн? Да дело в том, что постмодерн как некая игра понятиями и терминами лишает философское мышление его основ – поиска абсолюта и выступает как культурный артефакт, несущий в себе все признаки эпохи. На этом пути оказались преодоленными и панлогизм, и субстанционализм, но не потребность в рациональной рефлексии.
Этой потребности стала отвечать культурология, которая допускает незаконную для философии операцию: она вводит в исследование на правах недоказуемых оснований теории культурные артефакты, используя их как самодостаточные основания культурной картины мира, характеризуя «концепты культуры» как некоторые рецепты, схемы и способы действия. Но эти модели и схемы характеризуют человека в его бытийственности, неслучайно Хайдеггер обращается к досократикам с их установками на природу, космос, слово (логос) в его первозданном виде как «дом бытия».
