Сергей Цветков - Начало русской истории. С древнейших времен до княжения Олега
207
Однако далее Ибн Фадлан напишет, что умерший знатный рус был облачен именно в куртку, кафтан, шаровары и меховую шапку. Вероятно, русы, которых видел Ибн Фадлан, прибыли в Среднее Поднепровье относительно недавно и еще не полностью усвоили местные обычаи.
208
У балтов в царство мертвых, во владения бога Дивса, тоже вели трое серебряных ворот.
209
Обычай сожжения покойников в ладье возник в Балтийском регионе. Саксон Грамматик, повествуя о войне датского конунга Фротона III с «рутенами», упоминает, что после одного сражения этот предводитель данов отдал распоряжение сжечь тела убитых «рутенских» вождей «на кострах, воздвигнутых в собственных кораблях». Точно так же даны похоронили своих собственных павших «королей и герцогов». Саксон не уточняет, какой стороне принадлежал данный обряд — датской или рутенской. Но этот эпизод позволяет установить, что сожжение в ладье впервые появилось у народов южного побережья Балтики — русов или датчан, а может быть, у тех и других одновременно.
210
Убийство вождя — вполне легитимный способ захвата власти в древности, в том числе у славян. В «Деяниях данов» Саксона Граммматика приведена история о том, как Ярмерик/Эрманарих, еще ребенком, вместе с молочным братом Гунном попал в плен к славянскому князю Исмару. Спустя много лет братья, убив князя и его жену, пустились в бегство, а славяне, по словам Саксона, кричали им вдогонку, чтобы они возвратились и правили вместо убитого князя (Фрэзер Д.Д. Золотая ветвь: Исследование магии и религии. М., 1986. С. 264—265).
211
Среди ученых норманнской школы чрезвычайно популярно сближение имени Олег со скандинавским Хельги, на основе чего делается вывод о скандинавском происхождении князя. Однако имя Олег распространено во всем славянском мире. У чехов, скажем, имеется имя Олек и Олег, в земле полабских славян находился город Ольгощь; вариант Ольгерд наблюдаем даже у литовцев. Можно, видимо, согласиться с Гедеоновым, который полагал, что славянское «Ол» означало «вел, великий». Например, западнославянское имя Олек имеет вариант Велек, Олен — Велен, Олгост — Велегост, Олимар — Велемир и т. д. Русские летописи и былины знают Вольгу, Волга. Показательно, что саги употребляют имя княгини Ольги в искаженной форме Алогия, а не реконструируют его как Хельга.
Л. Грот, касаясь этой проблемы, пишет: «Авторы российские, как правило, шведским языком не владеющие, дают два варианта перевода: Олег, Ольга — Хелы сын, Хельга («святой», «светлый», «святая», «светлая»). У всех шведских же авторов имеется только один вариант толкования имени Helge — Helga, а именно как производное от слова «helig» — «святой»... Итак, при первом же беглом сличении шведского и российского материала мы сразу должны признать, что в работы российских авторов вкралась ошибка, а именно попытка переводить шведские имена Helge — Helga как «светлый — светлая», что совершенно неправильно» (Грот Л. Мифические и реальные шведы на Севере России: взгляд из шведской истории // Шведы и Русский Север: историко-культурные связи. Киров, 1997. С. 154—157).
По словам Грот, эпитет «Вещий» по-шведски может быть переведен как «trollkarl», «sejdark», «andeskadare» — иными словами, язычник, безбожник, то есть нечто антагонистически противоположное понятию «святого» в христианской традиции. Распространение христианства в Швеции относится к концу XI — началу XII вв. — «только тогда и могло появиться у шведов имя Helge, никак не раньше... В скандинавских письменных источниках слово helge в качестве имени собственного как в женской, так и в мужской формах впервые встречается в поэтическом своде исландских саг «Eddan», написанном в первой половине XIII в.».
Итог историко-филологического исследования Л. Грот таков: «...приходится признать, что шведское имя Helge и русское имя «Олег» никакой связи между собой не имеют... Сближение эпитетов светлого/святого характерно именно для древнерусского языка и его культурно-исторической среды. В германских, в частности, в шведском языке семантика «светлого» и «святого» совершенно другая... И даже более того, у нас есть основание полагать, что раннее знакомство шведов с древнерусскими именами могло способствовать появлению у них такого имени собственного, как Helge, несущего в себе смысловую нагрузку «святости» (Там же).
Самый же главный довод против «викингства» Олега — это его титул «наша светлость», зафиксированный договором 911 г. В аристократической среде Северной Европы начала X в. мы не найдем ничего похожего, по той простой причине, что предводители викингов в то время еще вообще не имели понятия о титулах.
212
Кажется, А.Л. Никитин стал первым, кто заметил, что подобная титулатура «оказывается экстраординарным явлением не только для истории Древней Руси, но и всей средневековой России до Петра I, который ввел в употребление западноевропейскую титулатуру для аристократии» (Никитин AJ[. Основания русской истории. С. 185). Но поскольку в средневековой Европе титул «светлость» (serenissimus) прилагался только к германским владетельным князьям, Никитин сделал вывод, что данное обстоятельство «позволяет видеть в субъекте договора 6420/911 г. не автохтонного «князя росов», а выходца из среды западноевропейской аристократии, чье происхождение не подвергалось сомнению ни окружающей его «русью», ни канцелярией константинопольского двора» (Там же. С. 318). Подобное заключение выглядит чересчур скоропалительным. Ведь западноевропейский титул «светлость», напоминающий о метафизическом дуализме дня и ночи, света и тьмы, добра и зла, истины и лжи, возник в недрах христианского общества и подразумевал не просто воина благородных кровей, а прежде всего воина Христова, защитника веры. Поэтому этот титул был неотделим от вассальной принадлежности его носителя к одной из «мессианских» империй христианского Запада — империи Карла Великого, или Священной Римской империи германской нации. Присвоение его языческому князю было абсолютно невозможно. А язычество князя Олега не вызывает никаких сомнений.
213
Угорскими горами жители Западной Украины называют Карпатские горы в районе Буковины и Седмиградья (Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. СПб., 1902. Т. XXXIVA (68). С. 562). По археологическим данным, эта область входила в район поселения белых хорватов.
214
Грот Я.К. Моравия и мадьяры с половины IX до начала X века. СПб., 1881. С. 267—268.
215
Ширинский С.С. Археологические параллели к истории христианства на Руси и в Великой Моравии // Славяне и Русь: Проблемы и идеи: Концепции, рожденные трехвековой полемикой, в хрестоматийном изложении / Сост. А.Г. Кузьмин. 2-е изд., М., 1999. С. 393—394.
216
Для древнерусского книжника эти слова имели не только политический, но и духовный смысл: Киев мыслился им как русский Иерусалим — город, который в христианской традиции был «матерь всем нам» (Гал., 4: 26).
217
Гедеонов С.Л. Варяги и Русь. С. 356.
218
Например, А.А. Шахматов заметил, что сообщение о покорении Олегом радимичей составлено по образцу сообщения о покорении вятичей князем Святославом (Шахматов А.А. Введение в курс истории русского языка. Пг., 1916. Ч. 1. С. 58).
219
Петрухин В.Я. Славяне, варяги и хазары на юге России. К проблеме формирования древнерусского государства // Древнейшие государства Восточной Европы. М., 1995. С. 119.
220
См. вывод одного из исследователей данного фрагмента Псевдо-Симеона: «Совершенно очевидно... что «русь-дромиты» Псевдо-Симеона не войско Олега, а славяно-варяжская вольница, обитавшая в устье Днепра и на побережье Черного моря» (Николаев В Д. Свидетельство хроники Псевдо-Симеона о руси-дромитах и поход Олега на Константинополь в 907 г. // Византийский временник. 1981. № 42. С. 151).
221
Кажется, четырехлетний промежуток между походом и подписанием договора в «Повести» как-то связан с расчетами времени смерти Олега: «и пришедшю ему к Киеву, и пребысть 4 лета, на 5 лето помяну конь свой, от него же бяху рекли волхвы умрети Ольгови» (см. об этом: Кузьмин AS. Начальные этапы древнерусского летописания. М., 1977. С. 264—265; Никитин А.Л. Основания русской истории. С. 183—184).
222
Однако в списке «толковинов» заслуживают внимания «словене», которые впоследствии фигурируют в анекдоте с парусами: «И рече Олег: «исшейте парусы паволочиты руси, а словеном кропиньныя и бысть тако... И подняла русь парусы паволочиты, а словене кропиньные, и раздрал их ветр; и реша словени: «возьмем свои толстины [паруса из грубого холста], не даны суть словенам паруса паволочиты». Паволокой на Руси называлась дорогая ткань двух видов: шелковая и «бумажная» (хлопчатая). «Словенам» достались тоже «паволочитые» паруса, но из хлопчатобумажной ткани — легко рвущиеся («кропкие»). Смысл анекдота, видимо, тот же, что и в сказке о вершках и корешках: деля награбленные у греков дорогие «паволоки» — шелк и бумазею, — «словене» польстились на более роскошную и прочную на вид, чем шелк, но непригодную в мореходном деле ткань.
