Уильям Гэддис: искусство романа - Мур Стивен

Мистер Пивнер, этот тихий центр романа, — гэддисовская версия Вилли Ломана и его неудача. Это трагедия обычного человека. Он старается поддерживать ценности, удивительно нереальные в дивном новом мире «Века Публичности», ценности, идущие вразрез с теми, что транслирует елейный ведущий по радио, к которому он внимательно прислушивается: «Что это за аномалия в нем продолжала твердить, что человеческий голос надо слушать? печатное слово — читать? Чем был этот ожидающий взгляд, если не надеждой? эта бдительная усталость, если не верой? это недоуменное неумение проклинать, если не милосердием?» Среди охваченных страхом отчаянных персонажей и их поисков философского камня и воли Божьей неудачные поиски мистера Пивнера, жаждущего любви и подлинности, выглядят до банальности неромантично — и, возможно, потому и гораздо трагичнее.

«ВАВИЛОН» БЕДЕКЕРА

 Среди персонажей этого густонаселенного романа есть и писатель по имени Уилли. Он работает над романом «„Вавилон“ Бедекера», основанным на «Узнаваниях» Климента. Роман Гэддиса и сам — своеобразный путеводитель Бедекера [124] по Вавилону современной цивилизации и разнообразию голосов его жителей. «Старые формы культуры умирают в то же самое время и на той же почве, где новое находит пищу для роста», — пишет Хёйзинга о ФландрииXV века. Гэддис в схожем ключе сравнивает Америку середины двадцатого века не только с Фландрией Ван Эйка — «миром, где все делалось по тем же причинам, почему делается и сейчас […] из тщеславия, алчности и блуда», но и с «Римом Калигулы, где в газетах каждое утро — новый цирк вульгарного скотского страдания», и даже с Египтом Эхнатона. По поводу последнего любезно поясняет член Королевской академии: «Слишком много золота, вот в чем была их беда, золото на каждом шагу, и всюду вульгарность, а? Да, вот что бывает, вот когда и пускает корни разврат, а? И нынче все то же самое, как поглядишь, а? Так ли было пятьдесят лет назад, а? Святые небеса, нет, тогда люди с деньгами получали их по наследству, умели ими распорядиться. Хоть какаято ответственность в их культуре, а?»

Этот транскультурный подход к истории напоминает о «Бесплодной земле». Подобно Элиоту, Гэддис изображает «мир огня», разожженный теми, у кого тщеславие, жадность и похоть уничтожили все чувство ответственности за культуру, не говоря о боге. И вправду, над «Распознаваниями» витает то, что один критик назвал «вонью протухшей культуры» [125] — смрад тех, для кого образование деградировало до темы для трепа на коктейльной вечеринке:

Поэтому нет ничего удивительного, что наиболее располагающие к себе персонажи и те, кто дает Уайатту лучшие советы, — сумасшедшие, необразованные, обездоленные: Джанет, Городской плотник, Роза — сестра Эстер (все по-своему сумасшедшие), Фуллер, сельчанка Пастора и старый привратник в Real Monasterio. Когда Уайатт хвастается, что может запереться от мира, именно Фуллер говорит: «Такая мера ни к чему хорошему не приведет, сар. Так чалавек потеряет все, что должен сохранить, и сохранит все, что должен потерять». Именно Джанет, дающая определение проклятью понятней, чем любой священник, напоминает Уайатту, что «любовь не утрачивается». И именно привратник не дает Уайатту сидеть взаперти от мира, оставаясь в монастыре. «Иди, куда хотел», — говорит он, отправляя Уайатта обратно к Пасторе. «Распознавания», само собой, не призывают отказаться от образования и культуры, но высмеивают тех, кто их извращает, кто говорит о «геометрических телах Уччелло» и прочих темах без особого понимания, поддельщиках интеллекта, сыплющих именами и неуместными цитатами в отчаянных попытках завоевать друзей и оказывать влияние на людей.

У этих персонажей есть усталый защитник в лице Агнес Дей. Ее исключительная предсмертная записка в 3500 слов c нервозным лиризмом обрисовывает сложные проблемы и риски, связанные с тем, чтобы позволить кому-то взглянуть на скрытую за защитным окрасом культуры сторону личности. «Прежде чем увядают цветы дружбы, увядает дружба» [128], — пишет она (цитируя Гертруду Стайн), и поэтому Агнес со своей свитой выбирает вместо дружбы и ее опасностей «цветы» дружбы — пустые любезности, подделывающие искреннюю дружбу, которыми обмениваются «в ритуальном отрицании давнего знания, что мы отдаляемся друг от друга, что мы разделяем лишь одно — страх принадлежать друг другу, другим или Богу». Здесь Гэддис цитирует «Ист-Коукер» Элиота, но мир, который он рисует в романе, — это духовно пустой мир «Бесплодной земли», и, подобно поэту до него, Гэддис взвешивает целую цивилизацию и видит ее легковесность.

4

«Джей Ар»: в чем суть Америки

 «Мы живем в стране, которая так и не выросла», — возмущается Гэддис голосом Ханны в «Распознаваниях», поэтому логично, что его второй роман — комическое разоблачение на тему «в чем суть Америки», как звучит один из рефренов писателя, — назван в честь главного героя книги, одиннадцатилетнего мальчика. Он олицетворяет собой общество, где акции «растут» чаще, чем люди, а по улицам разъезжают грузовики, украшенные слоганом «Никто из нас не вырос, кроме бизнеса» [129]. Подобно тому как в фальшивом мире «Распознаваний» все вертится вокруг Уайатта, в бумажном мире «Джей Ар» все вертится вокруг Джей Ар Вансанта — ленивого, но умного мальчика, который превратил небольшой «портфель» из почтовых покупок и грошовых акций в громоздкую финансовую империю и довел экономику до грани краха, посвятив всего себя «традиционным идеям и ценностям, сделавшим Америку такой, какая она есть сейчас». «Как бы помните вот та книга тот раз когда меня просили написать об успехе и как бы свободном предпринимательстве и всем таком?» — спрашивает Джей Ар из висящей телефонной трубки на последней странице романа. В «Джей Ар» Гэддис представляет один из самых тщательных анализов «успеха и как бы свободного предпринимательства» в американской литературе и одну из самых смешных и наиболее хлестких критик этих традиционных идей и ценностей.

ДЕНЬГИ РЕШАЮТ

 Самая радикальная особенность «Джей Ар» — режим повествования. За исключением редких переходов в эллиптическом стиле, книга целиком построена на диалогах: 726 страниц голосов без разбивки на главы или части. Романы, написанные преимущественно в диалогах, существовали и до этого — например, у Рональда Фирбенка (которого Гэддис читал) и Айви Комптон-Бернетт (которую он не читал), но еще никто не доводил этот стилистический прием до такого предела. Более того, диалоги Гэддиса — не литературные диалоги большинства романов с законченными грамотными предложениями, заботливо смазанные «сказала она» и авторскими объяснениями того, что персонаж действительно имел в виду. Напротив, «Джей Ар» читается как транскрипция реальной речи: безграмотная, часто усеченная, с постоянными вставками реплик других персонажей, а также телефонных разговоров, телевидения и радиопередач, с редкой идентифицирующей (но не интерпретирующей) авторской речью [130].