Елена Прудникова - Последний бой Лаврентия Берии
– Гражданка!
Та обернулась и охнула, выронив ведро. Да уж, хорошо он, наверное, выглядит… Котеничев достал удостоверение и положил на ступеньки.
– Госбезопасность! Вы живете в отдельной квартире?
– Да… – кивнула девушка, боязливо протянула руку к удостоверению, но брать не стала. Значит, поверила и так. Это хорошо…
– Мужчины дома есть?
– Есть… Константин Васильевич, хозяин.
– Позовите его, пусть поможет мне подняться наверх. И никому ни слова!
Хозяин дома, по виду средней руки руководитель, оказался деловым и не склонным к истерике, а его жена – совсем уж немыслимое везение – в войну была фронтовой медсестрой. Пока она перевязывала рану, а испуганно всхлипывающая домработница отчищала грязь с сапог и галифе, хозяин нашел просторную куртку, чтобы скрыть простреленный и окровавленный китель, налил четверть стакана коньяку, но дать не успел, жена остановила его жестом и наклонилась к раненому:
– Товарищ майор! У вас два ранения. Одно сквозное в бок, второе проникающее, возможно, в область живота. Это очень опасно, надо немедленно в госпиталь. Сейчас я вызову «скорую».
– Нет! – выдохнул он. – Сейчас нельзя. Сначала надо выполнить задание, а потом можно и в госпиталь. Вот что, вызовите-ка мне такси.
Хозяин посмотрел на часы.
– Семь двадцать. В восемь за мной придет машина с завода, и я вас отвезу куда угодно. Прилягте пока…
Подождать? Нет, нельзя, вдруг по его следам уже идут. И на машине этого человека нельзя ехать, слишком легко потом будет выйти на его след. А как хочется лечь, закрыть глаза… Вызвать связника сюда? Ага, а если придут… прямо зверю в пасть… Котеничев для подъема духа обругал себя последними словами и тихо, твердо сказал:
– Слишком долго… Мне надо ехать немедленно. Вызовите такси и дайте мне, пожалуйста, телефон…
Пять звонков, шесть, восемь… Только бы они были дома. Только бы никуда не уехали… Наконец на том конце провода раздался сонный голос.
– Кто?
– Это я… От Привалова…
– Слушаю, – мужчина был немногословен. Котеничев видел его один раз, когда Кудрявцев показывал ему вспомогательный персонал организации, и ни разу с ним не разговаривал.
– Машина на ходу?
– Да…
– Поезжай сейчас в известный тебе переулок, четвертый по списку. В своем макинтоше не езди, прикройся. Там жди, пока я подъеду…
– Хорошо…
Ему понадобится пять минут, чтобы одеться, еще столько же «прикрыться» – то есть поставить фальшивые номера, да езды минут двадцать. Придется погонять такси по улицам. Кошелек лежит во внутреннем кармане, самому не дотянуться, надо попросить хозяина достать и переложить в наружный, вот так… Как все медленно, трудно, и как тяжело думать. Где же он прокололся? Нет, кошелек в левый карман, в правом пистолет, он может понадобиться…
Минут через десять снизу прибежала домработница – подъехало такси, и девчонка, вот молодец, догадалась подогнать машину прямо к дверям черного хода, которым мало кто пользовался. Хозяин помог Котеничеву встать и повел к двери. Перед тем как выйти из квартиры, майор оглянулся и строго посмотрел на женщин.
– Спасибо. Надеюсь, не надо напоминать о сохранении тайны?
Через двадцать минут он был в Гранатном переулке, где ждала машина. Если стоят фальшивые номера, то водитель навстречу не выйдет, ему не положено светиться. Кое-как с помощью таксиста Котеничев добрался до автомобиля, сел на заднее сиденье и в который раз уткнулся лицом в старую простыню, которую дали ему еще в квартире, пытаясь и не в силах подавить кровавую рвоту. Да, плохо дело, совсем плохо…
Еще через четверть часа машина въехала во двор небольшого двухэтажного здания без вывески – там располагался биологический исследовательский институт, из тех, о которых не пишут в справочниках. Идти Котеничев уже не мог, но это и не требовалось, теперь его будут носить. Носить, переворачивать, поить с ложечки… хотя поить при ранении в живот не будут, а как хочется пить, и больно, просто нет сил терпеть… ну почему так больно, он ведь совсем не шевелится, а с каждой минутой все хуже и хуже… Его внесли в большую светлую комнату, положили на стол, торопливо разрезали одежду. Как во сне, он слышал над собой голоса:
– Очень большая кровопотеря, товарищ Кузьмин. Если не крови, то хотя бы плазмы надо, голубчик…
– Нет у нас человеческой крови, профессор. И плазмы тоже нет. И за час не достанешь, сами ведь знаете…
– Ну что ж, давайте работать так. Он столько держался, что теперь умирать просто глупо…
А в час дня из ворот особнячка выехал крытый фургон с опечатанными дверцами, не подлежащий никакому досмотру. Внутри были ящики с вакциной, а за ними устроили Котеничева. Он только начал отходить от операции, лежал, отрешенно глядя на деревянный бок ближайшего ящика. Сознание возвращалось, и с ним возвращалась боль, еще усугублявшаяся от тряски. Нестерпимо хотелось пить, но пить было нельзя, это бесконечно объяснял сопровождающий, смачивая ему губы и все время, как заклинание, повторяя фразу из гайдаровской сказки: «Держитесь, дорогой. Вам всего-то вечерок простоять да ночь продержаться». К вечеру майор потерял сознание и уже не почувствовал, как его выносили из фургона, как устраивали в палате, ставили капельницы, переливали кровь. Лишь через восемь дней Котеничев открыл глаза, усилием воли сфокусировал склонившееся к нему лицо и улыбнулся. Все-таки он был прав, когда решил, что надо встать и идти.
– Андрюша… – тихо сказала Полина. – Ты меня слышишь?
Котеничев кивнул и, с трудом дотянувшись, поцеловал руку, лежавшую у него на щеке…
Глава 15
Черный день календаря
…Хрущев, который уже недели две не проявлял интереса к делам Павла, внезапно вызвал его. На сей раз первый секретарь был по-деловому краток.
– Вот что, Павлушка. Есть для тебя одно очень важное дело. Память у тебя хорошая?
– А вы не помните, Никита Сергеевич, как меня вместо памятной книжки использовали?
– Помню, помню! Смотри какой обидчивый. Время-то идет… Но коли у тебя все без изменений, то и хорошо. Надо будет запомнить одну фразу. Передашь ее Берии слово в слово и так же точно принесешь ответ. Справишься?
– А чего тут справляться, Никита Сергеевич? – еще подбавив обиды в голосе, сказал Павел.
Фраза была странной, Коротков ее не понял, да и Берия, кажется, тоже.
– Как вы говорите? «О чем все думают, что оно было второго, на самом деле произошло первого? Если хочешь знать, почему, вспомни сорок девятый…» Тоже мне, автор ребусов. И что я должен на это ответить?
– Вы меня об этом спрашиваете? – пожал плечами Павел.
– Ах да, я забыл, вопросы здесь задаете вы. Так что же это значит? Второго… Второго июля – начало пленума, но даже если на самом деле он начался на день раньше, то какая разница? Второго июня… Вроде бы ничего особенного не происходило. Второго мая… Он что думает, у меня календарь в голове?
– Может быть, имеется в виду событие, которого нельзя не… Лаврентий Павлович, что с вами? Вам плохо?
Берия, побледнев, навалился грудью на стол, уронил голову на скрещенные руки.
– Да… – еле слышно сказал он.
– Выпейте воды…
– Нет, – он слегка оттолкнул руку со стаканом. – Не сейчас… Мне надо… лечь… скорее…
– Конвой! – Павел схватил телефонную трубку. – Быстро сюда!
Прибежавшие тюремщики повели арестованного в камеру. Берия шел сам, почти повиснув на плече начальника караула. Они миновали короткий коридорчик, второй охранник завозился с ключами, и в это время он все-таки стал терять сознание и сползать на пол. Павел подхватил Берию с другой стороны, почувствовал, как тот вцепился ему в руку и не выпускал до тех пор, пока его не втащили в камеру и не уложили на койку. Он полежал с минуту, прикрыв глаза и тяжело дыша, затем повернул голову, неуверенно вглядываясь в лица. Павел склонился к нему.
– Лаврентий Павлович! Пригласить вам врача?
– Не надо… Этих вещей никто не понимает… Ничего, сейчас полежу… пройдет… Не в первый раз… Не уходите, мне вам… ответить нужно…
Прошло еще несколько минут. Наконец Берия быстро выдохнул и почти обычным голосом сказал:
– А вот теперь дайте воды…
Павел склонился к нему со стаканом. Берия отпил несколько глотков, посмотрел на него внезапно заблестевшими глазами и вдруг быстро улыбнулся. Неужели… Ну и циркач!
– Вы можете говорить? – спросил Павел, поставив стакан.
– Сколько угодно. Встать в ближайшие два-три часа не смогу, уж извините, а говорить – пожалуйста, если не очень быстро.
– Ладно, – Павел повернулся к охранникам. – В таком случае, поскольку дело срочное, я проведу допрос в камере.
Когда закрылась дверь и проскрежетал ключ в замке, Берия приподнялся, облокотившись на руку, и снова улыбнулся.
– Ну что, гражданин майор, поговорим начистоту?
– Ну вы даете! – только и смог сказать Павел.
– А! – махнул рукой Берия. – Разве это тюремщики? В моей конторе самого неопытного вертухая на такой мякине не проведешь. А эти даже пульс не пощупали. Ладно, время дорого, давайте к делу.
