Ольга Елисеева - Повседневная жизнь русских литературных героев. XVIII — первая треть XIX века
Такое повествование было бы в духе стихотворных переводов Жуковского из немецких романтиков. Реализм Лермонтова «приписной», как крестьяне к заводу. Истинная красота его сочинения остается внятной только очень юным людям. Тем, кто в свободное от занятий время читает мистику. Интуитивно они ощущают родство текстов, но не всегда понимают, в чем дело. «Герой нашего времени», помимо прочего, может трактоваться и как первый в отечественной литературе неразгаданный роман о вампире. Пусть и о духовном вампире — сделаем эту уступку учебникам.
«Боже, как грустна наша Россия»:
Вместо эпилога
Слова Пушкина, произнесенные им после того, как Гоголь прочитал ему первые главы своих «Мертвых душ», как нельзя точнее передают ощущение, часто возникающее при чтении отечественной классики. Иностранные путешественники XVIII–XIX веков много писали о том, что по характеру русские склонны к созерцанию, меланхолии, даже тоске, объясняя эту особенность северным климатом: затяжной зимой и коротким слякотным летом.
Действительно, ни ласкового моря, ни зеленых пиний на фоне солнечного неба. Когда декабрист А. В. Поджио, уже после Сибири, посетил Италию, родину предков, он не мог понять, зачем дед покинул этот «благословенный, счастливый край». Ссылки на нищету и голод его не убеждали: в России хлеб достается труднее, а жизнь не в пример горше. Отсюда и склонность любую беду переживать как светопреставление, так ярко отразившаяся в национальной литературе.
Сохранилась реальная история, послужившая Гоголю отправной точкой для рассказа об Акакии Акакиевиче Башмачкине. Один из мелких столичных чиновников был страстным охотником на уток и мечтал купить английское ружье. Долго копил, наконец приобрел дорогую игрушку, отправился пострелять, но при залпе уронил штуцер в болото. После случившегося бедняга потерял аппетит, слег и чуть не умер от огорчения. Сослуживцы собрали деньги и купили товарищу точно такое же английское ружье.
Мало того, мемуаристика второй четверти XIX века сохранила истории о том, как император Николай I, встретив бедно одетого чиновника, снял с себя шинель и подарил ему.
Счастливый финал? Но из таких историй не смогла бы вырасти чеховская интеллигенция. Ни глубокого страдания, ни исторических обобщений, ни «печалования» о судьбе России подобный рассказ не дарил.
Между тем прототипы часто оказывались удачливее своих литературных воплощений. Будет слишком уничижительно считать, что некогда страдавшие и боровшиеся люди — только материал для создания вторичной, художественной реальности. Ведь именно они проживали ту самую повседневность, от которой Чацкий искал по свету, «где оскорбленному есть сердцу уголок». Возможно, прообразы героев дальше от читателя, чем персонажи текстов, но ближе к Создателю реальности первичной. А значит, и к прошлому во всей его полноте и неоднозначности.
Так, «princesse Moustache», княгиня Усатая, — Наталья Петровна Голицына, старая графиня в «Пиковой даме» Пушкина, — не только не умерла при загадочных обстоятельствах, но и годами деспотически правила семьей, не выделяла сыновьям их доли наследства, из-за чего Д. В. Голицын, уже будучи генерал-губернатором Москвы, просил императора повлиять на матушку: в противном случае ему не на что было устраивать приемы, соответствующие статусу.
Граф Андрей Петрович Шувалов, поделившийся чертами с лермонтовским Печориным, женился на дочери генерал-губернатора Кавказа Софье Михайловне Воронцовой (то есть все-таки выбрал «княжну Мери»), а в эпоху Великих реформ занимался организацией московского земства.
Петр Михайлович Волконский, отдавший эпизоды из своей биографии Андрею Болконскому, не погиб на полях сражений 1812 года, а стал начальником Главного (будущего Генерального) штаба, затем министром двора.
Женщины, которые подобно Анне Карениной, отваживались на развод и второй брак, не раз добивались семейного счастья. Графиня Лидия Арсеньевна Нессельроде, отчаявшись получить развод, уговорила отца, тогдашнего генерал-губернатора Москвы А. А. Закревского, разрешить ей венчаться вторично с князем Дмитрием Владимировичем Друцким-Соколинским и уехала с ним за границу. Младшая дочь Пушкина Наталья Александровна, чья сестра Мария подарила толстовской героине свой знаменитый «арапский завиток», развелась с первым мужем и позднее вышла за принца Вильгельма Насауского.
Никто из названных лиц не жил легко и безбедно. Княгиня Голицына потеряла горячо любимого внука Александра Строганова, которого убило ядром в битве при Краоне, и оплакивала его до гроба. Брак Шуваловых оказался несчастливым. Петр Волконский знал многие опалы, сопровождал Александра I в Таганрог и стал одним из хранителей тайны последних дней императора. Лидия Друцкая-Соколинская не добилась у императора Александра II разрешения приехать и похоронить отца. Наталью Александровну Пушкину первый муж от ревности избивал кучерским кнутом. Однако в жизни каждого из них заметны моменты торжества над судьбой.
Правда, два века назад преодоление трудных обстоятельств не считалось ценностью для культуры. Литературные же произведения отражают в первую очередь не саму эпоху, а мироощущение живущих в ней людей. Эти ощущения возникали отнюдь не на пустом месте, но были связаны с обыденностью опосредованно, через сложные культурные коды. Привыкнув судить время по его художественным отпечаткам, современный человек часто не улавливает этой особенности. Между тем разница между реальностью и ее восприятием существенна.
Как, например, выглядела бы Россия, где император раздает чиновникам шинели, Печорин служит в земстве, князь Андрей руководит Генеральным штабом, а Анна Каренина счастлива с Вронским и нарожала ему детей?
Непривычно? Шокирующе? Перевернуто с ног на голову?
Между тем среди тысяч лиц, которыми поворачивается к нам прошлое, есть и такой образ.
ИЛЛЮСТРАЦИИ
Примечания
