Татьяна Бобровникова - Повседневная жизнь римского патриция в эпоху разрушения Карфагена
Нельзя согласиться с Аппианом в одном — он утверждает, что голосование началось и даже две первые трибы подали голоса за Гракха. Очень маловероятно, чтобы трибуны вмешались в середине голосования и в середине голосования Тиберий хотел бы сменить председателя.
177
Назика был не только злейшим врагом Тиберия, но и его очень близким родственником. Он также был внуком Великого Сципиона — его мать была родной сестрой Корнелии, матери Гракхов. Отец же был тот самый Назика, который вместе с отцом Тиберия получал некогда приданое из рук нашего героя (см. родословные таблицы).
178
Самое существенное расхождение между нашими основными источниками — Аппианом и Плутархом — проявляется в описании последнего дня Гракха. Можно сказать, что это вполне закономерно. События развивались так бурно и стремительно, что даже корреспондент, вооруженный современной техникой, не смог бы в точности описать происшедшее. Однако все гораздо сложнее. Дело в том, что перед нами вовсе не два рассказа двух растерянных очевидцев, а две версии событий: сенатская (Аппиан) и гракханская (Плутарх).
В самом деле. Согласно Плутарху, события развивались примерно так, как я описывала, — Тиберий приходит для голосования, Флакк предупреждает его об опасности, в ответ на это сторонники Гракха вооружаются, а Тиберий делает свой знаменитый жест — дотрагивается до головы, чтобы дать понять народу об угрожающей ему опасности.
Тогда часть сената, несмотря на протесты консула, устремляется к месту голосования и убивает ни в чем не повинного трибуна (Plut. Ti. Gracch., 18–19).
Согласно же Аппиану, Тиберий еще накануне собрал своих приверженцев и сообщил им знак-пароль — если он подаст этот знак, они должны начать бой. Придя на другой день, он сразу же захватил центр народного собрания и храм. «Выведенный из себя трибунами, не позволявшими ставить на голосование его кандидатуру, Гракх дал условленный пароль». Приверженцы его начали вооруженные действия. «С этого момента пошла рукопашная». Началось смятение, было нанесено множество ран. Узнав об этом, сенат в полном составе — о сопротивлении консула Аппиан молчит — бросился против преступника (Арр. В. C., 1,15–16).
Разница между обоими рассказами очевидна. У Плутарха все насилие исходит от сената, который, видимо, с самого начала замышляет недоброе (предупреждение Фульвия!), а затем истолковывает невинный жест Тиберия как стремление к короне. Гракх с начала до конца только сопротивляется. У Аппиана насилие исходит от гракханцев. У них уже есть план захвата власти, а жест Тиберия — это знак-пароль, открывающий начало бойни. Кстати, это неопровержимо свидетельствует, что знак этот Тиберием действительно был подан. Ведь о нем упоминают оба автора. Кто же ближе к истине?
Мне скажут, это установить невозможно. Естественно, когда дело дошло до сражения и пролилась кровь, каждая сторона все сваливала на другую. Все это так. Но мне все-таки хочется попробовать распутать этот клубок.
Первое. Готовил ли кто-нибудь в тот день вооруженное выступление? Я утверждаю, что нет. Начнем с сената. Мы прекрасно знаем, как вели себя отцы, когда действительно готовились к бою. Так было, например, в случае с Гаем Гракхом, братом Тиберия. Прежде всего объявлялось чрезвычайное положение. Затем выбирался диктатор или консулу вручались диктаторские полномочия. Тогда диктатор предъявлял свой ультиматум мятежникам. Дело в том, что слово диктатора равнялось закону. Саллюстий пишет: «Эта власть… разрешает магистрату… готовить войско, вести войну… на войне и в дни мира иметь высшую власть и право жизни и смерти, в другом случае без приказа римского народа он не может сделать ничего из этого» (Sali. Cal., 29, 3) Убийство Тиберия впоследствии оправдывали знаменитым примером из древности — Ахала убил мятежного Спурия Мелия. Но беда в том, что Спурий Мелий отказался повиноваться диктатору, а Тиберий этого не сделал, так как диктатора тогда не было. Вот почему, с формальной точки зрения, убийца Мелия был прав, даже если бы Мелий был совершенно невинен, а убийца Гракха не был прав, будь даже Гракх злейшим преступником.
Далее. Пользуясь данной ему властью, диктатор может либо добиться повиновения мятежников, либо, если ему не повинуются, призвать граждан к оружию, что и было продемонстрировано в деле Гая Гракха. Аппиан пишет: «Меня удивляет следующее обстоятельство: сколько раз в подобных же случаях сенат спасал положение дела представлением одному лицу диктаторских полномочий, тогда же никому и в голову не пришло назначить диктатора» (Арр. В. C., I, 16). Почему? Потому что сенаторы не готовились к решительным действиям. Их застали врасплох. Случилось что-то неожиданное, и они сломя голову бросились к месту голосования. Даже не вооружившись. Это обстоятельство особенно поражает. Никто не приготовил оружия. Дрались обломками скамеек. А это было бы невозможно, если бы в тот день отцы решились убить Тиберия Гракха. Замечу, что сенаторов в Риме было около 300. За Назикой устремилась только часть сената, причем безоружная. Между тем Тиберия окружала многотысячная толпа. Итак, сенаторы получили какую-то весть, столь ужасную, что, забыв все на свете, вооружившись чем попало, бросились из храма. Что же это за весть? Несомненно, весть о том, что Тиберий дал знак к вооруженному восстанию и его сторонники начали действовать.
Выходит, прав Аппиан, который говорит, что Тиберий заранее решил захватить Капитолий и подал знак-пароль? Нет, он не прав. У Тиберия было около трех тысяч сторонников. Если бы накануне он распределил между ними роли и вооружил их хотя бы кинжалами — а ношение кинжалов не запрещено было в Риме, — конечно, эти люди могли бы оказать серьезное сопротивление безоружным, малочисленным сенаторам. Но у гракханцев тоже не было оружия. Об этом говорят все источники — и сочувствующие Тиберию, и его обвиняющие. Они выламывали колья из забора и вырывали жезлы у служителей, которые должны были следить за порядком во время голосования. Плутарх подчеркивает, что все убитые были умерщвлены дубинами и камнями и не было ни одного, кто умер бы от меча (Plut. Ti. Gmcch., 19). А из этого с неопровержимой ясностью следует, что гракханцы были готовы к бою не больше, чем сенаторы. Они действовали тоже под влиянием внезапного порыва. К этому мы еще вернемся, а сейчас вновь обратимся к рассказу Плутарха.
В его повествовании поражает одна особенность. Он сообщает удивительные подробности — эпизод со шлемом Тиберия, точные слова Блоссия и пр. Но особенно знаменательно, что он в точности передает слова Флакка, который говорил среди страшной сумятицы, так что его слышал, вероятно, один Тиберий. Откуда такие поразительные подробности? Несомненно, источником его был какой-то писатель, чрезвычайно близкий к Тиберию, досконально знавший события этого рокового дня и всеми силами стремившийся обелить Гракха. Как очень вероятную кандидатуру я назвала бы Гая. Во-первых, как я уже говорила, у него было несколько книг, в которых он много писал о брате (Plut. Ti. Gracch., 8). Во-вторых — и это еще важнее, — сохранился фрагмент его речи, где упоминается царская корона (ORF2, fr. 62). Мальковатти весьма справедливо полагает, что речь была посвящена Тиберию, и Гай старался доказать, что его брат не стремился к царской власти и не требовал короны в день убийства (ORF2. Р.19Т). Но раз так, Гай непременно должен был объяснить, что же в действительности означал жест брата. Он мог сделать это одним способом — подробно описать события того рокового дня. А значит, он должен был рассказать о появлении Флакка. Сделать это было тем более легко, что Флакк был приятелем Гая и мог в точности разъяснить, что же он сказал Тиберию.
Но Гай, хотя был очень хорошо осведомлен о ходе событий, был слишком пристрастным свидетелем. В своем рассказе он явно искажает истину. Первое. Он ничего не говорит о том, что трибуны препятствовали Тиберию и он их прогнал. Он пишет весьма глухо, что возникла небольшая потасовка, причем совершенно неясно, из-за чего. Второе. По его словам, Флакк сказал, что «богатые… замышляют расправиться с Тиберием… и что в их распоряжении много вооруженных рабов и друзей» (Plut. Ti. Gracch., 18). Но Флакк не мог сказать такого, ибо это была ложь. На этом основании Астин вообще сомневается, появлялся ли Флакк, а если и появлялся, говорит он, то не мог предупредить Тиберия о смертельной опасности, так как она ему тогда вовсе не угрожала. Но, если Флакк не появился, что могло заставить гракханцев, броситься к оружию? И потом. Зачем же Тиберий схватился за голову? По объяснению гракханцев, это означало, что ему грозит смерть. Нет, Флакк действительно появлялся, иначе все теряет смысл.
Вероятно, он сказал что-то не столь определенное. Быть может, передал слова Назики, который мог воскликнуть: «Смерть тирану!» Но Тиберий последние дни находился в совершенно невменяемом состоянии. Он испугался и подал сигнал вооружаться.
