Илья Голенищев-Кутузов - Благодарю, за всё благодарю: Собрание стихотворений

Засыпаю с болью о тебе,
Просыпаюсь с болью обо мне,
И совсем моя ты лишь во сне,
Лишь в текучем и неверном сне.

Как противиться земной судьбе?
Верно, сбудется, что суждено,
Мерно крутится веретено –
Три сестры склонились в тишине.

Или алая порвется нить,
Чтоб от тела нас освободить,
Чтобы в синем пламени светил
Нас уже никто не разлучил.

Только боль, только сон. И к чему все страдания эти?
Забываю себя, опускаюсь на самое дно
Небывалых морей, где в томительно-призрачном свете
Голубое руно.

Голубое руно золотистых волос оплетает,
И недвижно покоюсь во влажно-текучем бреду.
И, как пестрые рыбы, недели и годы мелькают,
Я себя потерял и тебя не найду.

И тебя не найду. Только будет по-прежнему сниться
Колыханье, мерцанье, пучины прохладное дно,
Только зыбких волос, где текучая прелесть таится,
Голубое руно.

Вокруг волос твоих, янтарней меда,
Уже давно мои витают пчелы.
И сладостная, тихая дремота
Нисходит в опечаленные долы.

И золотая юная комета
Там, в небесах яснеющих, пылает.
Душа плывет в волнах эфирных света,
В твой сонный мир незримо проникает.

И мы плывем – легчайшее виденье –
Очищенные огненною мукой,
Как две души пред болью воплощенья,
Перед земною страшною разлукой.

За это одиночество
И эту тишину
Отдам я все пророчества,
Сердечную весну,

И полдня прелесть сонную,
И тела древний хмель,
И полночи влюбленную,
Двужалую свирель.

Томленье недостойное
Я в сердце победил
И слушаю спокойное
Течение светил.

К чему любви пророчества, –
Душа, как сны, вольна.
Такое одиночество,
Такая тишина…

Ты знаешь все пляски
Сновидческих лет,
Певучие краски
Блаженных планет.

Ты знаешь все лады
Щаветной игры,
И ритмы Эллады,
И Ганга костры.

Так почему же
Разлучены
Тела и души,
Дела и сны?

Поляны мглистая
Блестит слюда.
Вверху лучистая
Горит звезда.

Сквозь негу сонную
Смутных ветвей
Ты благосклонную
Печаль навей.

Уже склоняешься,
Тиха, бела.
Едва касаешься
Ветвей ствола.

Да, я был пламенный,
Да, я был твой,
Неотуманенный
Скорбью земной.

И что мне осталось
От огненных сфер?
Только боль и музыка
Твоя, Люцифер.

И силы забвения
В душе моей нет,
А пути искупленья –
Миллионы лет.

О, если б именем
Процвесть иным,
Радостным пламенем,
Не моим, не твоим.

Беглой зарницей
Небо обнять,
Непорочной денницей
Вспыхнуть опять!

Предвечный брат, ты грустью небывалой
Мир опьянил.
Предвечный брат, ты вспыхнешь розой алой
В сердцах светил!

Прекрасен ты, как первозданный вечер,
Ущербен, светел, тих
И, как альпийский непорочный глетчер,
Превыше дел земных.

Но иногда космическою бурей
И огненной тоской
Ты нарушаешь древний сон лазури,
Ведешь неравный бой.

И вновь, мечом пронзенный серафима,
Ты падаешь во тьму.
Пройти ли мне в смертельном страхе мимо?
Нет, я приму

И боль, и стыд, и непокорный гений,
Огонь и лед
Твоих путей, дерзаний, и падений,
И роковых свобод.

И только я любовью невозможной
К тебе, мой брат,
Порву твой круг томительный и ложный,
Открою путь назад.

Напрасно ты склонился к изголовью
В моем смущенном сне, –
О, жертвенною вспыхнешь ты любовью
К себе, ко мне!

Всё, что томило, пело и мерцало,
Распяв сердца,
Тогда над миром вспыхнет розой алой
В садах Отца.

Когда сойдет огонь лазури
На обнаженные сердца,
В алмазном токе звездной бури,
В одежде пламенной жреца

Я встану над самим собою
И опочивший мой двойник
Эфирным саваном закрою,
Чтоб не увидеть тленный лик.

И долго в странствиях духовных
За тонкою чертою дней
Мне будет сниться брат мой кровный,
Истаявший среди теней.

Я лежал на морском песке
На берегу, неизвестном мне,
Никого не помня и не видя,
Обломок погибшего корабля.
И только крик чайки
В тот кораблекрушительный час
Доносился до тонкой грани
Потонувшей души моей.
И этот крик чайки
Над желтым неведомым взморьем
Связал непричастную душу
Со странным миром земным… [6]

Учись смирению у трав
И щедрости – у диких лилий,
Чтобы, земному всё отдав,
Без отречений, без усилий

И празднословья перейти
В эфирный пламень Параклета,
Чтоб сердце вспыхнуло в груди,
Где медленно змеилась Лета.

Благодарю, за всё благодарю,
За страшное вещей обычных знанье,
За нищую парижскую зарю
Над хаосом полусуществованья,

За то, что вижу в древней наготе
Вседневных призраков богоявленья
И приближаюсь медленно к черте
Конечного освобожденья.

За то, что в смене отреченных дней
Порой таким восторгом сердце дышит,
Что видит только торжество огней,
Свое страдание не слышит,

Само собою пьяно, восстает
До равнодушия лазури,
Безумствует, пророчит и поет
В алмазном токе звездной бури.

Я в плаще наступающих дней.
Имя в тайне пребудет мое.
Им пронизанное бытие
Всё грозней, всё ясней.

И когда опаленным крылом
Я лазури прохладной коснусь,
Эта боль, этот стыд, эта грусть
Станут звездным огнем.

Столько раз в порыве страсти гневной
Закрывал лицо
И хотел швырнуть богам подземным
Узкое кольцо.

И тогда – средь огненных созвездий
И гремящих сфер –
В самой крайней мне являлся бездне
Ясный Люцифер.

Излучала гибельная сила
Музыкальный свет,
И в крылах надломленных сквозила
Радуга планет.

Ты рукою слабою хотела
Защитить меня
И сама в бореньях ослабела
На рассвете дня.

Сердце бьется медленно, устало.
Эту скорбь надеждой не зови.
Если бы ты душу потеряла
Для моей любви!

Пройдут недели, месяцы и годы,
Как тень теней,
Ты не забудешь огненной свободы
Любви моей.

Когда погаснет, заревом пылая,
Вражда племен,
Когда живым приснится призрак рая –
Филадельфийский сон,

Мы встретимся в последнем страшном круге;
У роковой черты
Протянешь мне тоскующие руки –
Иная – ты.

И я узнаю, болью озаренный,
Тебя в себе,
Твой прежний лик, любовью повторенный
Наперекор судьбе.