Эрик Дэвис - Техногнозис: миф, магия и мистицизм в информационную эпоху
Несколько десятилетий спустя британский врач Джеймс Брэйд изобретет термин гипнотизм для того, чтобы описать магнетические процедуры, а исследования под гипнозом в конце концов приведут к разработке молодым Зигмундом Фрейдом первоначальной теории бессознательного. Хотя к этому моменту от первоначальных методик Месмера уже почти ничего не осталось, Фрейд действительно походил на старого магнетизера в своих попытках исцелять нервные заболевания своих пациентов, исследуя измененные состояния сознания в «научной» манере и при этом эксплуатируя почти магический «раппорт» между пациентом и врачом. Фрейд также использовал метафоры, связанные с электричеством для своих описаний психики. Но несмотря на то, что психоанализ, вне всякого сомнения, облагородил месмеровские модели сознания, ему пришлось заплатить крутую цену за разрушение образа медиума, который соединяет свой разум с животворной плацентой космоса. Отрезанная от трансперсонального взаимодействия, осуществляемого посредством месмеровского флюидиума, психическая жизнь была заключена под кости черепа, стала одинокой флуктуацией, случайным заеданием внутри термодинамической машины.
Когда месмеризм утратил популярность в XIX веке в Европе, он стал модной причудой в США. Тысячи людей доверяли себя целительным рукам бродячих месмери-стов, надеясь излечиться от ревматизма, менструальных болей, мигреней и меланхолии. Очень по-американски было превратить месмеризм в нечто вроде интермедии, и многие магнетизеры построили свою карьеру на щекочущих нервы трюках, вроде тех, которые гипнотизеры представляют сегодня на подмостках ночных клубов. В то же время более серьезные месмеристы проникали в мириады измерений человеческого сознания и пользовались квазиэлектромагнетическим языком на всем протяжении этого пути. Поднимаясь сквозь неоплатоническую иерархию измененных состояний, месмеризиро-ванные субъекты сообщали о «звоне» или «вибрациях», проходящих через тело. Некоторые испытывали воздействие «волн энергии» и видели свет. В самом глубоком трансе их захватывало нечто вроде космического сознания, и сознание субъекта достигало тождества с самими силами животного магнетизма. Случались ясновидение, телепатия и другие парапсихологические чудеса — феномен, который месмерист Стэнли Граймс приписывал etherium, «материальной субстанции, занимающей пространство, связующей планеты и землю, служащей проводником для света, тепла, электричества, гравитации и ментальных эманации от одного тела к другому и от одного сознания к другому»36. Заметьте, что наряду с физическими силами этериум Граймса также передавал «ментальные эманации», то есть информацию.
Пока месмеристы открывали этериум нижних этажей сознания своих пациентов, нормальный лабораторный электромагнетизм также начинал радикально менять очертания научной картины мира. В 1830-х годах великий британский ученый-экспериментатор Майкл Фарадей сделал феноменальное открытие: изменения тока в катушке вызывают колебания энергии в соседней катушке. Это поразительное действие на расстоянии, которое было названо электромагнитной индукцией, и есть та движущая сила, которая стоит сегодня за работой электрогенераторов, но, кроме того, является силой, которая вдохновила отдельных мыслителей на псевдонаучные объяснения оккультных феноменов. В свою очередь Фарадей называл довольно загадочную силу, связывающую две спирали, «электрической волной». Отмечая странные фигуры, образуемые железными опилками вокруг концов магнита, Фарадей предположил также, что электромагнитные «поля» состоят из «линий силы», вибрирующих узоров, расчерчивающих пространство.
Первоначально Фарадей полагал, что эти образы полей и силовых линий — всего лишь удобные фикции, но постепенно он принял их в качестве основного описания реальности. Это был немалый шаг для того, кто провозгласил себя «натурфилософом» и, будучи глубоко религиозным человеком, прочно верил в сокровенное единство природы и Творца. Электромагнитная индукция давала ему наглядный пример такого единства, и эти колеблющиеся волны в конце концов привели Фарадея к отрицанию господствующей материалистической догмы об атомах космоса как сгустках вещества. Фарадей скромно предложил новое видение космоса: плотная реальность оказывалась, в сущности, бескрайним морем вибраций и невещественных сил.
В 1860-х годах Джеймс Клерк Максвелл перевел эксперименты Фарадея на язык математики, соединив оптические, магнитные и электрические явления в четыре величественных уравнения, которые охватили всю электромагнитную реальность. Сделав это, Максвелл предсказал существование электромагнитного спектра, колебания которого мы используем сегодня для чего угодно, — от трансляции сингла «Spice Girls» до разогревания мясного стейка или анализа химического состава альфы Центавра. Максвелл показал, что свет — последняя символическая манифестация божества — сам по себе всего лишь определенный набор частот, которые стимулируют две фоточувствительные сферы в человеческом черепе. Некоторые дополнительные решения его уравнений также предполагали существование параллельного космоса, зеркальной вселенной, где электромагнитные волны движутся против течения времени.
Открытия Фарадея и Максвелла революционизировали научную парадигму. Эйнштейн назвал их работы «величайшим изменением в аксиоматическом фундаменте физики — в нашей концепции строения реальности»37. Электромагнитная вселенная — шаг к окончательной деконструкции атомистического материализма: распад эфира, возникновение эйнштейновского пространства-времени и, наконец, появление квантовой механики с ее невероятными странностями. В терминах научного воображения открытие Фарадеем явления электромагнитной индукции стало тинктурой, которая катализировала окончательную трансмутацию материи в дух, точно рассчитанной алхимической реакцией, в которой обнаружилось, что физическая вселенная — колоссальная вибрирующая мантра могущественного ничто.
Такой мощный космологический сдвиг не мог не повлиять на воображение эзотериков. К концу XIX века, когда наука об электромагнетизме начала проникать в массовое сознание, месмеризм уже приказал долго жить. Но на его месте возникла куда более влиятельная оккультная наука. Она замешала электромагнетизм на густом наваре эзотерической традиции. В 1875 году полковник Генри Стил Олкотт и мадам Елена Петровна Блаватская — пухлая, низенькая, курящая сигары мошенница из России — основали Теософское общество. Это движение сочетало в себе сенсационную привлекательность популярной магии с опьяняющим мистическим мышлением. Бесконечные книги Блаватской — грубые коллажи из франкмасонства, герметизма, выхолощенной «восточной» метафизики и ее собственных научно-фантастических басен о тибетских мастерах телепатии и гибели Атлантиды. Однако, по мнению историка Джоселин Годвин, группа Блаватской представляла также и ценности Просвещения, которые не имели ничего общего с буддистким отвержением славы и очень много общего — с духом свободомыслия и прогресса. Теософы недолюбливали конфессиональное христианство, приветствовали освободительные социальные движения и призывали к новой глобальной политике «вселенского братства». Они были гностиками модернизма.
Как таковые, теософы одновременно и смешивали и противопоставляли свой мистицизм и новые эволюционные и электромагнитные научные картины мира. Будучи монистами, теософы ставили перед собой двойную задачу: вписать так называемый «грубый» мир материи в бестелесную вселенную духа и вплести вышние царства в эволюционирующее по четким законам описание космоса. Сознание и материя, таким образом, становились одной и той же космической субстанцией, находящейся на разных ступенях эволюции. Автор недавней статьи об индусах-теософах в Hinduism Today использовал в отношении низших ступеней этой эволюции термин «пониженные», «как понижающий трансформатор уменьшает напряжение мощного электрического тока»38. Отдавая дань веданте и герметическому неоплатонизму, теософы в корне отвергали материализм. Они ставили сознание выше материи и принимали ту точку зрения, согласно которой наши «мыслительные энергии» обладают достаточной силой, чтобы самостоятельно творить реальность. Но они обновили это древнее воззрение, переложив его на язык эфирных волн, вибраций, космических колебаний и силовых полей. Теософский космос был одним огромным звуком, самые «низкие и грубые вибрации» которого составляли материальный мир, а более «тонкие вибрации» — «высшие планы». Все они одновременно и незаметно для глаза проникали друг в друга здесь и сейчас, совсем как спектральные волны Максвелла.
Попытка теософов приписать духовные качества Вселенной, колонизированной физиками, сопровождалась первым великим духовным поворотом Запада к Востоку. Вибрирующий космос бестелесных сил и лучащихся волн оставлял мало места для Бога — умелого часовщика. Он гораздо лучше сочетался с безличными концепциями абсолюта — концепциями, которые теософы вырвали из буддизма и высших течений индуизма. Традиция, положенная теософами, использовавшими электромагнетическую веданту для того, чтобы построить мост между сознанием и материей, нашла свое продолжение в физике нью-эйджа и популярном индуизме, просочившись в наши дни. Язык, который однажды использовал Уильям Ирвин Томпсон для того, чтобы описать мировоззрение йоги, имел более глубокие исторические корни, чем он, вероятно, мог предполагать: «Сознание подобно FM-радио: пока вы настроены на одну станцию, вся информация, которую вы получаете, состоит из сведений об одной-единственной реальности; но если бы… вы были способны переключить свое сознание на другую станцию, тогда вы открыли бы для себя вселенные за пределами материи, на космических просторах духа»39.
