Юрий Фельштинский - Лев Троцкий. Большевик. 1917–1923
Поразительно, но, вовлекая в дискуссию по национальному вопросу весь партийный актив: и Зиновьева, и Каменева, и Сталина, и более мелких партработников, Ленин не обращается за помощью к Троцкому. Возможно, Ленин не готов еще компрометировать Сталина в глазах Троцкого в таком серьезном политическом вопросе, как национальный, так как это усилит Троцкого и ослабит Сталина; или же Ленин считает, что Троцкий поддержит Сталина против Ленина. С частью поправок Ленина Сталин соглашается, но обманывает Ленина в главном: он обещает Ленину не обсуждать этот «архиважный» вопрос до возвращения Ленина в Кремль 2 октября и… ставит вопрос на обсуждение на заседании Политбюро уже 27 – 28 сентября.
Обратим внимание на то, что письмо Ленина Каменеву было разослано всем членам Политбюро, что все они знали о соглашении Ленина со Сталиным и при этом не только собрались на заседание Политбюро, но и приняли новый сталинский проект. В Политбюро обозначилась новая расстановка сил. Большинство шло за Сталиным. О позиции Троцкого нам ничего не известно, но думается, что, если бы Троцкий в этом вопросе был против Сталина, он конечно же сообщил бы об этом в своих мемуарах.
О реакции самого Сталина на письмо Ленина от 26 сентября мы знаем из ответного письма Сталина с критикой Ленина, написанного для членов Политбюро 27 сентября. В этом письме Сталин обвиняет Ленина в «национальном либерализме» и сетует на его «торопливость». В тот же день он обменивается записками с Каменевым на заседании Политбюро. Каменев: «Ильич собрался на войну в защиту независимости. Предлагает мне повидаться с грузинами. Отказывается даже от вчерашних поправок». Сталин: «Нужна, по-моему, твердость против Ильича. Если пара грузинских меньшевиков воздействует на грузинских коммунистов, а последние на Ильича, то, спрашивается, при чем тут «независимость»?»
28 сентября следует новый обмен записками. Каменев: «Думаю, раз Вл[адимир] Ил[ьич] настаивает, хуже будет сопротивляться». Сталин: «Не знаю. Пусть делает по своему усмотрению». Неужели Сталин уступил?
2 октября 1922 г. Ленин вернулся в свой кремлевский кабинет и проработал в Кремле 74 дня. Обсуждение вопроса об образовании СССР происходило 6 октября на пленуме ЦК. Но по случайному стечению обстоятельств (а может быть, по заранее разработанному плану) Ленин из-за зубной боли на заседании не присутствовал. Обсуждение длилось три часа. Как писал из Москвы в Тифлис лидер грузинских «уклонистов» Мдивани, «сначала (без Ленина) нас били по-держимордовски, высмеивая нас, а затем, когда вмешался Ленин… дело повернулось в сторону коммунистического разума». Смысл ленинского вмешательства лучше всего сформулирован в записке Ленина Каменеву: «т. Каменев! Великорусскому шовинизму объявляю бой не на жизнь, а на смерть» [1212] .
Тем временем для наведения порядка в Грузии Сталин направил туда своего единомышленника Орджоникидзе. Грузины теперь уже отказывались вступать в Закавказскую федерацию (через которую Грузию хотели втянуть в автономный Союз). Споры были горячие. Орджоникидзе не лез в карман за словами, обозвал одного члена Грузинского ЦК «дураком и провокатором», другого – «спекулянтом, духанщиком». Но когда Кабахидзе [1213] назвал самого Орджоникидзе «сталинским ишаком», тот в присутствии Рыкова ударил Кабахидзе. В ночь с 20 на 21 октября группа членов ЦК грузинской компартии сообщила по прямому проводу в ЦК РКП(б), что совместная работа с Орджоникидзе, посланным в Грузию для ликвидации конфликта, невозможна, поскольку для Орджоникидзе «травля и интриги – главное орудие против товарищей, не лакействующих перед ним. Стало уже невмоготу жить и работать при его держимордовском режиме». Той же ночью Сталин подтвердил получение записки «с жалобой и площадной руганью на Орджоникидзе».
Ленин первоначально встал на сторону Орджоникидзе. 21 октября он отправил в Тифлис на имя ЦК Грузии, Цинцадзе [1214] , Кавтарадзе [1215] , Орджоникидзе и секретарю Заккрайкома Орахелашвили [1216] шифрованную телеграмму: «Удивлен неприличным тоном записки по прямому проводу за подписью Цинцадзе и других, переданной мне почему-то Бухариным, а не одним из секретарей ЦЕКА. Я был убежден, что все разногласия исчерпаны резолюциями пленума ЦЕКА при моем косвенном участии и при прямом участии Мдивани. Поэтому я решительно осуждаю брань против Орджоникидзе и настаиваю на передаче вашего конфликта в приличном и лояльном тоне на разрешение Секретариата ЦК РКП, которому и передаю ваше сообщение по прямому проводу» [1217] .
22 октября 1922 года ЦК КП Грузии подал в отставку, которую утвердил Заккрайком. Еще через два дня Сталин сообщил Орджоникидзе, что удовлетворяет «ходатайство нынешнего ЦК Компартии Грузии об его уходе в отставку». А через месяц, 24 ноября, Секретариат ЦК РКП(б) создал комиссию «для восстановления прочного мира в Компартии Грузии» и срочного рассмотрения конфликта под председательством Дзержинского и с участием в ней Мануильского и Мицкявичюса-Капсукаса. «Приветствуя создание комиссии, – пишет один из авторов, – Ленин от голосования ее состава тем не менее отказался. Быть может, подозревал то, о чем со временем в беседе с Фотиевой прямо скажет Зиновьев: «Заключение комиссия имела еще до выезда из Москвы» [1218] . И понятно почему: она состояла из сторонников Сталина [1219] .
День 12 декабря начался как обычно. Утром Ленин приехал из Горок в Москву и в 11.15 пришел в свой кабинет в Кремле; затем ушел домой, в свою квартиру. В полдень вернулся в кабинет и до двух часов беседовал со своими заместителями по СНК и СТО Рыковым, Каменевым и А.Д. Цюрупой. В 17.30 Ленин пришел в кабинет, говорил по телефону. С 18 до 18.45 беседовал с Дзержинским, вернувшимся из Тифлиса, о конфликте между Закавказским крайкомом партии и членами ЦК КП(б) Грузии. Остаток дня он посвятил вопросу о монополии внешней торговли, в частности, переслал Троцкому письмо Н.Н. Крестинского, с просьбой сообщить, согласен ли он с ним. «Я буду воевать на пленуме за монополию», – говорилось в письме Ленина Троцкому [1220] . В 20.15 Ленин ушел домой. «Никто не думал, что 12 декабря 1922 года станет последним днем работы В.И. Ленина в его кабинете в Кремле», – пишет историк В.П. Наумов [1221] . Что же произошло?
«Накануне моей болезни, – запишет позже секретарь Ленина Фотиева слова председателя Совнаркома, – Дзержинский говорил мне о работе комиссии и об «инциденте», и это на меня очень тяжело повлияло». Настолько тяжело, что в продиктованном вечером 13 декабря Фотиевой письме Троцкому, Фрумкину [1222] и Стомонякову Ленин сообщает о неспособности выступить по этому вопросу на пленуме в связи с болезнью, подчеркивает «максимальное согласие» с Троцким по всем вопросам и просит Троцкого «взять на себя на предстоящем пленуме защиту нашей общей точки зрения о безусловной необходимости сохранения и укрепления монополии внешней торговли».
Таким образом, 13 декабря Ленин предлагает Троцкому выступить вместе против Сталина. К этому времени – с конца сентября, когда между Лениным и Сталиным впервые возникли разногласия по национальному вопросу, – прошло уже почти три месяца. Ленин выяснил, что Троцкий разделяет его позицию (то есть он его политический союзник) и, что самое главное, готов открыто поддержать Ленина в столкновении с генсеком. 13 декабря, со ссылкой на ухудшающееся здоровье, Ленин официально сообщил о свертывании работы. «Все три следующих дня – 13, 14, 15 декабря», пишет Наумов, Ленин «спешил» [1223] . Видимо, понимал, что спешить нужно. Заметим, что Троцкий – единственный авторитетный союзник Ленина в борьбе со Сталиным. Все остальные – большинство Политбюро и ЦК – в этой схватке поддержат Сталина против Ленина и Троцкого.
Известно, что Фотиева уже 13 декабря обо всем информирует Сталина и что с этого дня Сталин знает о тактическом замысле Ленина: разгромить Сталина на очередном пленуме, опираясь на Троцкого. 14 декабря Сталин и Каменев пытаются снять вопрос о монополии внешней торговли с повестки дня пленума на том основании, что пункт этот следует обсуждать на следующем пленуме, с участием Ленина, который к следующему пленуму конечно же выздоровеет. Сталин делает это довольно иезуитским способом. 14 декабря, отвергая Троцкого в качестве выразителя позиции Ленина, он пишет письмо «всем членам ЦК и тов. Ленину»: «Письмо тов. Ленина не разубедило меня в правильности решения Пленума Цека от 6.Х о внешней торговле… Тем не менее ввиду настоятельного предложения тов. Ленина об отсрочке решения Пленума Цека… я голосую за отсрочку с тем, чтобы вопрос был вновь поставлен на обсуждение следующего Пленума с участием тов. Ленина» [1224] .
Сталин делает вид, что на отсрочке и перенесении вопроса на следующий пленум настаивает Ленин. Между тем все, на чем настаивал Ленин, чтобы вместо него по этому вопросу заслушали Троцкого, причем не на следующем, а на текущем пленуме ЦК РКП(б). Письмо Сталина от 14 декабря на Ленина не производит впечатления (может быть, он о нем даже не знает), и 15 декабря Ленин пишет Троцкому очередное письмо, исходя из того, что на пленуме его позицию представляет Троцкий: «Считаю, что мы вполне сговорились. Прошу Вас заявить на пленуме о нашей солидарности. Надеюсь, пройдет наше решение». Чуть позже он получает письмо Фрумкина, сообщающего Ленину об интригах Сталина и Каменева и просящего «переговорить по этому вопросу с Сталиным и Каменевым», так как «дальнейшая неопределенность положения срывает всякую работу». Тогда Ленин диктует по телефону Фотиевой второе за 15 декабря письмо Троцкому: «Пересылаю Вам полученное мною сегодня письмо Фрумкина. Я тоже думаю, что покончить с этим вопросом раз навсегда абсолютно необходимо. Если существует опасение, что меня этот вопрос волнует и может даже отразиться на состоянии моего здоровья, то думаю, что это совершенно неправильно, ибо меня в десять тысяч раз больше волнует оттяжка, делающая совершенно неустойчивой нашу политику по одному из коренных вопросов. Поэтому я обращаю Ваше внимание на прилагаемое письмо и очень прошу поддержать немедленное обсуждение этого вопроса. Я убежден, что если нам грозит опасность провала, то гораздо выгоднее провалиться перед партсъездом и сейчас же обратиться к фракции съезда, чем провалиться после съезда. Может быть, приемлем такой компромисс, что мы сейчас выносим решение о подтверждении монополии, а на партсъезде вопрос, все-таки, ставим и уславливаемся об этом сейчас же. Никакой другой компромисс, по моему мнению, принимать в наших интересах дела ни в коем случае не можем. Ленин» [1225] .
