Тихон Семушкин - Алитет уходит в горы
И когда Айе закончил свой рассказ, старик привстал и сказал:
- Люди, смотрите на него. Он потерял человеческий облик. Его волосы перестали быть такими, какие носят все наши люди. Они не спускаются на лоб, а торчат кверху. Разве можно быть с такими волосами настоящим охотником? Его лицо наполовину побледнело. Он стал нашим человеком только наполовину. А ведь был слух, что Айе ловил даже черно-бурых лисиц. Был слух, что он хороший стрелок. Теперь он, пожалуй, не застрелит тюленя поблизости. Слушать нам его непристойно. Его тело не одето в оленью шкуру, оно завернуто в таньгинское полотнище. Худое нам может принести такой человек! - закричал старик с дрожью в голосе.
Айе с волнением слушал старика. Охотники переглядывались между собой.
- Старик, - нарочито спокойно сказал Айе, - оттого что мои волосы легли по-другому, я не разучился стрелять.
- Люди, поставьте ему дальнюю цель! Пусть отстрелит кончик оленьего рога. Тогда мы посмотрим, наш ли ты человек! - сказал старик.
Охотники быстро выползли из полога. Какой-то парень подбежал к старику и передал ему ветвистые оленьи рога.
Старик внимательно осмотрел их, не торопясь вынул свой нож и сделал надрез на самом кончике маленького отростка.
- Вот сюда, - указал старик.
- Хорошо, - ответил Айе.
Ему дали винчестер, и тот же молодой парень поставил рога в снег.
- Дальше, дальше ставь! Еще хорошо вижу отросток - крикнул Айе.
Охотники удивленно переглянулись.
"Не безумным ли он стал? На таком расстоянии трудно попасть даже в глаз тюленя!"
Охотникам жалко стало Айе, и даже старик подумал, что Айе достоин сожаления. Но Айе спокойно уселся с винчестером в руке на снег и спросил:
- Давнишнее ружье?
- В прошлую зиму выменял, - ответил старик.
- Чужое ружье, - сказал Айе, прицеливаясь.
Он поставил локти на согнутые колени и долго целился. И вдруг, приблизив к глазам ствол ружья, стал внимательно рассматривать мушку.
- Хорошая мушка, - сказал владелец винчестера. - Американскую снял, свою приделал. Ружье пристреляно.
Айе вновь прицелился. Он целился очень долго. Люди с напряжением смотрели на него, и сам Айе волновался. Он опять снял ружье с колена и посмотрел на мушку. Это было нелегкое дело!
Наконец Айе выстрелил. Люди побежали к рогам.
- Промах! - послышался крик.
Айе сидел на снегу и чесал затылок.
- Промахнулся Айе. Старик прав, - сказал пожилой охотник.
Айе вскочил и сердито сказал:
- Это ружье твое. Ты хозяин ему. Попробуй сам отстрелить кончик отростка!
Владелец ружья сел, прицелился, выстрелил и тоже промахнулся.
Старик, затеявший испытание Айе, с важностью проговорил:
- Айе, наверное, научился хвастовству у белых людей. Поставьте рога там, где велел я.
Рога перенесли ближе.
Раздался выстрел, и опять вся толпа бросилась к рогам. Айе остался вдвоем со стариком.
- Есть, есть! - радостно закричали охотники.
Айе вскочил и облегченно вздохнул.
Старику поднесли рога. Он ощупал пальцами отбитый пулей отросток и сказал:
- Теперь я вижу, что ты остался настоящим человеком нашей земли. Пожалуй, надо посмотреть, что за праздник будут устраивать русские.
- Праздник хороший, - сказал Айе. - Будут бега на собаках, состязания в стрельбе, в беге, будет борьба. За все будут выдаваться призы. Готовьте собак. Лучший наездник получит ружье!
- Хо! Ты, пожалуй, врешь? - недоверчиво спросил старик.
- Нет, не вру. Приезжай - увидишь сам.
И все стали готовиться к празднику правильной жизни.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Удивительный обычай возник в стойбище Энмакай: бабы принялись за охоту на пушного зверя. Ну, бабье ли это дело - ездить на собаках в тундру, разбрасывать приманки на зверя, ставить капканы и затем ежедневно осматривать их?
И все это сделал русский учитель Дворкин.
Люди стойбища верили ему и объединились в обиде на Алитета. В их ярангах поселилась и прижилась радость жизни.
Сами женщины, услышав в первый раз от учителя, что им нужно ловить песцов, смеялись над ним.
- Вы попробуйте, а потом мы и собак хороших разведем. У каждой будет хорошая упряжка, - убеждал их учитель.
И чтобы не огорчать учителя, которого уже полюбили, женщины решили попробовать заняться охотой.
В тот вечер они поздно разошлись, и Дворкин, слушая их смех, доносившийся с улицы, сам улыбался.
И по всему побережью русские с настойчивостью принялись помогать бедным людям. Это они изгнали голод с побережья своими вельботами-самоходами и новым законом жизни.
- О, это только начало! - говорил учитель.
Мяса было много, и каждая из женщин без ущерба для хозяйства могла отвезти в тундру приманку на песца.
А сколько было радости, когда Уакат привезла первого песца, за которого можно получить сорок бумажек-рублей!
Женщины тоже научились понимать толк в бумажках-рублях. Чтобы отметить это небывалое событие - первого песца, пойманного женщиной, Ваамчо устроил собрание.
Виновница торжества Уакат была в центре внимания. Все только и говорили о ней. После собрания она не спала всю ночь, а рано утром уже умчалась осматривать капканы.
Вот он какой, новый закон! Неплохой закон. Каждый, у кого есть глаза, видит это сам.
Ваамчо, обзаведясь хорошей упряжкой, успевал разбрасывать приманки на песца и ездить по соседним стойбищам, развозя великие слова правды.
И лишь Алитета ничто не радовало. Скучно стало ему в стойбище Энмакай. Он давно отвык от охотничьей жизни и теперь не находил себе дела. Днем он спал, чтобы не разговаривать с людьми, а ночью, как хищник, бродил по стойбищу или в торосах моря. Когда же в стойбище заезжал кто-либо из ревкома и люди бежали в школу послушать новости, Алитет уходил в камни и не возвращался до тех пор, пока не уезжал русский. Ушла радость жизни. Перестал Алитет дружить с удачей. Сердце ныло от тоски по торговле. Безделье угнетало его, оно порождало лишь мрачные думы. Браун и в это лето обманул. На всем побережье негде было взять товаров. Всюду сидели русские купцы из племени Лося. Трудно стало жить Алитету: вся семья переселилась в один полог, потому что не стало хватать жира, чтобы отопить и осветить три полога. Но и в единственном пологе огонь светил тускло.
В полумраке с открытыми глазами молча лежал Алитет. И никто не знал, о чем думал он. Всем было тягостно, и все старались молчать.
Тыгрена догадывалась, что скоро, скоро Алитет покинет побережье и навсегда уйдет в горы.
Озлобленный, он лежал и неприязненно посматривал на своего отца Корауге. Алитет возненавидел и его. Недовольство и вражда поселились в пологе.
- Ты все лежишь? Не мешало бы позаботиться о жире, - напомнил Корауге сыну.
Алитет поднялся с оленьей шкуры и, сидя, долго смотрел на отца. Потом недовольно сказал:
- Ты перестал видеть, что настала трудная жизнь. Не мешало бы тебе подумать об уходе к "верхним людям". Что-то давно я не вижу от тебя никакой пользы. Или ты все еще думаешь, что помогаешь мне в моих делах?
Шаман вздрогнул и с глубокой обидой сказал:
- Где это видано, чтобы человеку кто-то предлагал уходить к "верхним людям"? Разве у меня перестал ворочаться язык во рту, чтобы самому попросить смерти? Разве я перестал быть хозяином своей жизни? Или ты думаешь, что я не могу сам вымолвить последнее слово?
Алитет вскочил и резко, непочтительно, повысив голос, сказал:
- А ты не видишь, нас окружил новый закон, привезенный русскими?!
Алитет в ярости сорвал деревянных и костяных прокопченных божков, висевших на стенках, и торопливо вылез из полога. Он схватил топор и озлобленно начал рубить их на мелкие кусочки, приговаривая:
- Вот вам, помощники в жизни!
Он собрал кусочки божков в пригоршню и, выйдя из яранги, разметал их по снегу. Затоптав их, он вернулся, взял ружье и ушел во льды сторожить нерпу.
Давно не сидел он у отдушины. Скучно сидеть и бесконечно долго ждать, когда покажется эта глупая нерпа подышать воздухом. Но Алитет терпеливо сидел и думал. Он долго сидел и, разозлившись, бросив ружье в отдушину, сказал:
- Все! Нечего делать здесь на берегу. Пора уходить в горы.
Вернувшись домой и встретив около яранги Тыгрену, он крикнул:
- Живо собак! Скорей надо готовиться к кочевой жизни.
Лицо Алитета было необыкновенно злым и страшным, когда, одетый по-дорожному, он вышел к нарте, где Тыгрена пристегивала собак. Она запрягала собак торопливо и не могла скрыть радости, что Алитет наконец-то уезжает из стойбища. Слишком тяжело стало жить вместе.
Алитет бросил озлобленный взгляд на Тыгрену и предостерегающе сказал:
- Я знаю, о чем ты думаешь. Ты опять перестаешь ненавидеть русских... К тебе возвращаются прежние думы. Не вздумай зайти к учителю. Знай, худо будет и тебе и мальчишке.
Тыгрена промолчала: она уже хорошо знала, что лучше не говорить в таких случаях.
Алитет сел на нарту, гаркнул на собак, и они, сорвавшись с места, сразу взяли в галоп. И хоть нельзя было пускать собак вскачь, пока они не втянулись, Алитет не стал тормозить.
