Вячеслав Софронов - Отрешенные люди
- Ты бы, Ванюша, хоть бы сказал, что будешь с лавкой делать, с товарами отцовыми, - мать всхлипнула. - Прости меня, Господи, грешницу великую, но отец в последнее время, перед смертью своей, когда ты в Москве-то был, очень переживал, как ты тут один останешься. Из-за того, почитай, и умереть спокойно не мог. Вчерась, слыхала я, ты с Корнильевыми поспорил. Они же тебе добра желают...
- Ага, пожалел волк кобылу, оставил хвост да гриву, - не вытерпел Иван, скрипнув зубами. - Или ты их, сродственников своих, худо знаешь? Да они друг у дружки готовы последний кусок вырвать. А меня собрались и вовсе под опеку брать. Вы, поди, все и слышали, - обратился он к Карамышеву.
- Слышал, - согласился тот, проглатывая суп, - да только кое в чем я на их стороне. Они люди хоть и своекорыстные, но тебе, Ваня, верно указали: нельзя отцовское дело на ветер в распыл полный пускать. Остепенись, пока не поздно.
- Во, - вздохнул Иван, - всем я поперек дороги. Все за меня решили, как я жить должен, чем заниматься. А меня вы спросили?! - с силой ударил он ложкой по столу так, что кошка, сидевшая на коленях у Катерины, соскочила и бросилась прочь из комнаты.
- Чего разбушевался, Иван? - спросила его сестра, оправляя платье. Слушай старших да на ус мотай...
- А мне он вчера сказал, чтоб с вами, батюшка, ехала, - заплакала Антонина, - мол, дом продавать будет...
- Дом? Продавать? - всплеснула руками Варвара Григорьевна и чуть привстала со своего места. - Шутишь, Иван? А я на старости лет куды денусь? В богадельню идти прикажешь?
- Правду вчерась Васька Пименов сказал: одну девку соломенной вдовой оставил, а теперь и законную жену свою из дому гонишь, - покачал головой Карамышев, - прав Михаил Яковлевич, когда говорил, что под опеку тебя взять требуется. Точно говорю: все, что отец копил, по ветру пустишь, как есть, пустишь.
Иван, набычась, переводя взгляд с одного из говорящих на другого, молчал. Он и сам переживал, сердце сжималось, когда думал, как мать со всеми пожитками отправится к Катерине, в Тару, коль та еще согласится принять ее. Но иного выхода у него просто не было.
- Маму, поди, ко мне сбагришь? - сестра, словно угадала его мысли. Сами живем, как на постоялом дворе, мужа собираются на линию, в крепость, на службу перевести.
- Ничего, Катенька, - негромко запричитала Варвара Григорьевна, - я в уголке помещусь, дадите мне какую ни есть подстилку, и лягу. Может, сундук у вас для меня найдется. Ох, Васенька-а-а... - затянула она во весь голос, поворотясь к окну, словно покойный муж мог увидеть ее, - знал бы ты, что на старости лет мне родный сынок уготовил, не оставил бы меня одну. Васенька! Голубчик ты мой милый! Три десятка лет с тобой прожили, и кто знал, кто думал, где мне последние годки провести придется! Не лежать мне в земле рядом с тобой...
- Хватит! - вскочил, не выдержав, Иван. - Никто вас, мама, не гонит. Живите. Все одно дом за долги заберут. А мне, не ровен час, придется в долговой тюрьме сидеть. Тогда как?
- Да что ты такое говоришь? - мать перестала плакать и внимательно посмотрела на сына. - Почему тебя в тюрьму заберут? После отца вон сколь всего-то осталось...
- А про то вы, мама, не знали, что долгов после батюшки почти на тыщу рублей осталось? Мы давеча с Андреем Андреевичем прикинули, как есть, тыща выходит. А товары еще он брал на пару с Михаилом, за них отдавать надобно. Приказчику платить, подати разные. За дом наш больших денег нынче никто не даст, а взаймы брать тем более не у кого. Моя бы воля, так живите здесь, сколь требуется, да, видать, не судьба...
- А Михаил что сказал? Поможет?
- Ага, догонит и еще добавит. Михаил твой под опеку меня взять хотел, а как про долги узнал, то передумал.
- Чего же батюшка не говорил нам о том? - спросила Катерина.
- И сказал бы, так что с того? - начал говорить более спокойно Иван.
- То-то он последнее время все невеселый ходил, - опять всхлипнула мать. - Когда же он успел таких долгов наделать?
- Наделаешь тут... - отодвинул от себя пустую тарелку Карамышев. - Со мной власти вон как поступили: был дом - и не стало. Спасибо вам, что приютили.
- А вы, Андрей Андреевич, про деревеньку скажите, которую отец на вас переписал. Расскажите, каков уговор был промеж вас, - направил на него указательный палец Иван.
- Чего деревенька? - опустил Карамышев глаза в стол. - Продал мне ее Василий Павлович, и все тут. У меня на то и купчая имеется. Моя деревенька.
- Где же тогда деньги, что вы ему уплатили? - горячился Иван. Скажите, чем вы ему плату внесли: серебром или бумагами какими?
- Не твоего ума дело, чем я отцу твоему платил. А куды деньги те делись, то мне неизвестно. Может, ты их в Москве и спустил.
- Ладно, пусть мое слово за мной останется, - со злостью выдохнул Иван, - забирайте Тоньку с собой, а ужо потом поговорим, поговорим...
- А ты меня не стращай, видали мы таких! - взвился неожиданно Карамышев, и его тощее тело изогнулось, словно гусиная шея. - Собирайся, Тонюшка, завтра же и поедем. Пущай они тут остаются, - и он поднялся из-за стола. - Спасибо за хлеб-соль, хоть тем пока не корите. Пошли, дочь.
- Чего вы ссоритесь? Ну, чего ссоритесь? - поднялась вслед за ним мать. - Чайку-то не попили, Андрей Андреевич, сейчас кликну, чтоб несли.
- Не нужен мне ваш чай, свой дома попью, - сердито отозвался Карамышев. Антонина поднялась вслед за отцом и беспомощно смотрела то на него, то на мужа, не зная, как поступить. Встала из-за стола и Катерина, со слезой в голосе заговорила: - Что же ты, Вань, делаешь? И мать, и жену из дома гонишь? Одумайся, пока не поздно.
Иван и сам понял, что наговорил лишку, но остановиться не мог, в нем проснулась неожиданно ярость на все и вся, и он, заскрипев зубами, выдохнул:
- Да я бы рад по-доброму. А как? И дом, и лавку все одно за долги возьмут, сам я до лета подожду и сызнова на Урал поеду. А вас куда?
- Что же теперь станется с нами? - вновь горестно запричитала мать. Теперь только в богадельню одна дорога и осталась, - она обняла Катерину, и обе заплакали, вторя друг другу.
Растерялся и Карамышев, увидя происходящее. Он подошел к Ивану и примирительно похлопал по плечу, тихо сказал:
- Слышь, Иван, не нужна мне эта деревенька, твоя она. Только куда я-то пойду, если и ее за долги заберут? А Тоне где жить? Ты у нас - что ветер в поле: сегодня здесь, завтра там. А семья? Семья как? О них думаешь?
- Как же, думает он, - всхлипнула за остальными женщинами Антонина, закрывая лицо руками, - зачем меня замуж взял? Чтоб насмеяться?
- Да помолчи ты, - пришикнул на нее отец, - без ваших бабьих глупостей разберемся. Веди их на кухню, Варвара Григорьевна, - попросил он хозяйку, нам с Иваном поговорить надо.
Когда они остались одни, Карамышев несколько раз прошелся по комнате, убрал с капающей свечи воск, провел зачем-то пальцем по стене, оклеенной по-новомодному голубой тонкой материей с вытканными на ней цветами и узорами, и, тяжело вздохнув, уселся напротив Ивана.
- Ну, зятек, коль случилось нам в родстве быть, то давай вместе и думу думать, как жить дальше станем. Мой тебе совет: бросай все, забирай мать, Тоньку и поехали вместе в Помигалово. Там не пропадем. Мы со старухой пол-лета в ней прожили, обустроились как могли, и для вас дело сыщется.
- Как это все бросить? - удивленно глянул на него Зубарев.
- Как? Как? А вот так - поехали, и все тут, пока в долговую тюрьму не забрали.
- Надо будет, и в деревне сыщут, - упрямо покачал головой Иван, - да и не заяц я какой, чтоб по кустам прятаться. Сегодня с мастером сговорился: руду, что с Урала привез, плавить станем. А вдруг да в ней серебро станется? Тогда что?
- Правильно мне твой отец говорил: и старого не сбережешь и нового не наживешь. Эк, куда загнул! Рудники открывать! Опомнись, Иван. Да знаешь ли ты, каков капитал под это дело нужен?
- И что с того? - не сдавался Зубарев, - найду деньги!
Карамышев надолго замолчал, пожевал тонкие бескровные губы, сосредоточенно разглядывая противоположную от него стену, словно там было написано что-то важное. А потом также задумчиво спросил:
- Значит, Ванюша, разбогатеть решил? Добытчиком стать? Жалко мне тебя, ой, жалко! Да ладно. Бог не выдаст, свинья не съест, авось, да придумаем что-нибудь. Знаешь что, сходил бы ты к владыке...
- Исповедоваться, что ли? - ехидно спросил Иван.
- Для твоего дела не только исповедоваться, но и пост великий весь год держать не мешало бы. Владыка, он человек многомудрый, глядишь, чего и присоветует.
- Э-э-э... захаживал я к губернатору нашему, и знаете, что он мне присоветовал?
- Сам губернатор? - вытянул тонкую шею Карамышев.
- Сам, сам, - кивнул головой Иван, - кабальную расписку взял с меня на то серебро, которое я только найти пытаюсь.
- Хорош гусь, ничего не скажешь, - улыбнулся Андрей Андреевич и опять аккуратно, двумя пальцами, снял нагар со свечи, размял мягкий комочек воска, поднес его к носу, чуть подержал и положил на чашку подсвечника. - Они с нашим братом чего хотят, то и творят, и никакой управы супротив их не сыщешь. Да владыка Сильвестр иной человек, он не только о своей выгоде думает. Так и быть, поедем к нему вместе. Он до конца дней в должниках у меня останется, поскольку из-за него, не иначе, татары мой дом запалили. Я так понимаю: ему на весь приход, на всю Сибирскую епархию, серебра, ой, сколько нужно! А коль ты пообещаешь ему с приисков своих долю дать, то он не только советом, но и делом поможет.
