Александр Прасол - От Эдо до Токио и обратно. Культура, быт и нравы Японии эпохи Токугава
Частые пожары оказали влияние и на характер горожан. Историки, изучающие менталитет коренных жителей Эдо, отмечают их легкое отношение к материальным благам и ценностям. Не то чтобы эдосцы их не ценили — правильнее сказать, что они чрезмерно к ним не привязывались и в любую минуту были готовы их потерять. Что, в общем, неудивительно для людей, живущих практически на вулкане. Да и буддийское отношение к этому бренному миру, вероятно, давало о себе знать. Василий Головнин отмечал, что “японцев можно назвать бережливыми, но не скупыми… Они всегда с большим презрением говорят о сребролюбцах, и даже насчет скупцов вымышлено у них множество колких анекдотов”.
Глава 2
Коммунальная жизнь
Квартирный вопрос в столице
Бытовые условия жизни в главном городе страны определялись сословной принадлежностью столичного жителя.
После того как в 1635 году служба удельных князей в столице стала обязательной, воинского населения в ней заметно прибавилось: самураи всех рангов и званий составляли половину миллионного населения Эдо. На их долю приходилось 70 % всей жилой площади.
Для столичных княжеских усадеб были введены нормативы. Беднейшим даймё[10] (10 тысяч коку риса в год) полагалось 0,8 гектара, самым богатым (более 100 тысяч коку) — 2,3 гектара. Но это в среднем, были и исключения в обе стороны. Например, известно, что крупнейшая столичная усадьба вопреки всем нормативам занимала 6,5 гектара.
Некоторые удельные князья имели в столице сразу три резиденции. В основной (камиясики) жил глава дома с супругой. Обычно она находилась в самом центре города, недалеко от замка Эдо. Во второй (накаясики) селились дети и родители князя, а третья (симоясики) использовалась как дача или резервное укрытие на случай пожара. Даже чиновники бакуфу с доходом меньше, чем у самого бедного князя, получали под усадьбу не менее 650 м2 земли [Ониси, 2009]. Это была невероятная роскошь по сравнению с тем, как жили простые горожане. В 1860 году Роберт Форчун писал о столичном квартале княжеских усадеб: “Улицы здесь прямые и просторные, совсем не похожие на то, что мы видели [в городе] до этого” [Форчун, 1997].
Барак нагая для рядовых самураев. Источник: PE
Вторая половина населения Эдо, представленная руководимыми сословиями, размещалась всего на 15 % городской площади. Еще 15 % земли принадлежало синтоистским и буддийским храмам — в столице их было более тысячи. Четверо из пяти простолюдинов жили в коммунальных домах барачного типа нагая (букв. длинный дом), которые можно считать символом эпохи Токугава. Нагая — прямоугольный барак, разделенный на две части продольной крышевой балкой, — состоял из секций-ячеек, рассчитанных на семью из одного-двух человек. Число комнат в нагая могло быть различным. В токийском районе Бункётё еще в начале XXI века можно было видеть хорошо сохранившийся типичный барак нагая на 27 комнат, в которых размещалось от 50 до 80 человек. В соответствии с давней японской привычкой делить мир на внешний и внутренний, коммунальные бараки с обоих торцов заканчивались торговыми лавками. Они предназначались для пришельцев из внешнего мира, поэтому содержались в чистоте и имели опрятный вид. Жилые же помещения располагались внутри барака по обеим сторонам, там же находились колодец и туалет.
В нагая жили в основном рядовые самураи и горожане-разночинцы. Первые селились в строениях, расположенных по периметру вокруг резиденции хозяина, удельного князя или хатамото. Во внутренний двор такого барака можно было попасть через единственный охраняемый вход.
В гражданском нагая жили: а) владельцы недвижимости (они занимали лучшие комнаты с отдельным выходом на улицу); б) арендаторы торговых помещений — лавок на первом этаже в торце барака, также с выходом на улицу; в) беднота, арендовавшая жилье на поденной основе (комнаты, выходящие во внутренний двор).
Коммунальное жилье соответствовало традиционным представлениям японцев о том, каким оно должно быть. Сами японцы описывают их так:
Японский дом чрезвычайно прост. Сложил постель, убрал его в нишу — и комната опустела. Внутренние помещения разделены перегородками, окна — от пола до потолка, поэтому габаритную мебель не поставишь. Если оглядеться по сторонам, ничто не препятствует взгляду. Ты один в середине пространства. Это и есть специфическое ощущение японского жилища [Канно, 2008].
Считается, что такая пустынно-умиротворяющая обстановка успокаивает нервы и помогает справиться с ежедневным стрессом. Натуральные материалы, бумага и дерево, окружающие японца в традиционном жилище, тоже лечат его внимательную к деталям душу. С появлением более прочных материалов строительная индустрия нанесла этой душе чувствительный удар, но она сопротивляется. Поэтому хотя ограждения или скамейки в общественных парках сейчас делают из бетона, их маскируют под деревянные, и даже годичные кольца на этих якобы деревянных пеньках японцы не забывают нарисовать. А веревочки, протянутые вдоль тропинок между столбиками для ограждения, есть чистый нейлон, прочный и долговечный, но по виду — один к одному старая добрая пенька.
В сегодняшних японских домах и квартирах классически пустынный интерьер сохраняется только в так называемых “японских комнатах” (васицу) с соломенными циновками на полу. Они традиционно пусты, в то время как все остальное пространство занято вещами. Причем в современном жилье число японских комнат неуклонно сокращается. Абсолютного минимума оно достигло в многоквартирных домах — одна комната на квартиру. В более просторных домах их может быть две, даже три, но это уже редкость. Поэтому можно сказать, что западная планировка жилья сегодня ассоциируется у японцев с достатком и обилием вещей.
Но вернемся в коммунальную комнату XVIII века. Она была тесной. Из-за частых пожаров статистики по столичному жилому фонду эпохи Токугава почти не сохранилось, она появилась только в годы Мэйдзи. Из справочника 1879 года следует, что в Токио было 128638 жилых строений, в которых проживал 825191 человек. Простым делением получаем 6,4 жильца на одно строение. Документы, зафиксировавшие ущерб от пожаров и ввод в эксплуатацию новых построек, дают представление о средней площади дома — менее 13 цубо, то есть 42 м2 [Оги, 1983]. Это около 6,5 м2 на человека, что соответствует воспоминаниям старожилов. Это цифры 1879 года. Понятно, что двумя столетиями раньше условия не были комфортнее.
Комнаты в нагая (8-10 м2) имели земляной пол. Окна, а с ними естественное освещение и вентиляция, отсутствовали. Тесно, но зато дешево, и оплата посуточная, как на постоялом дворе — бедноте удобно. Были и совсем уж дешевые комнатки (мунэвари нагая) для самых неприхотливых — вполовину стандартной площади (4–5 м2) и втрое дешевле.
Теснота будила фантазию. Чтобы сэкономить место, утварь и инструменты развешивали на стенах. Европейские стулья, столы, кровати не вписывались в японский быт по той же причине — не хватало места, да и возить их с собой при частых переездах было накладно. (Василий Головнин отмечал, что “мебелей японцы никаких не имеют”.) Так что токугавские горожане обходились минимумом вещей — причем раскладных и легко переносимых с места на место: постель (футон) на день сворачивали в рулон и складывали в углу комнаты. Или помещали в подвешенную к потолку сетку, чтобы не занимать дефицитную площадь. Одежду в шкафах тоже не хранили — заворачивали в платок фуросики и клали на свернутую постель. Привычных сегодня удобных встроенных шкафов (осиирэ), куда можно много чего положить, тогда еще не было.
Одеялами укрывались только люди состоятельные, а остальные надевали на ночь подбитые ватой халаты (каимаки) и заворачивались в них как в одеяло; под голову клали цилиндрической формы валик-подушку. У нее был один минус — затянутые в тугой узел волосы ночью рассыпались, поэтому под шею часто подкладывали деревянный брусок или ящичек, оставлявший голову на весу; так сложную причёску сохраняли до утра. Как по утрам чувствовала себя шея, хроники не сообщают.
Чтобы подать ужин, нужно было принести маленький стол на низких ножках (его хранили в кладовке или в комнате вертикально у стены). В больших семьях ели по очереди. Убрав стол, клали на его место футон. Удивлявший иностранцев японский бытовой аскетизм возник не сам по себе, а под суровым влиянием жилищных условий. Жильцы тесных комнат на первых этажах работали и мечтали разжиться деньгами, чтобы переехать на второй этаж. В столице это был уже небольшой жизненный успех.
