Коллектив авторов - Художественная культура русского зарубежья. 1917–1939. Сборник статей
Во-вторых, о высочайшем авторитете Глазунова среди русской колонии в Париже может свидетельствовать кампания в защиту композитора, развернувшаяся в декабре 1928 – январе 1929 годов на страницах эмигрантской газеты «Последние новости». После отъезда из СССР первый публичный концерт Глазунова в Париже состоялся 19 декабря 1928 года в зале Pleyel, где композитор дирижировал парижским симфоническим оркестром. В программе концерта были одни из самых популярных в то время произведений Глазунова: Торжественная увертюра, Второй фортепианный концерт (солировала приемная дочь композитора Елена Гаврилова), симфоническая поэма «Стенька Разин» и Седьмая симфония.
Афиша концерта А. Глазунова 19 декабря 1928 в зале Pleyel
В воскресном номере от 30 декабря 1928 в рубрике «Музыкальные заметки» появилась разгромная рецензия на концерт Глазунова, автором которой был постоянный сотрудник газеты Б. Шлецер[1335]. Шлецер, который явно не принадлежал к числу поклонников Глазунова, констатировал следующее: концерт прошел с большим успехом, однако, замечает автор, искусство Глазунова, «как и всякий эклектизм и академизм – мертво», г-жа Гаврилова – пианистка «весьма посредственная, если не сказать более», но ситуация была такова, что «играй г-жа Гаврилова еще хуже, ее все равно бы вызывали: чествовали маститого Глазунова, и никому не могло прийти в голову внести малейший диссонанс в этот вечер». Огромный авторитет, который демонстрировала в тот вечер русская колония и который композитор имел в России, являлся, по мнению Шлецера, «исключительно любопытным недоразумением». Музыка Глазунова, продолжает Шлецер, влиянием не пользуется и «опасности поэтому никакой не представляет». Она привлекала тех, кто мечтал о «русском музыкальном классицизме», однако скоро выяснилось, что ее автор – «всего лишь академик, чье нейтральное отвлеченное мастерство, годное якобы всегда и всюду (то есть в сущности непригодное нигде и никогда) состоит из формул и школьных рецептов. Но ведь академизм – лишь карикатура классицизма, в лучшем случае – его эрзац. Этот эрзац и предлагала одно время своим питомцам Петербургская консерватория. К счастью, судя по тому, что нам известно о деятельности молодых русских композиторов, времена эти прошли»[1336].
Сразу после появления этой статьи русская эмиграция в «Письме к редактору» выразила возмущение мнением Шлецера, который «позволил себе в решительном тоне определить историческое место композитора, причем явно с точки зрения узко партийной». Представители русского музыкального Парижа (Ф. Акименко, А. Балашова, В. Воскресенский, С. Гладкая-Кедрова, Ф. Гонцов, Е. Гунст, Л. Конюс, Г. Конюс, Ю. Конюс, М. Кузнецова, Т. Лешетицкая, Н. Метнер, М. Муромцева, Ю. Померанцев, М. Славина, Е. Солодовникова, Н. Черепнин, Ж. Штембер-Руманова, Л. Штембер-Вронская, О. Штример и А. Эль-Тур) заявили, что Глазунов – это «один из величайших художников современной музыки»[1337].
В итоге главному редактору «Последних новостей» П. Н. Милюкову пришлось на страницах собственной газеты публично извиняться перед поклонниками Глазунова за напечатанную рецензию. Спустя два дня в номере от 16 января 1929 года, чтобы окончательно «дисквалифицировать» Шлецера и выразить публичное почтение Глазунову, П. Милюков поместил два письма: первое – от Т. Лешетицкой[1338], которая просила напечатать в «Последних новостях» письмо Глазунова к ней, аргументировав, что «всем участвовавшим в чествовании его будет дорого прочесть относящиеся к ним строки»; второе – собственно письмо Глазунова к Т. Лешетицкой. В нем композитор выражал признательность за организацию чествования его после авторского концерта 19 декабря (письмо подписано Глазуновым 29 декабря 1928).
Инцидент закончился тем, что злополучная рецензия Шлецера оказалась первой и последней его статьей о Глазунове. С тех пор о русском композиторе на страницах «Последних новостей» он больше не писал. Другая эмигрантская газета, «Возрождение», о концерте Глазунова отозвалась исключительно положительно, поместив рецензию Владимира Поля[1339].
В-третьих, уникальный случай признания авторитета Глазунова продемонстрировала русская Америка во время гастролей композитора в ноябре-декабре 1929 года. Общественная ситуация, возникшая по поводу пребывания Глазунова в США, отражена в эмигрантской газете «Новое русское слово», которая каждый день помещала материал о композиторе, ее корреспонденты брали интервью и следовали за ним в Детройт. Еще до приезда Глазунова в Нью-Йорк «Новое русское слово» посвятило весь выпуск Глазунову, поместив на четырех страницах статьи, фотографии и воспоминания русских эмигрантов о Глазунове и его творчестве (авторы А. Асланов, Л. Саминский, Я. Вейнберг, М. Букиник, Л. Ауэра, П. Коханский); организовало ставшую постоянной на время пребывания в Америке рубрику «Приветствия А. К. Глазунову», где пометили свои приветствия (и даже радиотелеграммы на пароход «Рошамбо») Л. Ауэр, И. Венгерова, В. Дроздов, Н. Кедров, С. Коргуев, П. Коханский и многие другие[1340]. Кроме того, бывшими воспитанниками Петербургской консерватории был создан Комитет чествования и встречи А. К. Глазунова, организовавший банкет.
В-четвертых, показателем признания Глазунова в кругах русской художественной элиты Парижа являются обстоятельства празднования пятидесятилетия со дня первого публичного выступления композитора. По этому случаю был организован Комитет, разработавший программу праздничного концерта из произведений юбиляра и порядок чествования. В концерте приняли участие органист, граф Сен-Мартен, Е. Садовень, М. Гонич, Е. Фрей, П. Цесевич, Ф. Рич, знаменитый квартет Кедрова, сестры-арфистки Гутман, Е. Глазунова, юные балерины школы Л. Нестеровской и др. Во время чествования Глазунову была преподнесена адресная книга, в которой оставили автографы известные музыканты и театралы (Б. Вальтер, О. Клемперер, В. Фуртвенглер, Ф. Шаляпин, С. Прокофьев, С. Рахманинов, И. Рубинштейн, А. Мозжухин, М. Кшесинская); философы и литераторы (И. Шмелев, Н. Тэффи, Б. Зайцев, А. Толстой, М. Алданов); общественно-политические деятели (принцесса Елена Альтенбургская, великий князь Андрей Владимирович, П. Милюков, митрополит Евлогий).
О круге общения Глазунова за рубежом могут свидетельствовать персоналии, присутствовавшие на похоронах композитора, среди которых были[1341]:
главные культурные организации русского зарубежья – Парижский митрополичий хор под управлением Н. Афонского, к которому присоединились квартет Кедровых, певцы А. Мозжухин, И. Денисов; Попечительский совет для поощрения русских композиторов и музыкантов (председатель Н. Арцыбушев, Н. Черепнин, Ф. Гартман); весь балет Монте-Карло во главе с директором Р. Блюмом, B. Немчиновой, М. Фокиным; Русская опера в Париже во главе с директором князем Церетели; Русская консерватория в полном составе во главе с председателем князем С. Волконским; Российское музыкальное общество во главе с председателем Н. Алексинской;
представители эмигрантских СМИ – от газеты «Возрождение»: А. Гукасов, Н. Тэффи, А. Плещеев, И. Сургучев, В. Поль, С. Долинский, Н. Алексеев и Т. Амиров; главный редактор «Последних новостей» П. Милюков;
основная военная сила эмиграции – председатель РОВС генерал Е. К. Миллер, адмиралы М. А. Кедров, П. Б. Муравьев и Лаказ, делегация лейб-гвардии Измайловского полка во главе с полковником Василенко;
влиятельные общественные и политические деятели – принцесса Е. Саксен-Альтенбургская, князья В. Вяземский, С. Гагарин, П. Оболенский, В. Трубецкой, Долгоруков; бароны де Монтаньяк, Б. Нольде, А. Вольф-Люденхаузен; граф де Сюзор; В. А. и М. А. Маклаковы, Н. Гучкова, графиня Е. Шувалова и другие;
представители художественной эмиграции – М. Фигнер, С. Лифарь, О. Нижинская, Ф. Акименко, С. Жаров, А. Бенуа, А. Седых, Н. Аронсон, дочери C. Рахманинова (княгиня И. С. Волконская и Т. С. Конюс) и другие;
и даже возможные тайные агенты советской разведки – оперная певица Н. В. Плевицкая[1342].
Из французских музыкантов похоронах Глазунова присутствовали: М. Дюпре, Ш. Видор, Э. Биго, А. Рабо, А. Бошо, А. Кэн и другие.
Эмиграция, разделившая Париж на «русский» и «французский», поставила перед отечественными композиторами проблему адаптации, поиска своей публики и выбора собственной стилевой стратегии. Одни пошли по пути активного воздействия на среду и, вслед за современными направлениями, активно меняли свой художественный стиль. Другие, в основном дети эмигрантов, ассимилировались. Третьи, как Глазунов, выбрав «традиционно-консервативную» стратегию, не стали «героями дня» для французской части парижской публики, но оказались солидарны русской диаспоре, войдя в мощный блок русского музыкального зарубежья[1343].
