От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое - Никонов Вячеслав

– А еще какие у Вас, господин генерал, вопросы?

Тот пожал плечами, вернее, наклонил голову набок и говорит:

– Ну, остались мелкие вопросы. Как обеспечить вашими пропусками наших представителей, где будут контрольные пункты и другое.

Жуков тут же проявил свой характер. Он поджал свою нижнюю губу (это он делал, когда сердился) и говорит:

– А у меня важные вопросы есть.

И начал им выкладывать. 1. Когда отведете войска с нашей территории? 2. Отдать приказание, чтобы ничего с территории не вывозили (гражданского предназначения), чтобы оставить все в порядке, не разрушать и т. д.

Эйзенхауэр замялся, начали переговариваться с Монтгомери. Одним словом, пауза произошла. Ну, потом пришли к общему знаменателю, сказали переводчику, что ответить. Тут-то нижняя губа Жукова опять проявилась.

Полковник Пантюхов (адъютант Эйзенхауэра из русских дворян – В.Н.), сидя против Жукова, положил свою правую ногу на левое колено (поза, конечно, не военная), сигара в зубах, и начал переводить. Жуков вскипел и резким голосом говорит Пантюхову:

– Вы, господин полковник, встаньте и потрудитесь вести себя с маршалом Советского Союза вежливо.

Тот смутился, но не понял, в чем его невежливость. Жуков не стерпел, да как зыкнет:

– Сядьте как следует, уберите ногу!

Лишь после этого до Пантюхова дошло, и он встал. Эйзенхауэр и Монтгомери переглянулись, но не знают, в чем дело… Ну, мне эта сцена понравилась. Жуков с достоинством отбил этого дворянчика…

В конце концов, договорились, что в июле могут они приезжать в Берлин. К этому времени союзники „постараются“ вывести свои войска с территории, куда они вошли в ходе войны».

Трумэн зафиксировал с явным недовольством. «5 июня в Берлине командующие четырьмя союзными армиями подписали декларацию о поражении Германии. На этой встрече русские ясно дали понять, что, по их мнению, союзные вооруженные силы должны быть перераспределены в их соответствующие зоны оккупации и что правительственное решение о делимитации этих зон должно быть принято до того, как будет организован Контрольный совет».

Эйзенхауэр по итогам доложил Объединенному комитету начальников штабов, что он считал необходимым пойти навстречу советским властям в обоих поставленных Жуковым вопросах до начала совместной работы по формированию Контрольного совета.

В завершение встречи четырех договорились об ответном визите Жукова в штаб-квартиру объединенных сил западных союзников.

«На мой вопрос, где и когда можно вручить им ордена, – писал Жуков. – Эйзенхауэр и Монтгомери ответили, что просят прибыть к ним во Франкфурт-на-Майне 10 июня… Я позвонил И. В. Сталину и рассказал о претензии Монтгомери и позиции, занятой Эйзенхауэром.

Сталин, рассмеявшись, сказал:

– Надо как-нибудь пригласить Эйзенхауэра в Москву. Я хочу познакомиться с ним».

«После заседания была небольшая закуска с выпивкой, но „союзники“, в том числе и наши, смотрели выжидательно друг на друга, – зафиксировал Серов. – Видимо, это объяснялось тем, что за всю войну первый раз встретились, отсюда и настороженность». Эйзенхауэр этот прием хорошо запомнил: «Затем выяснилось, что маршал Жуков подготовил тщательно продуманный банкет для своих гостей, но я не был готов провести всю ночь в Берлине. Более того, я позволил столь большой группе сопровождать меня в Берлин, и не было никакой возможности позаботиться об их ночлеге в переполненных помещениях, выделенных для нас. Поэтому я сказал Жукову, что мне придется этим же вечером возвращаться во Франкфурт, и довольно рано, чтобы произвести там посадку до наступления темноты. Он попросил меня согласиться на компромисс и зайти в банкетный зал на пару тостов и прослушать две песни в исполнении ансамбля Красной армии. Он обещал мне быстрый проезд через город к аэродрому, сказав, что сам поедет со мной на аэродром и проследит, чтобы не было никаких задержек.

Столь гостеприимный жест маршала в отношении своих союзников вызвал у меня сожаление, что я не могу оставаться здесь дольше. Ансамбль Красной армии замечательно исполнял песни, а банкетный стол был заставлен русскими деликатесами. Перед моим уходом маршал Жуков объявил, что только что получил указание, одобренное генералиссимусом Сталиным, вручить фельдмаршалу Монтгомери и мне русский орден „Победа“ – награду, которую до этого еще не получил ни один иностранец. Маршал спросил, когда я хотел бы провести церемонию вручения этого ордена, и я пригласил его посетить мой штаб во Франкфурте. Он принял приглашение и был доволен, когда Монтгомери тактично заметил, что поскольку в течение всей кампании в Европе он находился под моим командованием, то он тоже хотел бы получить эту награду в моем штабе.

Я сказал Жукову, чтобы он взял с собой на церемонию во Франкфурт ряд своих штабных офицеров и оставался у нас столько, сколько пожелает, а также заверил его, что ему будет оказан теплый прием. Он ответил, что приедет 10 июня и что его будут сопровождать не более десяти штабных офицеров, но остаться он может только на один день».

Об ответном визите рассказывал Серов: «На аэродроме нас встретил почетный караул и смешной шотландский оркестр в юбках, с погонами, а дирижер, лет пятидесяти пяти, шел впереди оркестра и длинным цветным шестом выделывал такие выкрутасы, что дивиться приходилось, как он не выронит из рук палку и как он умудряется в такт ей работать. Когда шла рота почетного караула в красивой цветной форме, Жуков подмигнул и сказал:

– Прилетим, я у себя такую форму придумаю.

С аэродрома мы, сопровождаемые эскортом мотоциклистов, двинулись в объединенный штаб союзников. Это было помещение фирмы Фарбениндустри. Прекрасное, как дворец, хороший сад, красивые девочки в военной форме. При входе в здание нас встретил Эйзенхауэр, а в кабинете у него, куда мы пришли, были Монтгомери и Делатр де Тассиньи. Поздоровались, немного поговорили, и тут Жуков проявил себя военачальником…

– Господа, разрешите приступить к официальной части… Вам зачитаю Указ Президиума Верховного Совета СССР, а затем вручу ордена. Прошу построиться.

Сам поставил Эйзенхауэра и Монтгомери рядом, а за ними Делатр де Тассиньи.

– Прошу внимания.

Вытянувшись по стойке смирно, Жуков читает полностью Указ о награждении Эйзенхауэра. Эйзенхауэр, улыбаясь, благодарит советское правительство. Жуков поздравляет его с наградой, я тоже пожал ему руку. Затем Жуков вручил орденскую грамоту и ленточку.

– Господин маршал, а где носить орденскую ленточку?

Жуков, не задумываясь, отвечает:

– Выше всех орденов. Давайте я Вам приколю.

Прикалывает. Эйзенхауэр не возражает, хотя, очевидно, и знает, что иностранные ордена носят ниже своих, национальных. Далее Жуков зачитывает Указ о награждении Монтгомери орденом Победы, после чего вручает орден Монтгомери. Монтгомери что-то бурчит, вроде благодарности, а затем спрашивает:

– Господин маршал, а сколько карат бриллиантов в ордене?

Жуков, немного смутившись, так как не знает:

– 52 карата.

Монтгомери:

– А сколько этот орден стоит?

Жуков:

– 25 тысяч золотом!

Я потом у него в самолете спросил, откуда он эти цифры взял. Он говорит:

– Наугад сказал.

Затем Жуков вручил орден Суворова I степени Делатру де Тассиньи, который принял его с кислой миной… Было видно, что французы недовольны, что их командующему не дали ордена Победы».

Эйзенхауэр был впечатлен: «Награды, врученные мне и Монтгомери, относились к числу тех немногих, какие я видел и какие имеют больше истинную, чем символическую ценность. Орден представляет собой пятиконечную звезду, инкрустированную примерно 80–90 бриллиантами вокруг рубинов, а в центре звезды находится покрытое эмалью изображение Кремля».

Эйзенхауэр пригласил на прием в большой зал, где собрались человек 150. Жукова посадили в центре, слева Эйзенхауэр, справа Монтгомери.

«Завтрак прошел с большим успехом, – напишет Эйзенхауэр. – Выдался прекрасный летний день, и сначала мы повели гостей на большой открытый балкон, где нас угощали вином и закуской перед завтраком, и в это время, как было запланировано, провели воздушный парад с участием большого числа самолетов нашей авиации, полагая, что маршал Жуков воспримет это как проявление глубокого уважения к нему. С ближайших аэродромов мы подняли сотни истребителей, за которыми строем пронеслись бомбардировщики всех типов, какие только у нас имелись. В ясную, солнечную погоду получилось внушительное зрелище, и казалось, оно произвело на Жукова большое впечатление.