Ирина Левонтина - Русский со словарем
Вообще слово олигарх в последнее время превратилось почти в ругательство. В суде Рязанской области слушалось дело по иску бизнесмена Сергея Кузнецова и его адвоката к журналисту «Новой газеты» Михаилу Комарову. Суд рассматривал вопрос об использовании журналистом «порочащих» слов, в частности слова олигарх.
История слова олигарх совершенно замечательна. Само по себе слово олигархия греческого происхождения, оно означает «власть немногих». Олигос значит «немногий» — этот корень есть и в других словах, самое известное из них — олигофрения, то есть недостаток ума, слабоумие. Ну а греческое архе — власть — входит во многие общеизвестные слова, например монархия (единоличная власть) и анархия (безвластие). Так что слово олигархия не имеет отношения к богатству. Например, в древности и в средние века олигархической верхушкой была в первую очередь аристократия. Слово олигарх в значении «очень богатый и влиятельный человек» возникло в середине 90-х годов прошлого века. Вероятно, начало было положено в 1995 году, когда газета «Век» опубликовала большой материал, посвященный бизнесмену Олегу Бойко, под заголовком «Портрет олигарха в молодости». Слово олигархи постепенно вытеснило бытовавшее до этого обозначение семибанкирщина и большая семерка. Оно и понятно: число 7 не было фиксированным, да и интересы бизнесменов быстро вышли за пределы банковской деятельности. Борис Березовский утверждает, что путевку в жизнь слову олигарх дал он, употребив его в интервью «Financial Times». Борис Немцов считает, пожалуй не без оснований, что это он ввел слово олигарх в широкий оборот. Есть и другие версии. В любом случае источником вдохновения послужила работа Ленина об империализме как высшей стадии капитализма — там подробно говорится о «финансовой олигархии», и все мы изучали эту работу и в школе, и в вузе. Словцо, однако, привилось и стало приметой времени.
Вообще-то, если вдуматься, в этом слове есть нечто забавное. Действительно, монархия — единоличная власть, а монарх — единоличный властелин. А олигарх — немногочисленный властелин. Как тут не вспомнить Остапа Бендера: «Безымянный палец моей левой руки унизан брильянтовым перстнем».
Правозащитник Сергей Ковалев возмущенно откликнулся на выступление Примакова: «Посмотрите, как недавно академик Примаков интерпретировал слово „олигарх“. Понятно, что это слово употребляется сейчас совершенно безграмотным образом. А ведь оно имеет точное значение: олигархия — это власть меньшинства. Вот Путин — это олигарх, потому что он яркий представитель того меньшинства, которое осуществляет власть, — не важно, кем выдвинуто меньшинство. Если вы хотите сказать о власти денег, о попытке осуществить такую власть, употребите другое слово: плутархия, плутократия — есть же эти слова! Полистайте словарь, вы же, черт возьми, академики!» Конец цитаты.
Действительно, греческое «плутос» означает богатство, а «кратос» — власть. Я помню, что в середине 90-х слово плутократия тоже мелькало в прессе, правда, многие воспринимали его не как термин, указывающий на власть богатства, а как ругательство, образованное от русского слова плут. По этой ли причине или потому, что слову плутократия не так повезло со сторонниками, как его конкуренту, только оно как-то не привилось.
История слова олигарх в чем-то напоминает то, что произошло в XX веке со словом гегемон. Само по себе это слово — тоже, кстати сказать, греческое — означает «руководитель», «вождь».
Еще до революции 1917 г. обозначение класс-гегемон закрепилось за пролетариатом. Позже само слово гегемон стало употребляться в значении «рабочий класс», а потом превратилось и в неодобрительное обозначение грубого и необразованного человека. Аналогия усугубляется тем, что, так же как недавно был снят фильм «Олигарх», в 1931 году появился фильм «Гегемон». Видимо, во всем этом есть некая закономерность. Слово, указывающее на власть, закрепляется за обозначением конкретной группы, которая в данный момент «у руля», и отдельных ее представителей, но с течением времени превращается в ругательство, а потом и вовсе выходит из употребления. Sic transit gloria mundi…
Милые улики
Я получила письмо от читателя. Обратный адрес заканчивался расширением «fr», что существенно для дальнейшего повествования, а само письмо было довольно раздраженным. Впрочем, раздражение относилось не столько ко мне лично, сколько к современному состоянию русского языка, который, по мнению моего корреспондента, настолько испорчен большевиками, что русским уже давно не является. В качестве иллюстрации приводились не какие-нибудь кандидаты нерушимого блока коммунистов и беспартийных, а «советские выраженьица типа давайте сделаем то-то и то-то и на полном серьезе, а также он тот еще специалист». Действительно, открытые идеологемы не так бесят, как некоторые безобидные словечки, которые незаметно проникают в речь и окрашивают ее в специфические тона. Что там нерушимый блок: пришел домой, снял френч, а вместе с ним оставил в прихожей и всю идеологическую лексику — и вот ты снова нормальный человек. А тут поди уследи.
Я задумалась над выражениемтот еще (Это тот еще фрукт; Она та еще мамаша; Концерт был тот еще): для меня было неожиданностью, что его воспринимают как отчетливый советизм. Ну да, легкий налет вульгарности — но чтобы вот так прямо… Хотя, пожалуй, в этом что-то есть. Действительно, в дореволюционных текстах такого не попадается. Если вдуматься, в общем, даже понятно, откуда это взялось. После 1917 года жизнь раскололась на «до» и «после», причем само упоминание о «до» стало рискованным: А ваши кто родители? Чем вы занимались до семнадцатого года? Ну и далее по тексту. Поэтому совершенно естественно распространение выражений типа из бывших или — как в нашем случае — тот еще, в смысле «дореволюционный, из прошлой жизни».
Первоначально, вероятно, это не значило «плохой». Одна моя коллега рассказывала, что ее мама до сих пор говорит, например: «У нас были те еще учителя», имея в виду, что учителя были настоящие, с гимназическим прошлым.
Конечно, кто был ничем, стал-таки всем, но, если серьезно полечиться или поучиться, надежнее все же был доктор или учитель с подмоченным социальным происхождением и сомнительным послужным списком. Тот еще, короче. Хотя это лучше не афишировать. Потом, как это часто бывает в истории языка, оценка поменялась, значение расширилось, и вот мы имеем то, что имеем: сочетание, которое может относиться к чему угодно, выражающее неопределенно-отрицательную оценку и какое-то непонятное ехидство.
Ситуация, когда какое-то относительно невинное выражение становится опознавательным знаком, а то и красной тряпкой, не редкость. Чего стоит широкомасштабная дискуссия по поводу сочетания эта страна.
Даже покойный Патриарх выступил с лингвистическим рассуждением: нехорошо, мол, когда говорят эта страна вместо наша страна. Непатриотично. А о всевозможных профессиональных патриотах что и говорить. Те совсем уж, что называется, научат Родину любить!
Поразительно, сколько всего написано про это выражение. Пишут, что это вообще англицизм, а по-русски так сказать нельзя. Да бросьте! Что, не может человек, находясь у себя дома, воскликнуть: Дадут мне сегодня кофе в этом доме?!!
Пишут, что это влияние американской культуры: This land is your land, this land is my land, From California to the New York island, From the red-wood forest to the Gulf Stream water This land was made for you and me. Но это как раз очень, между прочим, патриотично, хотя и с явным колонизаторским уклоном.
Еще пишут, что подло обзывать Родину этой страной придумал Горбачев во время Перестройки. А вот уж это совсем дудки. Я прекрасно помню, что задолго до всякой Перестройки диссиденствующая интеллигенция именно так и говорила, с характерной интонацией, обозначающей фигу в кармане: в этой стране… Не обязательно было высказываться о Брежневе или Пражской весне. Местоимения было достаточно — все становилось ясно. Мне кажется, что источник здесь был вполне возвышенный — ахматовский «Реквием»: А если когда-нибудь в этой стране / Воздвигнуть задумают памятник мне, / Согласье на это даю торжество, / Но только с условьем — не ставить его / Ни около моря, где я родилась: / Последняя с морем разорвана связь, / Ни в царском саду у заветного пня, / Где тень безутешная ищет меня, / А здесь, где стояла я триста часов / И где для меня не открыли засов. Эти строки написаны в 1940 г. о сталинском терроре. Там же, как все, наверно, помнят, сказано: И если зажмут мой измученный рот, Которым кричит стомильонный народ. Для интеллигенции «Реквием» был культовым текстом и стоял в одном ряду с «ГУЛАГом».
