Михаил Гиршман - Литературное произведение: Теория художественной целостности
А глубинное единство всего сущего проявляет себя не через какое бы то ни было единственное воплощение и не через единую теоретическую сущность, а только лишь через отношение – общение Бога и мира (Творение), Бога и человека (Откровение), человека и мира (Спасение). Это один из самых отчетливых примеров формирования единого диалогического контекста утверждений о том, что «вначале было отношение» 6 (М. Бубер) и что отношение-общение оказывается онтологически первичным как первоначальная реальность человеческого бытия. «Само бытие человека (и внешнее, и внутреннее) есть глубочайшее общение. Быть – значит общаться» 7 , – так утверждается эта первоначальная реальность у М. М. Бахтина.
Не только в обыденном, но и в научном сознании отношения предполагают первоначальное существование каких-то явлений или субстанций, определенным образом относящихся друг к другу. А у авторов, которых я только что процитировал, а также у других, близких им мыслителей, – и это одна из самых общезначимых диалогических идей, – отношение утверждается как нечто принципиально первичное, как первоначальная реальность, которая порождает тех, кто различным образом друг к другу относится. "Ни одиночка как таковой, ни совокупность как таковая не являются фундаментальными фактами человеческой экзистенции… Фундаментальным фактом человеческой экзистенции будет человек с человеком, – разъясняет это онтологическое основание диалогизма М. Бубер. – Эту сферу, возникшую с тех пор, как человек стал человеком, я называю сферой «между» . Эта искомая величина является первичной категорией человеческой действительности. «Между» – не вспомогательная конструкция, но истинное место и носитель межчеловеческого бытия. По ту сторону субъективного, по ту сторону объективного, на узкой кромке, где встречаются "Я" и «Ты», лежит область «между». Мы приблизимся к ответу на вопрос, что есть человек, после того, как научимся видеть в нем существо, в чьей динамической природе и органической способности быть вдвоем совершается и опознается встреча Одного и Другого" 8 .
Итак, «первичная категория человеческой действительности» – это бы-тие-между как отношение-общение, которое и предшествует выделению и обособлению общающихся, и необходимо его предполагает. И поскольку первоначальное единство Я-Другого как энергия общения предшествует их саморазвивающемуся обособлению, то и отношение их оказывается онтологически первичным. Так что «настоящее отношение возникает только между настоящими личностями» не в том смысле, что настоящие личности предшествуют отношению, – первоосновой здесь является «бытие-между». Оно не внеличностно и не внутриличностно, а межличностно, и это первоначальное единство внутренне неотрывно от разделения, саморазвивающегося обособления и событийной и личностной единственности здесь и сейчас живущих конкретных Я и Другого. Межличностное содержание бытия-между несводимо ни к одной отдельной человеческой личности, но в то же время оно ни в каком своем даже универсальном значении не теряет конкретно-личностного характера и проявляется как первоначальная, «врожденная» энергия общения – диалога.
Диалог в этой логике, – это конкретизация исходной, фундаментальной ситуации человеческой жизни, когда единое бытие-между по внутренней необходимости оказывается множественным, но в глубине своей неделимым, скрепленным энергией первоначального общения. В этой коренной ситуации способность быть, сказать, высказать себя – это в то же время способность отвечать, соединяя в себе и собою ответ и ответственность. И не абстрактный теоретический субъект, а только реальный живущий, говорящий и действующий человек может конкретно мыслить и действенно осуществлять это онтологически-первичное отношение – общение.
Диалогизм противостоит тем философским традициям, в которых отрицается реальность конкретной человеческой индивидуальности и отдается предпочтение человеку вообще. Заостряя это противостояние, создатели диалогического мышления утверждают, что уникальность мысли и реального опыта именно здесь, именно сейчас и именно так живущего человека только и может быть основанием философских универсалий. Очень выразителен в этом смысле фрагмент одного из писем Ф. Розенцвейга (к Рудольфу Шталю): «Я считаю, что философия, если она претендует на истинность, должна исходить из реальности философствующей личности. Нет возможности быть объективным иначе, чем честно следовать своей собственной субъективности. Обязанность быть объективным требует обозревать целый горизонт, но не находиться вне точки, в которой наблюдатель находится, или не иметь точки зрения вообще. Чьи-то глаза, конечно, всего лишь чьи-то глаза, но было бы странно думать, что кто-то должен выколоть их, чтобы лучше видеть» 9 . С новой мерой индивидуальной, временной, социально-исторической конкретизации связан, по мнению Ф. Розенцвейга, переломный «исторический момент, когда традиционная философия с ее установкой на вневременное, внеисторическое узрение „сущности“ приходит к концу и когда начинается философия, основанная на опыте, или философия опыта» 10 .
И как путь к объективности здесь оказывается неминуемым углублением в субъективность, так и мыслить возможно, только «создавая истину»: познание неотрывно от «поступка мысли», от действенного осуществления истины в единственно реальном и реально единственном опыте жизни человека, утверждающего эту истину в себе и собою.
Характерно, что в «философии поступка», где как раз и говорится о «поступке мысли», М. Бахтин не только настаивает на осмыслении «единого и единственного бытия-события», но даже и предлагает само слово «„единство“… оставить как слишком теоретизированное; не единство, а единственность себя, нигде не повторяющегося целого и его действительности, и отсюда для желающего теоретически мыслить это целое – источник категории единства» 11 .
Для М. Бахтина в особенности первичность диалога опирается на изна-чальность единственности каждой человеческой личности, осуществляющейся в ответственном поступке на границе и перед лицом другого – единственного. При этом единственная личность – это отнюдь не обособленный индивид, – единственная архитектоника единственной жизни осуществляется лишь в ситуации, причастной вненаходимости по отношению к другому единственному и на границе отношений: я для себя, я для другого, другой для меня. И единственно возможное для каждого движение от себя к другому и от другого к себе, проясняя их глубинную нераздельность и неслиян-ность, одновременно оказывается и возвращением к первоначальному единству, но не теоретической общности, а реального общения.
Где же и в чем наиболее ясно и отчетливо предстает эта реальность, это онтологически-первичное отношение-общение, или – иначе сформулируем этот вопрос – что реально существует между? Вопросы эти – ключевые для развития диалогического мышления: для его творцов важны (хотя и в разной степени) объективированные (но не объектные!) формы реализации архитектоники межличностной сферы – формы, существующие не вне человека и не внутри человека, а между людьми. Наиболее общее направление этих поисков приводит к языку, речи, речевой деятельности и речевому мышлению. Именно речевым называет новое мышление Ф. Розенцвейг, утверждая, что язык не принадлежит только Богу, или только миру, или только человеку, а находится между ними: «Божьи пути не суть человеческие пути, и Божьи мысли – не человеческие мысли; но Божье слово есть и человеческое слово». «Так познание слова как символа откровения, – разъясняет эту позицию Ф. Розенцвейга в рецензии на его книгу „Звезда спасения“ С . Франк, – есть путеводная нить для познания реального происхождения мира и человека и их судьбы.» 12 .
Таким образом, язык существует между людьми как онтологически первичная сфера их встречи-общения, и предшествующего их разделению, и необходимо это разделение предполагающего, и выстраивающего мост между разделяемыми одним и другим, одним и многими, – мост, соединяющий уникальную единственность каждого и глубинную неделимость всех. Именно и только в существовании и действенном осуществлении языка реализуется, по словам Ф. Розенцвейга, «действительное жизненное отношение: отношение между речью, обращенной к другому, и речью, возникающей из ответа на эту обращенность. Тот, кто обращается ко мне, должен, чтобы обратиться, быть именно „трансцендентным“ мне, и через свое обращение он становится в отношении ко мне „имманентным“». 13 Здесь Ф. Розенцвейг говорит о концепции М. Бубера как автора «Я и Ты», и это проясняет ту общую диалогическую позицию, которая актуализирует язык, речевое мышление и речевое общение как область действенной связи между трансцендентным и имманентным, объективным и субъективным, вечным и временным.
