Владимир Мединский - Скелеты из шкафа русской истории
Накануне Французской революции одним из раздражающих факторов была потрясающая, неумеренная роскошь двора. Считалось, что двор потребляет примерно десятую часть национального дохода государства. Цифра была приблизительная и секретная, поскольку никто не осмеливался даже подсчитать, во сколько реально обходится содержание монарха и его приближенных. Королевские служащие получали феерические зарплаты, находясь к тому же фактически на кормлении в провинциях, где тоже мало в чем себе отказывали. Разрыв между слугами нации и простонародьем был еще одной из причин копившейся в сердце ненависти.
Продолжим аналогии с сегодняшним днем в России. Когда верхушка общества полностью отстраняется от активного участия в политической жизни, а заниматься экономикой им нет необходимости (накопленные состояния и привилегированное положение в обществе позволяют не думать о хлебе насущном), — что происходит с этой верхушкой? Она деградирует. Она начинает находить смысл жизни не в реализации естественных мужских амбиций — чего-то добиться, что-то изменить, как-то прославиться, в конце концов, кого-то завоевать и получить чины, награды, ордена, золотые шпаги, выделиться за счет этого — она находит смысл жизни в том, чтобы жить ради удовольствия. Вот откуда неестественное времяпрепровождение, которым так славилось французское дворянство в салонах за десять-двадцать лет до Французской революции… Разве это не напоминает нам столь же удивительное гламурное времяпрепровождение современной российской элиты? По большому счету, в чем разница между Версалем и Рублево-Успенским шоссе? При этом чудовищное чванство и неприятие людей других сословий было фактически поголовным. Не надо думать, что это касалось только принцев крови, а выдающиеся мыслители уже тогда были проникнуты идеями свободы, равенства и братства.
Боже упаси. Вспомните Вольтера, который на самом деле никогда не был ниспровергателем общественных устоев. Ну да, он жалел простой народ — как жалела его Екатерина II. Но вот что он при этом писал: «Невозможно, чтоб люди, живущие в обществе, не были разделены на два класса — класс богатых, которые повелевают, и класс бедных, которые служат. Когда чернь принимается рассуждать, все погибло».
И это Вольтер! Даже он, как видите, считал, что рассуждать — это привилегия избранных. Подозреваю, что те, кто вскоре будут за волосы тащить на гильотину бывших регулярных посетителей самых модных парижских салонов, произведений Вольтера, Дидро и Руссо не читали… И так не считали.
Демократия или плутократия?
Любимая присказка депутатов:
«Глупый и неопытный кандидат на выборах тратится.
Умный и опытный — на выборах зарабатывает»
Демократия? Все могут избирать и быть выбранными? Формально — да…
Но с самого начала в парламенте огромное значение имели деньги. Мало того, что существовал имущественный ценз: право избирать имели не все, а уж тем более не все могли избираться. Так еще и шел подкуп избирателей. Увы, это не изобретение современных политтехнологов. Поэтому сознательно дам небольшой экскурс в историю родины парламентаризма — Британии.
Итак, голос избирателя уже в XV веке был капиталом, который нетрудно было превратить в наличные, фунты и шиллинги.
В XVIII веке в Британии говорили, что цена голоса избирателя установлена с такой же точностью, как на хлеб или на землю.
В среднем место в парламенте в первой половине XVIII века можно было купить за 1–1,5 тысячи фунтов стерлингов. Это была огромная сумма по тем временам.
Однако инфляция. И к концу XVIII века цена на депутатство возросла до 5 тысяч фунтов. Во времена промышленной революции стало больше тех, кто обладал значительными капиталами. Они не пользовались политическим влиянием, а покрасоваться в парламенте хотели. Все логично: спрос определяет предложение.
Но это мы — про простую продажу своего голоса за деньги.
Обычнейшая сделка, не более.
Один английский избиратель XIX века описывал, что он, как и каждый голосующий, опускал бюллетень в одно отверстие в стене, а через другое получал соответствующую сумму.
Удобно.
Иногда удавалось купить избирателя и дешевле — за «халявную» выпивку и еду. Лорд Рассел уверял в конце XIX века, что спаивание избирателей — это типичная сторона английской демократии, которая резче всего бросается в глаза чужестранцам.
Поначалу покупку голосов еще как-то маскировали. Например, кандидаты в депутаты парламента или их агенты покупали у избирателей ничего не стоящие подержанные вещи за несоразмерно большие деньги.
Бывало, платили избирателям немалые суммы за… приезд на место выборов. Избиратели в Седбери, не жившие в городе, подкупались как бы оплатой их проезда. За милю дороги от Лондона до Седбери они получали по 1 шиллингу и притом во время пути их еще поили и кормили. В общем, ничего оригинального современные пиарщики не придумали: как известно, новое — это хорошо забытое старое.
Но зачем покупать в розницу, скажет опытный политтехнолог, если можно сделать это оптом? Это выгоднее. Да и проще: не возиться с рядовыми избирателями, а сразу договориться с местными муниципальными властями. Так и делали. Например, во время выборов в городке Пуле явилось трое кандидатов: один официально пообещал городской думе за свое избрание 1000 фунтов, другой — 1500 и третий — 750 фунтов.
Думаю, не надо объяснять, кто из них победил.
Времена меняются — люди никогда. Принципы демократии незыблемы. В те времена все было, как сейчас. Все делали на выборах свой маленький бизнес.
В 1768 году Оксфордская городская дума, обремененная долгами, написала своим двум депутатам в парламенте, что они будут избраны вновь лишь при уплате суммы в 6–7 тысяч фунтов стерлингов. Зря они оставляли письменные улики, эти «оборзевшие» члены городской думы. Все-таки формально требовать денег за избрание депутатов они права не имели, даже по тогдашним британским законам. Посему они быстро оказались в тюрьме, а когда освободились (за взятки, естественно), оказалось, их заместители уже провели сделку без их участия.
В 1711 году некто полковник Гледхил купил себе место в парламенте, записавшись в… гильдию сапожников (!) и сделав ей заказ на сапоги для всего своего полка. Представьте комичность ситуации: бравый колониальный британский полковник записывается в сапожники! Ну чего не сделаешь, чтобы пролезть в депутаты… Париж стоит мессы…
Торговля голосами была так хорошо налажена, что если кандидат не имел нужных средств в момент избрания, то мог выплачивать деньги в течение ряда последующих лет. В рассрочку. Парламентская неприкосновенность в кредит.
Во время избирательных кампаний на видных местах, как и сегодня, вывешивались плакаты, призывавшие избирателей отдать свой голос за кандидата. И тут же, на плакате, иногда называлась сумма, которую можно получить.
Цена голоса колебалась в зависимости от того, насколько ожесточенной была предвыборная борьба.
В конце XVIII века Фокс, один из лидеров вигов, истратил на выборы 18 тысяч фунтов. Для понимания веса тогдашних денег поясню: считалось, что купец, накопивший 50 тысяч фунтов, может отойти от дел — столько стоило поместье, дававшее в год 2500 фунтов дохода. Можно было жить помещиком-лендлордом, не рискуя деньгами в сложных торговых операциях. Фокс потратил почти половину такого имения…
Абсолютное большинство британцев ничего не имело против.
По их мнению, все было справедливо. Система продажи мест в Парламенте их не раздражала и не возмущала. Люди, обладавшие богатством, могли иметь соответствующую богатству власть.
Люди, богатством не располагавшие, получали от кандидатов деньги или какие-то важные для них услуги.
Британцы, не имевшие избирательных прав, боролись за то, чтобы их получить… На то было много причин, но одна из них очевидна: гражданские права были делом выгодным. Правда, увы, чем большему числу людей давали право голоса, тем меньше стоил этот самый голос.
Девальвация «честного голоса избирателя» шла постоянно, как бы сейчас сказали, значительно опережая темпы инфляции.
Если еще в XVIII веке, торгуя голосами своего многочисленного семейства, почтенный селянин вполне мог заработать на обучение в колледже одного из своих детей, то к концу века XIX избирателям максимум ставили бесплатную выпивку и кормили их рыбой с картошкой.
Примеры «продажной демократии» с одинаковым успехом можно выуживать практически из любого исторического периода любой страны, где те или иные формы выборности имели и имеют место. Думаю, бывший руководитель Центризбиркома Вешняков привел бы нам сотни ГОРАЗДО более ярких, живописных примеров надругательств над базовыми демократическими принципами и институтами, причем исключительно используя фактуру новейшей отечественной истории. Нам в этом отношении ходить за три моря за примерами точно не нужно.
