Жак Лe Гофф - Средневековье и деньги. Очерк исторической антропологии
Мы очень плохо осведомлены о других феноменах, предполагавших более широкое применение денег, наши документы о них сообщают мало — в частности, о росте количества и ценности займов и, следовательно, задолженности. Как мы видели, до предела эту задолженность доводили князья, которые формировали свою администрацию и свои государства, еще не имея финансовых средств, и которым банкиры не могли отказать в ссудах.
Кагорцы, ломбардцы и менялы
Тем не менее еще в начале XIV в. к этим феноменам имело отношение ограниченное число людей, выходцев из одного и того же европейского региона — Северной Италии. Поэтому, если некоторое время таких банкиров-кредиторов можно было называть «кагорцами», так как поначалу несколько таких жило в Кагоре, то со второй половины XIII в. их обычно называли «ломбардцами». Если Милан к концу XIII в. стал крупным деловым центром, если Генуя и особенно Венеция были средоточиями торговли между Средиземноморьем и Востоком — с одной стороны, Северным морем и Нидерландами — с другой, то земли, откуда по-настоящему происходили ломбардцы, прежде всего город Асти в Пьемонте, в истории менее известны. Ломбардцы, расселившиеся почти по всей Западной Европе, находились в сложных и переменчивых отношениях с французскими королями, которые пытались воспользоваться их финансовой помощью, защищая собственную власть — утверждаясь в монетной сфере. Филипп Красивый несколько раз принимал дискриминационные меры против ломбардцев, в том числе совершал произвольные аресты. Король предпринял несколько расследований их деятельности, а именно в 1303-1305 гг. и особо активное — в 1309-1311 годах. Филипп V (1316-1322) и Карл IV (1322-1328) требовали от ломбардцев «даров». Разоренные безвозвратными ссудами французским королям, несколько сиенских и флорентийских компаний, как мы видели, обанкротились, причем роковой удар нанес им в начале царствования Филипп VI (1328-1350), заставив оплатить свои приготовления к Столетней войне[50].
Зато в Англии и в Нидерландах к ломбардцам в целом относились лучше. Д. Кюсман[51] изучил круг общения Джованни ди Мирабелло, пьемонтца, поселившегося в Брабанте, ставшего крупным банкиром под именем Ван Хален (ок. 1280-1333), дворянином и советником герцога Брабантского, хотя по жалобе частного лица муниципалитет Мехелена в 1318-1319 гг. посадил его на несколько месяцев в тюрьму, и это показывает, что в начале XIV в. деньги еще имели двойственный характер. Точно так же ломбардцы занимали место первостепенной важности при английских королях в конце XIII и начале XIV в. в лице компании Малабайла и к Societa del Leopardi, обосновавшихся в Лондоне[52]. Но в целом их проклинали и поносили почти во всем христианском мире, где деньги еще не получили «дворянских грамот» и где все слои общества, более или менее задолжавшие, ненавидели кредиторов. Однако если в христианском мире ломбардцы имели такую же отталкивающую репутацию заимодавцев, как и евреи, то враждебность и даже отвращение, которые они вызывали, никогда не переходили в гонения, как в отношении евреев, потому что в дурном впечатлении, которое они производили на христиан, не было ни религиозных, ни исторических элементов[53].
Соседствуя с заимодавцами, от которых их не всегда отличали, менялы, первые свидетельства о которых датируются концом XII в., выполняли функцию, ставшую необходимой из-за растущего многообразия монет. Они вели свои операции на скамье или на столе на открытом воздухе, в лавке, открытой на улицу, как у ремесленников. Они группировались, чтобы упростить операции клиенту, который часто был общим у нескольких менял. В Брюгге они ставили свои столы близ площади Гроте-Маркт и большого крытого суконного рынка, во Флоренции свои banchi in mercato [скамьи на рынке (um.)] — на Старом и Новом рынках, в Венеции banchi di scritta [скамьи договоров (um.)] — на мосту Риальто, в Генуе — близ Каза ди Сан-Джорджо. У них было два традиционных занятия: обмен монет (откуда их название) и торговля драгоценными металлами — менялы были главными их поставщиками на монетный двор, получая их от клиентов в форме слитков, а чаще посуды. При некоторых обстоятельствах они могли и экспортировать эти драгоценные металлы, хотя монетчики теоретически имели монополию. Выполняя эти операции, менялы оказывали сильное влияние на цены на драгоценные металлы и колебания этих цен.
Монетные мутации
Заметные с конца XIII в. расстройства в монетной сфере проявлялись также в изменениях стоимости используемых монет, в том, что называется монетными мутациями. Описание этого феномена я возьму из примечательного «Очерка по монетной истории Европы» Марка Блока, изданного после смерти автора, в 1954 г. Средневековые монеты имели хождение в основном по легальному курсу, установленному публичной властью, которая располагала монетным правом, то есть правом на чеканку и выпуск монет в обращение: это были сеньоры, епископы и все чаще князья и короли. Наряду с этим легальным курсом существовал также «коммерческий» или «свободный», определявшийся в торговых кругах, но он имел второстепенную важность и испытавал колебания. Такая ситуация с двойным курсом долго оставалась в основном неизменной. Но в конце XIII в. власти, обладавшие монетным правом, начали модифицировать меновую стоимость, выражавшуюся, с одной стороны, в денежных единицах, с другой — в весе содержащегося в них металла. Такая модификация называлась мутацией. Эти мутации могли иметь двоякую направленность: «укреплять» монету, увеличивая вес металла в данной денежной единице, или обесценивать ее. Наиболее частой и важной мутацией было обесценивание, а не укрепление монеты, то, что мы бы сегодня назвали девальвацией. Система соотношения стоимостей монет в XIII в. усложнилась в результате возобновления чеканки золотых монет и внедрения в христианском мире системы биметаллизма. Таким образом, стоимость монет теперь определяли три разных и комбинирующихся фактора: вес драгоценного металла, соотношение с другими монетами и соотношение со счетной монетой. А ведь приблизительно с 1270 г. во Франции, а также в Неаполитанском королевстве, в Венеции, в римской курии стоимость золота росла. Французский король, которого мы здесь принимаем за ориентир, в 1290 г. был вынужден провести первую мутацию, но драгоценные металлы продолжали дорожать, и Филипп Красивый должен был в 1295 и 1303 гг. снова декретировать мутации. Попытки возвращения к тому, что называли «хорошей» монетой, в 1306, 1311 и 1313 гг. не удались. Поэтому после Филиппа Красивого с 1318 по 1330 г. монету последовательно продолжали ухудшать. В частности, в 1318-1322 гг. мутация затронула турский грош, в 1322-1326 г. ухудшался в основном аньель, а с 1326 по 1329 гг. королевское правительство оказалось бессильным помешать новому снижению цены, и монету стали называть «тающей»[54].
Эти мутации производились не только с целью привести монетное обращение в соответствие с экономическими реалиями: для монархов и, в частности, для французского короля, фискальная система которого была еще слабой, это было возможностью приобрести деньги, сократив свою задолженность. Реакцией на такие меры, как раз невыгодные для купцов и наемных работников, было резко враждебное отношение к действиям королевского правительства. Поэтому монетные мутации становились одной из главных причин народных восстаний и политических волнений XIV в. Пусть король обеспечит «хорошую», то есть стабильную, монету, — вот чего стало требовать общественное мнение, и формированию этого требования способствовала реакция на монетные мутации. Эти мутации стоили Филиппу Красивому оскорбительного прозвища «фальшивомонетчик». Однако по самый XVI век фабриковалось и без проблем циркулировало немало фальшивых документов — достаточно вспомнить подложный «Константинов дар», состряпанный в VII в. в Риме и оправдывавший существование папского государства. В течение почти всего средневековья в христианском мире беспрепятственно ходили имитации византийских или мусульманских монет. Оскорбительное понятие «фальшивомонетничество» было связано с зарождением государств, претендовавших на суверенитет, это было постфеодальное понятие, соотносившееся с прогрессивным институтом монетной регалии, посягательство на которую расценивалось как преступление, позже названное «оскорблением величества». В XIV и XV вв. уже обнаруживается несколько случаев кары за фальшивомонетничество как за незаконное присвоение регального права чеканки монеты. С XIII в. наказание в виде жестокой казни (выкалывание глаз, варка в котле), иногда упоминавшееся во Французском королевстве, может быть, оставалось, скорей, теоретически возможным.
Монетную стабильность в Европе подрывало также то, что Спаффорд назвал «победой золота». Действительно, английский историк считает, что в паре золото-серебро после восстановления биметаллизма в XIII в. золото заняло первое место, что ухудшило ценностное соотношение обоих металлов. В Кремнице, в Венгрии, богатая золотая копь, хоть и не идущая в сравнение с африканскими или восточными, стала около 1320 г. разрабатываться интенсивней. Запасы золота, привозимого из Венгрии и особенно из Африки и с Востока, традиционных регионов его добычи, в начале XIV в. стали значительными. Важным центром его доставки и перераспределения сделалась Венеция. Реэкспортируемое Венецией золото поступало во многие монетные мастерские, самой крупной из которых была, несомненно, флорентийская: хронист Джованни Виллани уверяет, что около 1340 г. монетный двор города ежегодно чеканил от 350 тыс. до 400 тыс. золотых флоринов. Во Франции чеканка и обращение золотой монеты, ранее имевшие отношение в основном к Парижу, распространились в большей части королевства, особенно когда король Филипп VI тратил все больше денег в преддверии Столетней войны. Точно так же чеканка и обращение золотых монет стали обычным делом в долине Роны, благодаря чему авиньонские папы, в частности Климент VI, с 1342 по 1352 г. могли делать значительные расходы. Только к концу 1330-х гг. существенное количество золотых монет достигло Северо-Западной Европы, по причинам, похоже, более политическим, чем коммерческим. Как и Филипп VI Французский, Эдуард III Английский за золото покупал союзников для начального этапа Столетней войны. Его главными кредиторами, как мы видели, были флорентийские банкиры, в частности семьи Барди и Перуцци. Самым дорогим из его союзников оказался герцог Брабантский, предположительно получивший 360 тыс. флоринов. Эдуард III купил также военную помощь императора Людовика Баварского, тогда как Филипп VI оплатил присоединение графа Фландрского и короля Чехии Иоанна Люксембурга. Эти выплаты привели к тому, что в монетных мастерских Брабанта, Эно, Гельдерна и Камбре, где чеканка золотой монеты впервые началась в 1336-1337 гг., серебряные слитки нередко заменяли золотыми монетами. К флорентийскому флорину и его имитациям и к французскому золотому экю в Германии добавились золотые монеты, которых все больше чеканили архиепископы Кёльнский, Майнцский и Трирский, епископ Бамбергский и некоторые светские сеньоры. Монетные мастерские концентрировались в долинах Рейна и Майна. На территории Ганзейского союза золотую монету чеканила с 1340 г. только любекская монетная мастерская, продолжая выпускать в обращение и серебряные монеты. Похоже, любекские золотые монеты не были связаны с политическими замыслами, как в других местах, а просто предназначались для поддержания торговли с Брюгге.
