Владимир Шигин - Короли абордажа
Затем уже и сам Потемкин отписал в столицу Екатерине: «Сей человек неспособен к начальству, неретив, а может быть, и боится турков. Притом душу имеет черную… Может быть, для корысти он отваживался, но многими судами никогда не командовал. Он нов в сем деле, команду всю запустил, ничему нет толку: не знавши языка, ни приказать, ни выслушать не может».
Звезда Поля Джонса в России начала понемногу закатываться. Говорят, что Екатерину II особенно волновали явно республиканские взгляды Поля Джонса.
Критиковал Джонса и Суворов, как, впрочем, и других новых кондотьеров, упрекая в поверхностном отношении к службе: «Коли по прихоти их не сбывается, сразу грозят отставкой». Много копий сломано историками и из-за батареи на стрелке Кинбурнской косы. Батарея была построена Суворовым на самой оконечности косы и сыграла решающую роль в сражении 18 июня 1788 года, когда ее огнем была уничтожена значительная часть турецкого флота.
Поль Джонс утверждал впоследствии, что идею сооружения батареи подал Суворову именно он.
В письмах Суворова мы находим ответ, кому же принадлежит здесь пальма первенства. Действительно, прибыв на театр военных действий, Поль Джонс сразу отметил удобную позицию для сооружения укрепленной батареи. Она смогла бы не только контролировать проход в лиман, но и оказала бы большую поддержку кораблям. А те, в свою очередь, смогли бы своим огнем также поддержать батарею. Суворов ясно видел необходимость строительства батареи и без советов «англо-американца», как он его иногда называл. Но он был не только теоретиком. «Поль Джонс бредил здесь батареей на косе, до сего времени исполнить сие не было возможно, ничего не решено, дыры латаем спустя рукава… Он (Поль Джонс) пишет мне про батарею словно министр», — писал генерал-аншеф. При первой возможности батарея была построена.
После разгрома турецкого флота Очаков оказался полностью блокирован. Боевые действия на море в Лимане практически закончились. 9 декабря 1788 года Очаков пал. К сожалению, участвовать в штурме Джонсу не пришлось. По распоряжению императрицы он был отозван в Петербург: обстановка на Балтике осложнилась, Швеция объявила войну России. Флот противника вошел в Финский залив и угрожал столице. В дополнение ко всему 15 октября в море на флагманском корабле «Ростислав» неожиданно умер Грейг. Россия потеряла выдающегося моряка, храброго и преданного адмирала. Что касается Джонса, то он лишился своего главного заступника. Отныне он оставался один на один со всеми своими явными и тайными недоброжелателями. «Неожиданное известие о смерти Сэмюела Грейга, — писал Поль Джонс, — меня очень огорчило. Во-первых, я потерял друга, который к тому же был близок к императрице. Во-вторых, его смерть явилась непосредственной причиной моего отъезда с Черного моря. С сэром Сэмюелом мы не только прекрасно понимали друг друга, но и были абсолютно убеждены в необходимости нашей службы императрице… Я мог только мечтать, чтобы мои отношения с коллегами в России были такие, как с Грейгом на флоте и с Суворовым в армии». Между тем в Кронштадте и Петербурге прошел слух: Джонс едет на место Грейга. И снова встревожились англичане: «пират-янки» — командующий Балтийским флотом?!
В последний раз виделись они с Суворовым. Наступила осень. Суворов на прощание подарил Полю бобровую шубу и подбитый горностаем доломан. Он не раз величал его Дон Жуаном, и теперь сказал: «Возьмите, Джонс, вам они подойдут, вы ведь французский кавалер. Для вашего брата Суворова годится серая солдатская шинель и забрызганные грязью сапоги. Прощайте».
Планируя по пути в Петербург заехать в Варшаву, Джонс направляется в Киев. Здесь он встречается с М. И. Кутузовым.
Ставший уже известным в русской армии молодой генерал только что оправился от тяжелого ранения, полученного под Очаковым, и тоже ехал в Петербург. Его сопровождали Беннигсен и совсем еще молодой Багратион. Встреча с боевыми соратниками была неожиданной, но приятной. По предложению Кутузова решили ехать вместе. И вот после короткого отдыха в Киеве все четверо отправляются в путь. Маршрут выбрали — Минск, Двинск, Псков. Дорога зимняя — санная кибитка, резвая тройка да звонкие бубенцы. Ехали не спеша и к вечеру 28 декабря добрались до Петербурга. Столица готовилась к встрече Нового, 1789 года. Жизнь в Петербурге шла обычным порядком, несмотря на войну. Скованные льдом корабли стояли разоруженные в своих гаванях. Адмиралу оставалось только включиться в светскую жизнь столицы.
До середины марта жизнь Джонса в Петербурге никак нельзя было назвать скучной. Остановился он в дорогих номерах одной из лучших гостиниц. Был принят ко двору. Его денежные расходы в дополнение к адмиральскому жалованию щедро оплачивались казной. Герой Очакова, американский моряк, Джонс постоянно находился в центре внимания петербургского общества. Очевидно, именно к этому времени относится его портрет, исполненный неизвестном автором в виде миниатюры; он был приобретен императорским Эрмитажем. Только одно тревожило адмирала — это отсутствие определенности в дальнейшей службе.
Судя по всему, императрица колебалась — британское лобби в российской столице было достаточно сильное. И все же жаловаться на отношение императрицы, чиновничьего Петербурга и света в целом у Джонса не было никаких оснований. Но случай, происшедший с адмиралом в гостинице на Большой Морской, где он остановился, положил начало концу его службе в России… Однако об этом чуть позже…
Несмотря на внешнюю доброжелательность императрицы и данную ей Джонсу аудиенцию, никакого нового назначения он не получил.
При каждом визите Джонса в адмиралтейств-коллегию ему отвечали кратко:
— Ждите!
Думается, непонятно откуда взявшиеся предположения некоторых историков, что Джонсу пророчили должность командующего всем балтийским флотом, не имеют никаких оснований. При всем уважении к Джонсу доверить ему главный флот империи императрица никак не могла. Скорее всего, Джонс должен был получить должность командующего отдельной эскадры, базировавшейся на Копенгаген. Эта эскадра должна была обеспечить блокаду западного побережья Швеции, перекрыть Датские проливы и устроить погром для шведских купцов. Для выполнения этой задачи Джонс подходил как никто другой. Но время шло, а никакого назначения так и не было. Джонсу поручили лишь кратковременную поездку для инспекции вооружения флота в Кронштадт и все.
Тем временем в ожидании этого назначения, о возможности которого ему намекнул тогдашний руководитель российского внешнеполитического ведомства граф Безбородко, Джонс развернул несколько необычную для его положения дипломатическую деятельность.
Как видно из писем к Джефферсону в январе 1789 года, Джонса очень занимала в то время идея тесного союза между Россией и США для совместных действий в Средиземном море против Турции и Алжира. При этом он рассчитывал, что командование объединенными силами, естественно, будет предоставлено ему. В письме Джонса к российскому вице-канцлеру Остерману содержится подробное обоснование целесообразности заключения такого союза между Россией и Соединенными Штатами. Джонс высказывался, в частности, за объединение действий России и США и предлагал в этой связи создать специальную эскадру в Средиземном море. После заключения мира с Турцией Джонс рассчитывал добиться свободы мореплавания для американских судов, как в Средиземном, так и в Черном морях. В письме подробно развивались выгоды от торговли между Россией и Америкой на основе принципа наиболее благоприятствуемой нации, высказывались любопытные соображения о перспективах колонизации Крыма, вербовки американских моряков в российский флот и та. В целом это была развернутая программа широкого военно-политического и торгового соглашения между обеими странами.
Проект Джонса, действовавшего без каких-либо полномочий от американского правительства, носил всего лишь прозаический характер. Ни Россия, ни США к подобному союзу были не подготовлены.
По свидетельству Джонса, спустя некоторое время Остерман пригласил его и высказал свое мнение. Вице-канцлер сообщил, в частности, что «проект содержит несколько хороших идей, но он не думает, что в настоящее время целесообразно его принимать, так как это может еще больше возбудить англичан против России, и необходимо сначала заключить мир с турками».
Опасения Остермана в отношении англичан имели основание. Джонс хорошо знал о ненависти к себе со стороны недругов в Англии.
— Вы знаете, что этот пират всю жизнь был контрабандистом!
— Это еще что! — отмахивались другие. — Будучи пьяным, он убил собственного племянника.
— Убил и съел!
— Неужели такое возможно?
— У пиратов возможно все, они же и не люди вовсе!
— А кто же тогда?
— Дети Люцифера!
