Ирина Галинская - Философские и эстетические основы поэтики Дж. Д. Сэлинджера
Так началась дискуссия о природе творчества Сэлинджера, которая вначале велась исключительно на материале романа «Ловец во ржи». В нее постепенно включались А. Елистратова, Е. Книпович, В. Назаренко, Г. Владимов. Частичные итоги состоявшегося обмена мнениями подвел вскоре Р. Самарин в статье «Проблемы гуманизма в современной литературе капиталистических стран», помещенной в сборнике «Гуманизм и современная литература»[137] (сочтя наиболее глубокой оценку, данную творчеству Сэлинджера А. Елистратовой, указавшей «на характерную односторонность изображения действительности» в романе). Д. Затонский в статье «Человек и мир в литературе современного Запада», помещенной в том же сборнике, заметил, что исследователям творчества Сэлинджера следует поставить в центр анализа романа «Ловец во ржи» мертвящую среду, в которой живет и действует герой, и предложил продолжить спор о характере гуманистического мировоззрения Сэлинджера.[138]
В 1964 г. Р. Орлова в своей книге «Потомки Гекльберри Финна»[139] возобновила полемику относительно природы творчества Сэлинджера. Солидаризуясь с мнением В. Пановой, Н. Галь, Г. Владимова, подчеркивавших критические мотивы «Ловца во ржи» и видевших в них основное значение романа, Р. Орлова не приемлет высказывания В. Назаренко, усмотревшего в творчестве Сэлинджера охранительные тенденции. Возражает она и против зачисления Сэлинджера критиком Е. Книпович в декаденты. Оспаривая выводы Е. Книпович о соотношении в творчестве Сэлинджера элементов модернизма и реализма, Р. Орлова сравнивает период написания им «Ловца во ржи» с тем периодом творчества Горького, когда был написан рассказ «Страсти-мордасти». Поздние же произведения Сэлинджера критик рассматривает в том же ключе, что и творчество Г. Бёлля и Г. Грина (религия «выявляет нравственные позиции писателя»).
В это же время публикуется исследование Л. С. Кустовой, посвященное лексическому анализу «Ловца во ржи» и оценке перевода романа на русский язык.[140] Автор возражает, в частности, против введения в русский текст произведения и в самое его название слова «пропасть», ибо, пишет она, когда Холден Колфилд рассказывал о своем желании спасать детишек от падения, он имел в виду не пропасть, а лишь «страшный овраг». Замена «оврага» «пропастью», считает Л. С. Кустова, придает роману резкое социальное звучание, к чему сам Сэлинджер не стремился. Ведь «пропасть» воспринимается как «символ современной Америки».
Большинство авторов, как видим, говорят о Сэлинджере в основном как о создателе романа «Ловец во ржи». Исключение составляет лишь Р. Орлова, в чьей книге («Потомки Гекльберри Финна») много внимания уделено рассмотрению сэлинджеровских рассказов и повестей о Глассах. Однако с середины 60-х годов произведения, написанные Сэлинджером после «Ловца во ржи», привлекают внимание советской литературной критики все больше и больше. Так, Н. Анастасьев в статье «Миры Джерома Сэлинджера»[141] видит писателя уже как бы в двойном свете: автор романа «Ловец во ржи» — представитель критического реализма, а создатель рассказа «Тедди» и повестей о Глассах — религиозный мистик, испытывающий сильное влечение к реализму. Наиболее отчетливо, по мнению Н. Анастасьева, противоречивость творчества Сэлинджера 1953—1959-х годов проступает в повести «Выше стропила, плотники», где действие «развивается на реальной почве, а характеры повествования — живые люди».[142]
Соотношение элементов модернизма с традицией критического реализма и декадентские тенденции в творчестве Сэлинджера рассматриваются в работах В. А. Хомякова.[143] Вопросам связей творчества Сэлинджера с культурой Востока (и, в частности, влияния дзэнской эстетики на его новеллистику) посвящены не только отдельные исследования Е. В. Завадской, но и специальная глава в ее книге «Восток на Западе».[144] Вопрос о влиянии на Сэлинджера традиций мировой литературы и, в частности, как утверждали некоторые критики, влияния Руссо, Достоевского, Толстого, Томаса Манна исследовал Ю. А. Петровский, который пришел к заключению, что правомерно в данном контексте называть только имя Достоевского. Воззрения Сэлинджера, полагает он, оказываются в своей основе, как и у Достоевского, гуманистическими, «а облекающие их религиозные одежды — не чем иным, как условно принятым традиционным способом выражения».[145] С Достоевским, считает Ю. А. Петровский, роднит Сэлинджера также изображение трагической судьбы детей и подростков в буржуазном обществе. Впрочем, исследователь не отрицает возможности религиозной интерпретации творчества Сэлинджера, но, говоря о главном герое повестей о Глассах — Симоре, сравнивает значимость и звучание этого образа с социальным значением героев Джека Лондона.
Автор книги «Очерки об американских писателях XX века» Ю. Я. Лидский, подробно остановившись на романе «Ловец во ржи», не менее детально анализирует и новеллы Сэлинджера, и повести о Глассах, приходя к выводу о несомненности общественного и эстетического значения творчества писателя.
Наиболее серьезный концептуальный подход к творчеству Сэлинджера находим в работе Б. Сучкова, который ставит имя автора «Ловца во ржи» как писателя, испытавшего воздействие экзистенциализма, рядом с именами его учителей Сартра и Камю, а также Айрис Мэрдок и Симоны де Бовуар, считая, что, как и они, он затрагивает существенные вопросы общественно-политической жизни, но что по своему методу его произведения также «нередко представляют собой отход от реалистического воспроизведения жизни».[146]
Не уменьшается у советских исследователей интерес к творчеству Сэлинджера и в конце 60-х годов. В статье М. Тугушевой, предпосланной выпущенному издательством «Прогресс» роману «Ловец во ржи» на английском языке, высказывается суждение о месте Сэлинджера в американском литературном процессе. Писатель вместе с Дж. Апдайком, С. Беллоу и Б. Маламудом причисляется автором к плеяде представителей «американского критического реализма нового этапа».[147]
Работа Т. Л. Морозовой «Образ молодого американца в литературе США», вышедшая в 1969 г., продолжает рассмотрение творчества Сэлинджера на фоне современной американской литературной жизни, сравнивая его с Дж. Керуаком, Дж. Апдайком и С. Беллоу. И если в начале 60-х годов Сэлинджер справедливо был признан нашими литературоведами родоначальником движения битников, то в книге Т. Л. Морозовой находим уже не только указание на сходство Холдена Колфилда с героями написанных позднее произведений битников, но и замечания о существеннейшем различии между персонажами бит-литературы и героями повестей о Глассах, ряда рассказов Сэлинджера. Т. Л. Морозова отмечает и бросающуюся в глаза разницу между сумбурной прозой представителей «разбитого поколения» и четко сбалансированным стилем прозы Сэлинджера, приходя к выводу, что в творчестве писателя существуют две противоречивые тенденции — реалистическая и модернистско-мистическая, каждая из которых попеременно одерживает верх. Примером победы реалистической тенденции автор называет «Ловца во ржи», а примером победы модернистско-мистической тенденции — повесть «Зуи» и рассказ «Тедди»[148]
Сделанный нами краткий обзор суждений о творчестве Сэлинджера и о его месте в современном американском и мировом литературном процессе, высказанных советскими литературоведами, критиками и писателями, показывает, что они содержат различный подход к оценке ряда сторон творчества писателя. Но в то же время всеми авторами[149] в той или иной мере признается стремление Сэлинджера к реалистическому отображению жизни, то усиливающееся в его творчестве, то ослабевающее. Сами же эти усиления и ослабления реалистических тенденций, тяга к модернизму и отход от него, подчас в рамках одного произведения, обусловлены — о чем мы говорили уже в нашей книге не раз — двойственной природой самого мировоззрения писателя, двойственной природой его восприятия мира.
«Спасение человека» Селинджер видит в урегулировании проблем духа, этики и морали — вне всякой связи с тем или иным социальным строем. Каковы же причины длящегося вот уже десять лет полного литературного затворничества Сэлинджера? Ведь с 1965 г. он не опубликовал ни одной новой строки. Выходят лишь многочисленные переиздания его произведений. Даже падкая до сенсаций американская буржуазная пресса, пытавшаяся в течение нескольких лет раскрыть причины упорного молчания писателя, в конце концов отступила.
Не объясняется ли его молчание тем, что он ищет каких-то новых основ для дальнейшего творчества? Но в таком случае к каким философским берегам приведут (или уже привели) его новые искания? Трудно сказать. Но то, что дальнейшие поиски Сэлинджером должны вестись, для пас несомненно, и опорой для такой уверенности служит весь его обозримый творческий литературный путь.
