Глеб Лебедев - Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси
Христианизация северных стран, растянувшаяся в общей сложности на сто лет, подвела фундаментальный итог процессу образования государства, развернувшегося в Скандинавии эпохи викингов. На протяжении XI в. проходило формирование новой общественной структуры, в рамках которой военно-территориальная организация бондов была подчинена военно-феодальной организации королевской власти, а для дружин викингов как особой формы социального движения в конце концов не осталось места. В итоге этого диалектического процесса была решена главная задача общественного развития: как писал о специфике становления классового общества в Скандинавии Фридрих Энгельс, здесь «родовая организация переходила в территориальную и оказалась поэтому в состоянии приспособиться к государству» (Энгельс, 21: 150). Страны Северной Европы стали классическим примером того, как «органы родового строя постепенно отрываются от своих корней в народе, в роде, во фратрии, в племени, а весь родовой строй превращается в свою противоположность: из организации племен для свободного регулирования своих собственных дел он превращается в организацию для грабежа и угнетения соседей, а соответственно этому его органы из орудий народной воли превращаются в самостоятельные органы господства и угнетения, направленные против собственного народа» (Энгельс, 21:164-165).
Этот процессе северных странах начался, в виде «Державы Инглингов», в середине I тысячелетия. Вендельский период, еще пронизанный родовыми отношениями, сменяется эпохой викингов, когда инициатором общественного развития становится «организация для грабежа соседей». Стимулированные ее деятельностью процессы ведут к кристаллизации нового господствующего класса, вступающего в противоречие с «самодействующей вооруженной организацией населения», народным ополчением бондов. К концу эпохи викингов королевская власть, опираясь на систему военного вассалитета, контролирует территориальную организацию бондов с ее вооруженной силой, выступая как стоящее над этой организацией государство.
«Эта особая публичная власть необходима потому, что самодействующая вооруженная организация населения сделалась невозможной со времени раскола общества на классы… Она состоит не только из вооруженных людей, но и из вещественных придатков, тюрем и принудительных учреждений всякого рода, которые были не известны родовому устройству общества» (Энгельс, 21: 170-171). Вооруженные люди, объединенные иерархической организацией, королевские крепости с сосредоточенными в них гарнизонами и другие «вещественные признаки» государства, особой публичной власти, появляются уже в Х в. Следовательно, именно в течение эпохи викингов в скандинавских странах начинается, разворачивается и — в основных своих чертах — завершается процесс образования классового общества и государства.
Принципы историко-материалистической, «марксистско-ленинской методологии», примененные к исследованию скандинавского историко-археологического материала, вполне эффективно позволяют обосновать и раскрыть социально-историческое содержание эпохи викингов в Северной Европе как периода становления классового, раннефеодального строя. Перестройка социальных отношений, завершившаяся созданием государственности, требует, однако, системного изучения взаимосвязанных и автономных процессов перераспределения, не только экономического, но и культурного потенциала общества, его материальных и духовных ценностей. Именно в этой сфере историко-археологическое изучение эпохи викингов Скандобалтики раскрывает новые, не изученные до последних десятилетий в полном объеме, стороны исторического процесса в Северной Европе.
5. СЕВЕРНАЯ ТОРГОВЛЯ. ВИКИ
Структура северной торговли и раннегородских центров
Образ викинга, жестокого и отважного морского разбойника, грабителя и убийцы, надолго заслонил в глазах европейцев (не только средневековых хронистов, но и историков нового времени) другие гран и эпохи. Лишь в XX в., и особенно в последние десятилетия его, в научной литературе стала осознаваться парадоксальная на первый взгляд ситуация: эпоха бури и натиска, военных опустошений и грабежей была одновременно эпохой активного экономического строительства, создания прочной системы трансконтинентальных коммуникаций и центров, расцвета международной, устойчивой и многосторонней «северной торговли» (Jankuhn 1963: 17-46, 161-242; 1974: 310- 312; Herrmann 1975: 142; Кирпичников, Лебедев, Булкин, Дубов, Назаренко 1978: 81-82).
Города, пути, транспортные средства для этой торговли были те же, что и для военных походов викингов. Оба вида деятельности разворачивались на одной и той же арене. Основные же предпосылки для северной торговли сложились задолго до эпохи викингов, и вне Скандинавии.
В течение всего VII в. происходит последовательный подъем экономики северо-восточных областей Франкского государства. Наряду с мелкотоварным крестьянским хозяйством и ремеслом (сукноделие у фризов) возобновляется городское производство гончарной керамики, стекла, железных изделий. Рейн, Шельда, Маас приобретают значение важных торговых путей. Здесь возникают центры, известные под латинско-германским названием vicus (герм. Wik, в значении «порт, гавань, залив»). Термин в значении «торговый порт» закрепляется не только за северо-морскими прибрежными поселениями, такими как Квентовик во Фризии, но даже за городами, известными с римской эпохи: Lundenwic назван Лондон в 604 г. (Vogel 1969: 197-200). Уже в VIII в. североморские «вики» играют заметную роль в экономике, в некоторых из них начинается чеканка монеты. Франкофризская торговля втягивает в свой ареал Британию, Ютландию, Скандинавский полуостров. достигает Ладоги (Давидап 1968: 54-63; Arbman 1937: 238; 1962: 40). Формируется западная ветвь морских торговых путей.
Торговый оборот обеспечивал растущий обмен городской продукции на северную пущиину и шкуры морских животных. «Сапфериновые меха», известные со времен Йордану, по-прежнему пользовались спросом в Италии и других средиземноморских странах, десятина пушниной в Центральной Европе была вполне обычной нормой феодального обложения, а для племен Северной и Северо-Восточной Европы меха лесных зверей и шкуры, кожи, бивни морских животных были основным богатством, пользовавшимся спросом на рынках как Запада, так и Востока. Предмет роскоши для обитателей средиземноморских стран как в VI, так и в XI В. — пышные и теплые меха для мантий и покрывал, балдахинов и головных уборов, парадных шуб и опушек нарядных одежд, в которые, как знак высшей престижности социального статуса, облачались правители и вельможи, знатные дамы и богатые патрицианки столиц и торговых городов Европы — северяне охотно меняли на добротное фризское и английское сукно. Адам Бременский писал об обитателях «Янтарного берега» Самбии: «Также обладают они во множестве необыкновенными мехами, благоухание которых смертоносная отрава жажды роскоши принесла в наш мир… так что мы жаждем за единый мех куницы той же цены, что за вечное блаженство… они же просят у нас шерстяные ткани, что у нас зовутуя faldones (плащи, накидки) за столь ценимые шкурки куницы» (Adam, IV, 18).
Обмен, таким образом, в основе носил вполне натуральный характер (мех — на «штуку», или кусок, ткани). Возможно, как предположил И. Херрманн, распространение средиземноморско-византийских мозаичных и глазчатых бус в VII-VIII вв. через Западную Европу и вдоль Балтийского побережья до Старой Ладоги также объясняется их использованием в это время как менового эквивалента начального, «безмонетного этапа» северной торговли (Херрманн 1986:77). Со времени возникновения поселения в Старой Ладоге там занимались обработкою янтаря и изготовлением янтарных бус (Давидан 1984: 125). В 753-770 гг. кузнечно-ювелирная мастерская первых ладожских поселенцев определенно связана с западными центрами Скандинавии и Скандобалтики, в следующем десятилетии проявляется связь этого поселения с местными культурами лесной зоны Восточной Европы («северных длинных курганов» и других носителей традиции украшений из «оловянистых сплавов»). После каких-то бурных событий и пожара ок. 780 г. в Ладоге появляются первые клады арабского серебра, одновременно начинает действовать стеклодельная мастерская, до рубежа 830-840-х гг., с одной стороны, использующая новую для скандобалтийского региона «средневосточную» технологию стеклоделия (и привозное сырье), а с другой, определенно ориентированная на сложившийся «цикл» экономического оборота, основанного на обмене стеклянных бус на пушнину и пушнины — на арабское серебро (Львова 1970:89-111; 1977:106— 109; Рябинин 1997:43-49; Кузьмин 2000:64). Схема: «1 буса = 1 мех = 1 дирхем», выработанная на этой, следующей за «начальной», фазе торгового оборота с Западом, в полном объеме обеспечивала и выход северных торговцев («ар-рус», «русов» арабских источников) на рынки Востока, при этом гарантируя на конечном отрезке достаточно высокую норму прибыли, достигавшей 1000% и более (Херрманн 1986:82).
