Павел Берков - История советского библиофильства
П. П. Шибанов предупреждал в предисловии к брошюре, что не включает в свой перечень описаний фейерверков, од, летучих изданий, книжных росписей XVIII в., календарей, генеалогических произведений Ювеналия Воейкова и Бороздина, манифестов и указов первой половины XVIII в. Но в его список не попали безусловные редкости, вроде «Опыта исторического словаря о российских писателях» Новикова (1772), «Путешествия критика» С. Ф. Ф[ерельтца] (1807), «Энциклопедического словаря» С. Селивановского (1823–1825), «Карманного словаря иностранных слов» И. Кирилова (1846–1848), «Примечаний к Русским драматическим произведениям» Н. С. Тихонравова (1872), «Эротопэгний» В. Я. Брюсова (1912) и др.
Все эти недоумения, вызванные невысокой оценкой одних книг и высокой других, введением в список некоторого количества третьестепенных книг (например, «Трех западников сороковых годов» В. Богучарского, 1901, и др.) и невключением заведомых редкостей, объясняются не случайностью, а определенной «антикварной политикой» Шибанова, которая позднее была разоблачена ленинградским книжником Ф. Г. Шиловым.
Доклад Шибанова в Русском обществе друзей книги имел успех, и прения по нему заняли два вечера, как сообщает в своих «Записках старого книжника» Ф. Г. Шилов. Однако подробности этих заседаний нам неизвестны. В июне 1927 г. Шибанов повторил свой доклад в Ленинграде в Ленинградском обществе библиофилов. В хронике Общества, помещенной в «Альманахе библиофила» (1929), отмечено, что «на запросы присутствующих о неравномерной и субъективной расценке некоторых из редких книг, П. П. Шибанов вынужден был признать, что данное издание является как бы каталогом „Международной книги“, содержащим спрос и предложения, и что в скором времени выходит однотипный каталог под более точным названием „Ищем купить“ (М., 1927, изд. „Международная книга“)». Из заключительной части отчета о докладе П. П. Шибанова в Ленинградском обществе библиофилов явствует, что докладчик не ограничился простым перечислением редких книг и их оценкой, а поднял вопрос, «какую книгу следует считать „редкой“, так и оставшийся, — по словам составлявшего хронику Общества В. К. Охочинского, — точно не установленным».
Более подробно сообщил об этом заседании в Ленинградском обществе библиофилов Ф. Г. Шилов в своих воспоминаниях. Мы приведем его запись полностью, так как она имеет и конкретное значение для понимания особенностей расценки редких книг в «Дезидератах русского библиофила», и, можно сказать, теоретический интерес как ключ ко всем аналогичным попыткам предшествовавшего и последующего времени.
Ф. Г. Шилов писал:
«Я выступил с резким возражением.
— Мы, молодежь, во всяком случае, младшее поколение книжников, — сказал я, — несогласны с вами. То, что вы хотите купить, вы расцениваете баснословно дешево, а то, что хотите продать из залежавшегося у вас, оцениваете втридорога. Где вы купите за 5 рублей книгу 1730 года „Езда на остров любви“, когда даже второе издание стоит в пять раз дороже? Где вы купите „Путешествие“ Радищева за 250 рублей, когда оно золотом стоило 500–600 рублей? Какому библиофилу вдруг потребовалась библия Скорины? Книги XVI и XVII веков у вас обозначены как дезидерата, но это не более чем ход, чтобы найти покупателей» (171).
Далее Ф. Г. Шилов говорит, что расценки в брошюре «„Дезидерата русского библиофила“… были произведены Шибановым в интересах антикварного магазина „Международная книга“, в котором он тогда работал». И тут же прибавляет: «Следует сказать, что Шибанов работал не за страх, а за совесть. Он прожил всю жизнь для книги».
Как уже упоминалось выше, на заседании в Ленинградском обществе библиофилов П. П. Шибанов обещал выпустить более точно озаглавленный каталог «Ищем купить», который должен был служить регулятором спроса и предложения. Такой каталог действительно был издан.
Вторым теоретическим вопросом, привлекавшим в 20-е годы внимание книговедов и любителей книги, был вопрос о том, что такое библиофильство или библиофилия (тогда еще различие между этими понятиями не было достаточно ясно), чем отличается библиофилия от библиомании, кого, в конечном счете, можно назвать библиофилом.
Начало этим дискуссиям положил опять-таки А. И. Малеин, поместивший в редактировавшемся им журнале «Библиографические листы Русского библиографического общества» за 1922 г., статью «О термине „библиофильство“». Правда, в ней нет определения понятия «библиофильство», и только дана его история с античных времен до конца XVII в. Однако самый факт того, что это понятие рассматривалось в историческом аспекте, имел принципиальное значение. Не останавливаясь на попытке Э. Ф. Голлербаха дать определение понятия «истинный библиофил», сделанной в одной из его рецензий в сборнике «Аргонавты» (1923), так как она в дальнейшем течении дискуссии не упоминалась, отметим, что М. Г. Флеер в называвшейся выше статье «Редкие книги. Мысли и факты из области книжного собирательства» также остановился на данной теме. Как и в вопросе о том, что такое книжная редкость, и в настоящем случае М. Г. Флеер, вместо определения, занялся перечислением признаков интересовавшего его понятия. «Библиофил, — писал он, — человек любящий и собирающий книги, — явление, сказали мы, очень давнего происхождения, но тем не менее до сих пор не поддающееся точному определению и классификации». Чтобы позиция Флеера была понятна, надо учесть положение, высказанное им на той же странице, но выше: «Не чтение, а непосредственное общение с книгами, знакомство с их внешним видом, рытье в них доставляет библиофилу наслаждение, просвещая его ум и сердце». Не поясняя, как «не чтение», а «знакомство с внешним видом книг» просвещает ум и сердце библиофила, М. Г. Флеер, как и многие другие авторы, пытавшиеся дать определение понятия «библиофил», отводит в сторону, так сказать, «корыстных» собирателей книг. «Прост и понятен человек, — пишет он, — собирающий книги ради того определенного и нужного человеку знания, которое дают они, но он „не является библиофилом“, так как его интересует только содержание книги, а не ее форма, и, тем более, ее редкость». «Содержание, форма, редкость книги — три элемента библиофильства», — утверждает М. Г. Флеер, но тут же делает ограничение, сводящее на нет это положение: «Содержание, надо заметить, — и не к укору библиофила, не всегда является для него необходимым элементом. В книге библиофил, сплошь и рядом не интересуясь ее содержанием, ищет и находит исторические, художественные, культурные ценности, каковые неминуемо запечатлевает она, являясь отражением творчества духа эпохи и места.»
Таким образом, для М. Г. Флеера, — если довести его точку зрения до логического конца и, — как мы увидим, — до логической бессмыслицы, — не «содержание», а «форма и редкость» являются основными «элементами библиофильства». Чувствуя неловкость от подобного вывода, он старается внести кое-какие уточнения, но суть дела от этого не меняется. В конечном итоге М. Г. Флеер относится к библиофильству отрицательно: «…в России всегда в сущности, был мал интерес к редким книгам, библиофильство почти не было развито, во время войны (первой империалистической. — П. Б.) и революции оно исчезло окончательно и едва ли скоро возродится».
Мы не станем здесь спорить с М. Г. Флеером по части истории русского библиофильства, — все предшествующее изложение достаточно опровергает его характеристику. Для нас важно то, что в своих попытках определить понятие «библиофил» и «библиофильство» М. Г. Флеер, как видно из примечаний к его статье и библиографического списка «Литература русских редких книг», приложенной в конце, исходил целиком и полностью из дореволюционных работ по этому вопросу. О новейшей, современной ему, литературе вопроса, о существовании в Москве Русского общества друзей книги он не знал и, возможно, не хотел знать, так как это противоречило его концепции.
К сожалению, мы не знаем, что положил А. А. Сидоров в основу своего доклада в Русском обществе друзей книги, сделанном 29 февраля 1924 г. и озаглавленном «Что такое библиофилия?» У самого автора текст доклада не сохранился.
В противоположность М. Г. Флееру и А. М. Ловягину (см. дальше), относившихся отрицательно к библиофильству, некоторые из молодых библиофилов 20-х годов пытались по-новому раскрыть понимание спорного и — прямо скажем — гонимого тогда термина. Из этих попыток особенно заслуживает внимания статья ленинградского архивиста и библиофила М. И. Ахуна, озаглавленная «Библиофилия» и помещенная в вечернем выпуске «Красной газеты» за 1925 г. Автор указывает в этой статье, что народившееся после революции советское библиофильство решительно противостоит старому, проникнутому идеологией капиталистического общества. «Наша библиофилия, — пишет М. И. Ахун, — понимаемая в смысле сбережения научных достижений, как одна из сторон пролетарской культуры, несомненно окажет громадную услугу человечеству по пути дальнейших завоеваний в области строительства новых форм общественности» (7).
