Пьер Шоню - Цивилизация Просвещения
Чередование песков и торфа дает материал для обработки, контролируемый посредством углерода-14. Ферно демонстрирует тенденции каждого столетия за период от 8 до 9 ты с. лет — всю глубину истории. Новый подход и систематическое использование этих инструментов оттеснили на второй план некоторые из методов, применявшихся еще вчера. Особенно это относится к большим событийным сериям, которые, прилагая множество усилий, стремились выявить наши коллеги-медиевисты. Этот подход остается значимым, но на нынешнем этапе исследований он приносит меньшую отдачу. Оригинальность новой исторической климатологии, ее превосходная естественнонаучная оснащенность основаны на систематическом использовании регрессивного метода, позволяющего согласовывать недостаточно точные данные до- и протостатистического периода эпохи Просвещения с абсолютно надежной информацией периода развитой статистики. Одна из четко очерченных климатических флуктуаций, полностью укладывающаяся в пространство нескольких бесспорных серий, охватывает период в 90 лет — с 1860—1870-х по 1950—1960-е годы.
Связанное с ней небывалое отступление ледников на протяжении столетия, несомненно, соответствует глобальному потеплению чуть менее чем на один градус. Это потепление климата длиной в век, происходившее на глазах современников в эпоху развитой статистики, стало предметом значительной серии работ более или менее синтетического характера. Нам известны их основные тезисы. На смену более мягким зимам конца XIX века пришли более жаркие лета первой половины XX века; северное полушарие было больше затронуто этим процессом, чем южное, потепление особенно сильно ощущалось во всей Северной Европе и значительно слабее — в средиземно-морской зоне.
В Исландии повышение среднезимней температуры достигло полутора градусов. В Соединенных Штатах Америки «перепад температур между самым холодным (закончившимся в 1875–1876 годах) и самым теплым десятилетиями достигает двух градусов». Это продолжавшееся сто лет потепление эпохи развитой статистики служит моделью. Многочисленные корреляции, которые метеорологи и климатологи смогли вывести в этих хронологических рамках, позволяют переводить в градусы Цельсия и в миллиметры осадков то или иное наступление или отступление границы ледников, то или иное отклонение от средней ширины древесных годовых колец.
Недавнее столетнее потепление дало возможность идеальным образом настроить наши природные самописцы, фиксирующие изменения климата. Малый ледниковый период, продолжавшийся примерно с 1570 по 1850 год и являющийся обратным отражением современного столетнего потепления, может быть, именно благодаря настройке самописцев был четко очерчен и достаточно четко измерен — с точностью, которую невозможно было бы себе вообразить еще пятнадцать — двадцать лет назад. В настоящее время с несколько меньшей долей достоверности выявляется потепление эпохи высокого Средневековья, похолодание 1200–1350 годов, потепление XV–XVI веков — с 1400 по 1550 или 1560 год.
Подсчитано, что перепады средней температуры на планете между теплым XI и холодным XIII веком, между теплым концом XV — началом XVI века, холодными XVII–XVIII веками и теплым XX столетием составляют порядка одного градуса, и лишь в исключительных случаях, в хорошо описанных и четко ограниченных областях, они достигают полутора градусов. Надо ли после этого говорить о климатической составляющей тяжелого времени в истории цивилизаций и одновременно разрешать спор, в любом случае уже решенный, между историками-креационистами и историками-эволюционистами?
Рассуждая поверхностно, можно было бы заметить, что две самые важные революции в европейской истории — революция XIII века и двойная, мыслительная и технологическая, революция XVII/XVIII — начала XIX века — приходятся на трудное время отрицательного изменения климата. При этом, конечно, следует остерегаться жесткого и однозначного детерминизма. Представление о едином оптимуме, отождествляющее его с положительной температурной аномалией, должно быть отброшено и заменено понятием о сложных оптимумах, построенных по модели, аналогичной той, которую Слихер ван Бат предложил для выращивания пшеницы в Голландии и Англии.
Климатическая составляющая мало сказалась лм Средиземноморье и густонаселенной (порядка 40 чел/км2) Европе центральной оси. Самое большее, с конца XVII века, когда ее совокупное действие проявилось в виде серии частых и разрушительных стихийных бедствий, она поставила засеянные злаками илистые равнины, не защищенные от масс холодного воздуха, в неблагоприятные условия по сравнению с областями, отличающимися большим разнообразием культур. Мы отметили это для западной Франции и парижского бассейна; Ригли свидетельствует о том же применительно к Англии XVII–XVIII веков. Климатическая составляющая влияет мало и лишь в отдельные, относительно небольшие периоды. В самом начале, когда она застает врасплох.
По прошествии долгого времени, когда ее эффекты накапливаются. Для густонаселенной Европы можно говорить о двух моментах: около 1570–1580 годов, когда тенденция меняется на противоположную, и около 1640-го, а потом — 1690–1710 годов, когда погодные условия становятся особенно тяжелыми. Об этом можно спорить. Напротив, относительно России нет никаких сомнений. Длительный упадок сельского хозяйства в Поморье начиная с конца XVI века, подъем южной России и запустение северной, исключительный масштаб бедствий в период Смутного времени не позволяют увидеть, что именно в этих, и только в этих широтах явилось серьезнейшим ухудшением климата. И все же следует остерегаться наивного детерминизма.
Изменение климата застигает врасплох. Оно усугубляет трудности России и Скандинавии как на рубеже XVI–XVII, так и на рубеже XVII–XVIII веков. Оно дорого обходится Северной Европе, но в конечном счете мало сказывается на густонаселенной Европе центральной оси.
Техника, технология
Развитие техники в XVIII веке ускоряется в связи с ростом населения и его потребностей. Англия сохраняет и укрепляет свое лидерство в этой области — благодаря Кею, Харгривзу, Аркрайту, Гаррисону, Смитону, Стенхопу, Уатту и другим. Протяженность «технологического фронта» увеличивается даже больше, чем его эффективность. Настоящий великий прорыв, обусловленный первой промышленной революцией, произойдет лишь после 1820 года. Об эволюции техники в XVIII веке см. разделы, посвященные сельскому хозяйству и промышленности. См. также гл. 4 относительно образования, сенсорных усилителей (микроскопа, телескопа и др.) и связи между наукой и техникой (мореплавание, астрономия и др.).
Типографии
Незначительный технический прогресс до появления железного печатного станка лорда Стенхопа (1800) при увеличении количества типографий и изданий под влиянием демографической революции и роста числа читателей. Расцвет библиофильства (Лавальер, Харли, фон Бюнау) вызывает заботу издателей и переплетчиков о внешнем виде книг (виньетки, металлические украшения и др.). тогда как усилия по популяризации знаний способствуют увеличению количества и тиражей дешевых изданий. Совершенствование техники литья вкупе с поворотом к классицизму во второй половине XVIII века приводит к появлению новых шрифтов: Дидо во Франции, Бодони в Италии, Баскервиль и Кэслон в Англии.
Томе, Нарсисо
Испанский архитектор и декоратор, современник братьев Чурригера. Его шедевр — восхитительное барочное trasparente (витражное окно) в готическом соборе в Толедо. Абсолютная гармония между двумя искусствами и двумя «монументами», усиливающими воздействие друг на друга и друг другу не мешающими (свет выполняет здесь роль органной музыки), — одно из самых впечатляющих проявлений барочного освоения пространства.
Трезини, Доменико
1670–1734. Архитектор Петра Великого, создатель первых монументов Санкт-Петербурга (в том числе Петропавловской крепости).
Тьеполо, Джамбаттиста
1696–1770. Последний из великих венецианских художников. Если «Франция… посылает своих художников и архитекторов во все страны Европы… то Венеция колонизует… Англию, протягивается до Польши и даже до России. Более официально она утверждается в Австрии и Баварии…» (Мишель Флоризон). В Вюрцбурге Тьеполо и его сын (Джандоменико, 1727–1804) украшают просторные залы и потолки резиденции, возведенной Балтазаром Нейманом. Благодаря им Венеция вновь оставляет свой отпечаток в Испании — на потолках королевского дворца Карлоса III. Сияющая, воздушная живопись как в Баварии, так и в Испании проникнута воспоминаниями о Венеции, которую ее закат, кажется, сделал еще более привлекательной для художников — и для Гольдони, и для Каналетто, и для Гварди… и для Тьеполо.
УУатт, Джеймс
