Руслан Скрынников - Святители и власти
Дело о заговоре патриарха и бояр едва не рухнуло, когда разбирательство перенесли с пыточного двора в помещение суда. Бояре, полковники и ротмистры собрались во дворце, чтобы выслушать важные сообщения о заговоре. Но как только началось заседание суда, главный свидетель обвинения поп Харитон отказался от своих показаний и заявил, что со страху оговорил бояр Голицыных. Признание Харитона испортило спектакль, но не заставило инициаторов процесса отказаться от своих намерений. Раскрытие мнимого заговора стало для Гонсевского удобным предлогом, чтобы ввести наемных солдат в Кремль. Отныне на карауле у кремлевских ворот вместе со стрельцами стояли немцы-наемники. Ключи от ворот были переданы смешанной комиссии из представителей семибоярщины и польского командования.
Ивану Воротынскому не удалось очиститься от обвинения, но он проявил покладистость, и после недолгого ареста его вернули в думу. Андрей Голицын доказал на суде свою невиновность. Однако он был решительным противником передачи трона Сигизмунду, и потому его изгнали из думы и заключили под стражу. Патриарха обвинили в тайной переписке с «вором». Нелепость обвинения была очевидна для всех.
Московскому патриарху принадлежали обширные земельные владения… Владыку окружили вооруженные дети боярские и дворяне, получавшие поместья из его рук. У главы церкви были свой дворецкий, казначей и другие проверенные и преданные чиновные люди. Боярский суд предъявил Гермогену обвинение в, государственной измене, которое позволило применить к церкви неслыханные со времен опричнины меры. Суд постановил распустить весь штат патриарших слуг — дьяков, подьячих и дворовых людей. В итоге у Гермогена и «писать стало некому». Отныне главу церкви окружали одни соглядатаи Гонсевского. Вмешательство в церковные дела, инспирированное иноземным командованием, вызвало возмущение в столице. Судебный фарс и замена служителей унизили властного и гордого Гермогена. Но впереди его ждали худшие испытания.
Подвергнув гонению подлинных и мнимых сторонников Лжедмитрия в Москве, войска боярского правительства при поддержке королевских рот предприняли наступление на Калужский лагерь. Они изгнали казаков из Серпухова и Тулы и создали угрозу для Калуги. Самозванец потерял надежду удержаться в Калуге и стал готовиться к отступлению в Воронеж, поближе к казачьим окраинам. Боярское окружение, уцелевшее подле «царька», становилось все более ненадежным. Некоторые из его придворных были казнены по подозрению в измене.
Погожим зимним утром 11 декабря 1610 года Лжедмитрий II по обыкновению поехал на санях на прогулку за город. Его сопровождали шут Петр Кошелев, двое слуг и двадцать татар. Когда вся компания отъехала на приличное расстояние от Калуги, начальник охраны Петр Урусов подъехал вплотную к саням и разрядил в «царька» свое ружье, а затем для пущей верности отсек убитому голову.
В Калуге Лжедмитрий II с женой занимал лучший дом, именовавшийся царским дворцом. Марина Мнишек была на сносях. Когда роковая весть достигла дворца, простоволосая и брюхатая «царица» выскочила на улицу и в неистовстве стала рвать на себе волосы. Обнажив грудь, она требовала, чтобы ее убили вместе с любимым супругом. Поляки, находившиеся при «государыне», дрожали за свою жизнь.
Никто не знал, что делать дальше. Самозванец никому не был нужен мертвым. Труп лежал в холодной церкви более месяца, и толпы окрестных жителей и приезжих ходили поглядеть на его голову, положенную отдельно от тела. После смерти Лжедмитрия II в его вещах будто бы нашли бумаги, писанные по-еврейски. Тотчас пошли толки по поводу еврейского происхождения убитого «царька».
Задержанные в Калуге «воровские» бояре настойчиво искали соглашения с московскими. Семибоярщина направила в Калугу князя Юрия Трубецкого, чтобы привести тамошних жителей к присяге. Но восставший «мир» не стал слушать Трубецкого. Калужане выбрали из своей среды земских представителей — «из дворян, и из атаманов, и из казаков, и изо всяких людей». Выборные люди выехали в Москву, чтобы ознакомиться с общим положением дел в государстве. Депутация вернулась с неутешительными новостями. Казаки и горожане видели иноземные наемные войска, распоряжавшиеся в Кремле, и негодующий народ, готовый восстать против притеснителей.
Возвращение выборных из Москвы покончило с колебаниями калужан. Невзирая на убеждения бояр, «мир» приговорил не признавать власть Владислава, пока тот не прибудет в Москву и пока все польские войска не будут выведены из России. Посланец семибоярщины Юрий Трубецкой едва спасся бегством. Восставшая Калуга вновь бросила вызов боярской Москве.
Тем временем Марина, со страхом ждавшая родов, благополучно разрешилась от бремени. В недобрый час явился на свет «воренок». Вдова Отрепьева жила с самозванцем невенчанной, так что сына ее многие считали «зазорным» младенцем. Марину честили на всех перекрестках. Как писали летописцы, она «воровала со многими». Современники лишь разводили руками, когда их спрашивали о подлинном отце ребенка. Даже после смерти второго самозванца Мнишек не рассталась с помыслами об основании новой московской династии. «Царица» позабыла о преданности папскому престолу и превратилась в ревнительницу православия. После рождения младенца она объявила казакам и всему населению Калуги, что отдает им своего сына, чтобы те крестили его в православную веру и воспитали по-своему. Обращение достигло цели.
Разрыв с Москвой и рождение «царевича» напомнили миру о непогребенном самозванце. Калужане торжественно похоронили тело в церкви. Затем они «честно» крестили наследника и нарекли его царевичем Иваном. Движение, казалось, обрело новое знамя. Так думали многие из тех, кто присутствовал на похоронах и крестинах.
Смерть Лжедмитрия II вызвала ликование в московских верхах. Но радость была преждевременной. Возбуждение, царившее в столице, не только не улеглось, но даже усилилось. Для пресечения недовольства боярское правительство использовало королевские войска. Вмешательство чужеродной силы придало конфликту новый характер и направление. Социальное движение приобрело национальную окраску. Ненависть против лихих бояр не улеглась, но она все больше заслонялась чувством оскорбленного национального достоинства.
С гибелью Лжедмитрия II в Русском государстве остался один «царь» — Владислав. Но страна не видела его в глаза. Сигизмунд III отказался отпустить пятнадцатилетнего сына в охваченную гражданской войной страну. Он предпочел возобновить штурм Смоленска. Королевские войска вели себя в России, как в завоеванной стране. Лилась кровь, пылали города и деревни. Московский договор не дал стране мира, но связал ее по рукам и ногам. Интервенция принимала все более опасные масштабы. Боярское правительство отдало Москву во власть наемного войска. Пропасть между верхами и низами росла. Перспектива утраты национальной независимости вызывала глубокое беспокойство в патриотических кругах.
В Москве инициаторами патриотического движения выступили дворяне Василий Бутурлин, Федор Погожий и др. Они позаботились о том, чтобы своевременно установить связи с Прокопием Ляпуновым и другими рязанцами. Узнав о штурме Смоленска, Ляпунов бросил открытый вызов семибоярщине. Обвинив короля в нарушении московского договора, вождь рязанских дворян пригрозил боярам, что немедленно двинется походом на Москву, чтобы освободить православную столицу от «латинян». Вскоре Ляпунов прислал в столицу гонца и призвал всех патриотов к борьбе с захватчиками. Однако бояре заблаговременно узнали о прибытии рязанского гонца. По приказу семибоярщины гонец был посажен на кол, а Василий Бутурлин арестован. Не выдержав пытки, он признался, что намеревался поднять восстание в Москве вместе с рязанцами.
Семибоярщина обратилась к королю с просьбой прислать в Москву новый контингент наемников. Но Сигизмунд III был занят осадой Смоленска и отрядил под Москву только вспомогательные казачьи отряды. Прокопий Ляпунов, не ожидая нападения, замешкался со сбором войск. Воспользовавшись этим, бояре направили к Рязани воеводу И. Сунбулова. Соединившись с запорожцами, Сунбулов осадил Пронск, где укрылся Ляпунов с отрядом восставших войск. Ляпунов разослал во все стороны призывы о помощи. Первым откликнулся зарайский воевода князь Д. М. Пожарский, присоединивший к себе по дороге отряды из Коломны и Рязани. Сунбулов счел благоразумным отступить, а Ляпунов и Пожарский во главе объединенного земского войска торжественно вступили в Рязань.
По возвращении в Зарайск Пожарский нанес поражение Сунбулову и запорожцам, пытавшимся внезапно захватить город. Одновременно Заруцкий с казаками вытеснил запорожцев из-под Тулы. Эти успехи послужили прологом к прямому военному сотрудничеству между Рязанью и Калугой. Выступление рязанцев положило начало восстанию, охватившему огромную территорию. Города один за другим заявляли о поддержке освободительного движения и разрыве с семибоярщиной. В одних городах переворот носил мирный характер, в других сопровождался кровопролитием.
