Юрий Фельштинский - Лев Троцкий. Большевик. 1917–1923
Известно, что Фотиева уже 13 декабря обо всем информирует Сталина и что с этого дня Сталин знает о тактическом замысле Ленина: разгромить Сталина на очередном пленуме, опираясь на Троцкого. 14 декабря Сталин и Каменев пытаются снять вопрос о монополии внешней торговли с повестки дня пленума на том основании, что пункт этот следует обсуждать на следующем пленуме, с участием Ленина, который к следующему пленуму конечно же выздоровеет. Сталин делает это довольно иезуитским способом. 14 декабря, отвергая Троцкого в качестве выразителя позиции Ленина, он пишет письмо «всем членам ЦК и тов. Ленину»: «Письмо тов. Ленина не разубедило меня в правильности решения Пленума Цека от 6.Х о внешней торговле… Тем не менее ввиду настоятельного предложения тов. Ленина об отсрочке решения Пленума Цека… я голосую за отсрочку с тем, чтобы вопрос был вновь поставлен на обсуждение следующего Пленума с участием тов. Ленина» [1224] .
Сталин делает вид, что на отсрочке и перенесении вопроса на следующий пленум настаивает Ленин. Между тем все, на чем настаивал Ленин, чтобы вместо него по этому вопросу заслушали Троцкого, причем не на следующем, а на текущем пленуме ЦК РКП(б). Письмо Сталина от 14 декабря на Ленина не производит впечатления (может быть, он о нем даже не знает), и 15 декабря Ленин пишет Троцкому очередное письмо, исходя из того, что на пленуме его позицию представляет Троцкий: «Считаю, что мы вполне сговорились. Прошу Вас заявить на пленуме о нашей солидарности. Надеюсь, пройдет наше решение». Чуть позже он получает письмо Фрумкина, сообщающего Ленину об интригах Сталина и Каменева и просящего «переговорить по этому вопросу с Сталиным и Каменевым», так как «дальнейшая неопределенность положения срывает всякую работу». Тогда Ленин диктует по телефону Фотиевой второе за 15 декабря письмо Троцкому: «Пересылаю Вам полученное мною сегодня письмо Фрумкина. Я тоже думаю, что покончить с этим вопросом раз навсегда абсолютно необходимо. Если существует опасение, что меня этот вопрос волнует и может даже отразиться на состоянии моего здоровья, то думаю, что это совершенно неправильно, ибо меня в десять тысяч раз больше волнует оттяжка, делающая совершенно неустойчивой нашу политику по одному из коренных вопросов. Поэтому я обращаю Ваше внимание на прилагаемое письмо и очень прошу поддержать немедленное обсуждение этого вопроса. Я убежден, что если нам грозит опасность провала, то гораздо выгоднее провалиться перед партсъездом и сейчас же обратиться к фракции съезда, чем провалиться после съезда. Может быть, приемлем такой компромисс, что мы сейчас выносим решение о подтверждении монополии, а на партсъезде вопрос, все-таки, ставим и уславливаемся об этом сейчас же. Никакой другой компромисс, по моему мнению, принимать в наших интересах дела ни в коем случае не можем. Ленин» [1225] .
Последним документом публичной политической деятельности Ленина перед его отъездом «в отпуск», из которого он уже не вернулся (а реально – в отставку, в рамках соглашения с Дзержинским), было третье письмо от 15 декабря, письмо Сталину – для передачи всем членам ЦК, фактически отвергавшее предложение генсека о переносе вопроса на новый пленум и подтверждающее полномочия Троцкого на защиту позиции Ленина: «Я кончил теперь ликвидацию своих дел и могу уезжать спокойно. Кончил также соглашение с Троцким о защите моих взглядов на монополию внешней торговли… Уверен, что Троцкий защитит мои взгляды нисколько не хуже, чем я» [1226] .
Вопрос о монополии внешней торговли был спорным с первых лет большевистской власти. Но особенно остро он встал во время НЭПа в 1922 г. Ряд хозяйственных и партийных работников, в том числе Бухарин, Сокольников и Пятаков, считали, что отмена монополии привела бы к значительному оживлению экономических связей с зарубежными странами и скорейшему восстановлению экономики России. Колеблющуюся позицию занимал Сталин, считавший возможным сделать из монополии некоторые изъятия. Ленин при полной поддержке Троцкого стоял за сохранение монополии внешней торговли в полном объеме. На пленуме ЦК 6 октября 1922 г. было принято решение в духе позиции Сталина, допускавшее право отдельных хозяйственных организаций вести прямые торговые операции с заграницей через своих представителей. Соответствующий декрет ВЦИКа и Совнаркома «О внешней торговле» был принят 16 октября [1227] .
Объективности ради следует указать, что с точки зрения интересов населения, торговли, экономического благосостояния страны, с точки зрения углубления НЭПа, в конце концов, необходимо было конечно же отменить монополию и позволить советским нэпманам-бизнесменам торговать с заграницей точно так же, как и на внутреннем рынке. На это готовы были пойти, по крайней мере в каких-то пределах, правые Сталин и Бухарин, но левые Троцкий и Ленин не шли на уступки. Сталин вынужден был подчиниться воле Ленина. Новый пленум ЦК 18 декабря 1922 г. отменил решение октябрьского пленума и декрет ВЦИКа и СНК, подтвердив безусловную необходимость сохранения и укрепления монополии внешней торговли. Это стало победой совместного курса Ленина и Троцкого. Можно с уверенностью сказать, что это был самый смелый и принципиальный поступок Ленина в отношении Сталина. Можно также утверждать, что согласие Троцкого защищать позицию Ленина в этом вопросе было проявлением мужества и лояльности Троцкого по отношению к Ленину. Но очевидно и другое: 15 декабря 1922 г. Сталин подписал смертный приговор не только Ленину, но и Троцкому. Троцкий не только выступил в блоке с Лениным (Ленин и Троцкий против Зиновьева, Сталина, Каменева и Бухарина), но и одержал над Сталиным победу. А этого Сталин простить не мог не столько Ленину, сколько Троцкому.
Итак, 13 – 15 декабря Ленин не просто здоров, а работает самым активным образом: «разговаривал по телефону, принимал дома товарищей, готовился к выступлению на X съезде Советов, написал несколько писем и записок о монополии внешней торговли, распределении обязанностей между заместителями председателя СНК и СТО, интересовался заготовкой хлеба урожая 1922 года, социальным обеспечением, переписью населения и другими вопросами», – пишет Наумов [1228] . Иными словами, Ленин был абсолютно работоспособен. Когда же он снова заболел?
4. Завещание Ленина
Похоже, что 12 декабря Дзержинский приехал к Ленину не для отчета о грузинском деле, а для того, чтобы сообщить Ленину о принятом Сталиным, Дзержинским и другими членами Политбюро решении отстранить Ленина от власти. 12 декабря Дзержинскому это удается сделать, и он получает согласие Ленина свернуть дела, покинуть Кремль и фактически уйти в отставку (о чем Ленин информирует руководителей партии вечером 13 декабря, официально сообщив об этом в Политбюро в письменном виде, на чем конечно же настаивает Дзержинский). На свертывание дел Ленину дают три дня. Утром 16 декабря Ленин успевает продиктовать Крупской еще одно письмо. Но в 11 часов утра приходят врачи В.В. Крамер и А.М. Кожевников и требуют от Ленина выезда в Горки (что, наверное, Лениным было обещано Дзержинскому еще 12 декабря).
Ленин категорически отказывается. Идя на компромисс, он просит передать Сталину, что согласен не выступать на съезде Советов, где, разумеется, в первую очередь будет обсуждаться национальная политика. Но Сталину подачки Ленина уже не нужны, и врачи, понятно, что по приказу Сталина, вообще запрещают Ленину «работать» [1229] . «Вынужденный отказ от выступления сильно опечалил Владимира Ильича», – заключает Наумов. И из этой фразы очевидно, что приступы у Ленина случаются каждый раз, когда его отстраняют, снимают, изолируют, лишают, а не наоборот. Ведь больше всего на свете Ленин боялся потерять власть!
18 декабря собирается новый пленум ЦК, где Сталин выступает с проектом Союзного договора между советскими республиками. Ленин в этом пленуме не участвует (очевидно, что участвовать в нем Сталин бы ему не разрешил), а сам Сталин, уставший от бесконечных ленинских попыток вернуться к власти, требует себе формальных полномочий определять дальнейшую судьбу Ленина: специальным постановлением он возлагает на себя «ответственность за соблюдение режима, установленного для Ленина врачами» [1230] . Этот новый, установленный Сталиным режим больше всего напоминает тюремный или домашний арест: «На т. Сталина возложить персональную ответственность за изоляцию Владимира Ильича, как в отношении личных сношений с работниками, так и переписки» [1231] , – решает пленум.
С точки зрения медицинской – и это всем хорошо известно – изоляция идет больному во вред. Именно к такому выводу приходит еще и посетивший Ленина 20 декабря профессор О. Ферстер, известный немецкий врач-невропатолог, который консультировал врачей, лечивших Ленина: «Если бы Ленина в октябре 1922 года и дальше оставляли бы в бездеятельном состоянии, он лишился бы последней большой радости, которую он получил в своей жизни. Дальнейшим полным устранением от всякой деятельности нельзя было бы задержать ход его болезни. Работа для Владимира Ильича была жизнью, бездеятельность означала смерть» [1232] .
