Андрей Ястребов - Боже, спаси русских!
О Беловодье говорили и писали как о стране с беспечальной жизнью, свободной от повинностей и податей, от всякого гнета и насилия, без государственной власти и войск, где живут по законам «древлего благочестия». Легенда о Беловодье, возникнув в конце XVIII века, особенно активно распространялась сектой «бегунов». Крестьяне покидали насиженные места, оставляли свои дома, чтобы достичь Беловодья. Такие случаи кончались возвращением либо исчезновением беглецов. Может, и вправду находили самые упорные некую обетованную землю?
Мечта о праведной жизни воплощалась иногда в странничестве – самое наивное, полное трогательной веры и высоких чувств русское заблуждение. Искал русский человек когда-то «беловодскую землю», искал и ищет град невидимый «Китеж».
Древнерусское «Сказание о невидимом граде Китеже» понравилось не только старообрядцам, но и замечательному композитору Римскому-Корсакову своим мистическим настроением и стремлением к Царству Божию на земле. «Ой, беда идет, люди, ради грех наших тяжких!» – кается толпа китежан при известии о приближающихся врагах. Что может помочь? Молитва. Она спасает от нашествия Великий Китеж, который заволакивается светлым туманом. Чудо свершилось! Татары разбегаются с криком «Ой, велик... Ой, страшен русский бог!». Пропадает в лесной глуши пропойца, трус и предатель Гришка Кутерьма – это, как вы понимаете, воплощение всех отрицательных черт русского характера.
Наконец, к самому настоящему раю приближаются герои оперы – не поймешь, то ли в земном, то ли в посмертном существовании: «Смерть ли то приходит? Новое ль рождение?». Заключительная сцена оперы показывает преображенный Китеж в виде «русского рая»: поют волшебные птицы сирин и алконост, возвещая, что «время кончилось, – вечный миг настал». Вот она – цель русской дороги. Как сказал один русский монах: «Настоящая Россия она там, за горизонтом, у Бога, и мы все к ней идем. Наш дом не здесь...»
И КАКОЙ ЖЕ РУССКИЙ...
РУССКИЙ ЧЕЛОВЕК ГОВОРИТ: «ДАЙТЕ МНЕ ДОРОГУ, Я НАЙДУ, О ЧЕМ ПОДУМАТЬ»
Не случайно русская культура так любит американца Уолта Уитмена: «Пешком, с легким сердцем, выхожу на большую дорогу. Я здоров и свободен. Весь мир предо мною. Эта длинная бурая тропа ведет меня, куда я хочу...»
Почти здоров, отчасти свободен. Пространство забирается в легкие, переполняет радостью, и ты кричишь этой красоте: «Веди меня, куда я хочу!», – а в ответ раздается привычное: «Мать твою!»
Ну не все же русскому человеку ругаться матом. Ведь как хочется понять, что я, для чего мне новая кофемолка или палочки для еды?! Или для чего я кофемолке или палочкам для еды?!
У русского человека есть неиссякаемая способность копить все в себе: самооправдание, самообман, самовлюбленность, самобичевание. Упражняясь в моральной акробатике, он может целыми днями копаться в своей душе.
Вперед, эта длинная бурая тропа куда-то ведет.
Нужна мысль большая, та, которая и делает тебя человеком. Читатель, вспомни: уезжаешь ты на шашлыки – вот он, трепетный момент ожидания первой рюмки. Девчонки сладкие музыки захотели, ты ставишь CD, вот оно, чаемое мгновенье, – сейчас зазвучит... дай отгадаем... конечно же Стравинский. Обломалось?! Еще как! Потому что Стравинский не про нашу с тобой жизнь. Не про шашлыки, ни про девчонок сладких или кофемолку. Он про жизнь Стравинского. А про нашу с тобой жизнь – давай выбирать.
Про нашу с тобой жизнь, наверное, Пушкин. Тот самый. Даже из хрестоматии. Почти с молоком Марь Иванны.
Литература – это способ видения мира. Способ повернуться к себе самому лицом. Окунуться с головой в повседневную битву. Стараться увидеть скрытое... Спрятанное за пеленой реальности... в словах, наверное, Пушкина. Которые проникнут в саму сущность. В самую сущность каждого из нас.
Некоторые утверждают, что во всех наших бедах виновата наша литература. А действительно, почему бы по традиции не назначить виновником всех наших былых и настоящих невзгод Пушкина? Это, кстати, все равно что упрекнуть в геноциде Мцыри, который зверушку горную поборол.
Как тут не вспомнить слова Джона Вранесевича, самого известного эксперта в области мирового хакерства: «Я изучаю не механизм револьвера, а мотивы тех, кто спускает курок».
С Пушкиным, как механизмом самого большого русского револьвера, все понятно, с мотивами тех, кто спускает курок, как всегда неясно.
Очевидно: Пушкин. Кто еще? Тютчев? Блок? И все же не только в литературе истоки.
Вознамерившиеся утверждать, что понимают Россию, обмануты самими собой. Обойдемся без пошлости типа «умом-Россию-не-понять».
С чего все-таки начинается Родина?
Может, со слов самой этой песни, кстати, неплохой песни, но уж больно затасканной и поэтому ставшей неискренней.
Итак, с картинки в моем букваре. Жесточайшая ложь и обман. Сходи в магазин и купи этот современный букварь кошмаров и ужаснись картинкам.
С товарищей в школьном дворе? Не приведи господи. Товарищей у тебя не было. Точнее, твои родители этих товарищей на порог дома не пускали. И правильно делали.
С той песни, что пела мать? Наши матери сейчас обычно поют что-нибудь из Битлз, Кадышевой или «Нирваны».
Где искать Родину? В стихах Есенина? О не-е-е-ет! Не верится что-то в Есенина. Вся эта красота неземная деревенская про жеребят, качаловских собак и умереть-бы-под-осень. С другой стороны, красивенько. А мы с тобой привыкли: красивенько – значит, правда. Нет, не правда. Родина должна начинаться с жизни.
С чего же она начинается?
Кто не помнит с детства: «Вся советская (для новых поколений – российская) земля начинается с Кремля».
Вообще, по уму она должна начинаться с почтамта или Министерства железных дорог. Лучше, конечно, с почтамта, чтобы рифма была: «Раскинулась Родина там-то и там-то, начинается она с почтамта».
Хочется, как хочется найти Родину. Ее истоки. Найти то, что называется хоть каким-нибудь словом, которое центрирует тебя, делает тебя-меня-его значимым, не обезбоженным, не обездоленным, принадлежащим чему-то. Зевс, к примеру, взял, выпустил орлов. Они летали-летали и встретились над Дельфами. И там повелось значиться центру древнего мира.
Хочется, чтобы орлы встретились над твоей душой. Встречи хочется с самим собой. А потому что нужен пуп земли. Не твой, не мой, не его, а земли. В древнееврейском языке было понятие, которое, русифицированное, выглядит как тббр. При вокализации получается тиббур или таббур. Или «возвышенность», или «пуп земли».
Нам всем нужен пуп земли. Или возвышенность, с которой каждый из нас рассмотрит себя, мелкого и ничтожного, на карте чего-то большого – и поймет, что он не мелкий и ничтожный, что он-творитель карты.
Карты. Вот где нужно искать Марианскую впадину нашего характера.
С картами у нас, в России, как-то все тюремно, как в любимом поклонниками шансона «Владимирском централе».
Может, поискать в русском буддизме?
У Гребенщикова, к примеру. «Жаль, подмога не пришла, подкрепленье не прислали, что ж, обычные дела, нас с тобою нае... али».
Ах, какое дурное слово. Хотя, быть может, оно и есть ключ к нашей любви. Наш язык спасут не запреты. Его спасет лишь возможность жить. Это как в следствии: если ты мыслишь узко, то имеешь все шансы зайти в тупик. Пусть. Нужно не бояться дать языку скользить по самым неожиданным траекториям нашего сознания.
Язык – это такой же вторичный половой признак, как вдохновение или способность любить. Может быть, это Родина? Не совсем, потому что у нас несколько русских языков.
Очень хочется быть современными, демократичными и прогрессивными, но не желается расставаться с традиционными предрассудками типа «чистота языка и прочее». Все не так прозрачненько относительно языка. Язык официоза не годится для мысли о Родине. У нас есть и другие языки. Тот, стершийся и полумертвый, которому с настойчивой испуганной тупостью учат в школе, и тот, заштампованный, захватанный, грабастый, которым вещает ТВ. Первый годится, чтобы записать рецепт салата оливье, второй – чтобы выйти с подельниками на кровавый промысел, а потом делить добычу.
Эти языки не годятся для понимания себя и Родины.
Россия при всей гордости за отечественную культуру неважный поставщик искренних слов. Дни рождения мы отмечаем под «Хэппи бездэй», Кристмас у нас под мелодию от кока-колы. Трудно представить, чтобы какое-нибудь Retro USA крутили на праздники что-нибудь из «Самоцветов» или из репертуара Бабкиной.
Песенок не хватает. Праздничных. Радостных. Своих.
Как хочется понять Родину, влезть, так сказать, в ее туфли. Не получается... В таких туфлях не ходят по российским дорогам. В сердцах кто-нибудь обзовет тебя, Родина, провинцией ада. И будет прав. Здесь обгрызенные кусты притворяются березами. В сердцах самобичевания кто-нибудь скажет: «Это я обгрыз». И будет неправ. Не мы обгрызли, другие, но на нас свалили.
Идешь по дороге и чувствуешь тяжесть ноши. Срочно вспоминаются слова Кафки о том, что каждый носит в себе комнату... Так вот, каждый русский носит в себе Россию. Это легко доказать. Если быстро идти по дороге, можно расслышать нескончаемый плач матерей. Не любят у нас матерей. Не любят за то, что они хотят сберечь от смерти своих детей.
![Дмитрий Бантыш-Каменский - История Малой России, со времен присоединения оной к Российскому государству при царе Алексее Михайловиче. Часть 1 [Издание 4]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
