Джалал Баргушад - Обнаженный меч
Вдруг раздался звон цепей и кандалов. Бабек оставался Бабеком. Сановники, визири и векилы побледнели. Халиф Мотасим подобрался на троне. На сером лице его играли желваки. Нельзя было понять - от злобы или от радости.
Все взгляды были устремлены на дверь. Звон цепей становился все громче. Дверь отворилась. Сначала вошло семь стражников с мечами и щитами в руках, в доспехах с головы до пят и с повязками на лицах. Вслед за ними в таком же вооружении и обличье семь безобразных черных рабов с серьгами в ушах ввели закованного в цепи Бабека. Устрашающе подействовал он на всех присутствующих и все поневоле встали. Даже халиф Мотасим выпрямился на троне. Губы шептали: "Бисмиллах, рахмани рахим. О боже, проклятье шейтану!" Бабек как ни в чем не бывало, грозно разглядывал обступивших его. "Ишь, собрались людоеды! Жаль, что не удалось мне перебить их всех".
Бабек высоко держал голову и гордо стоял лицом к лицу с халифом. Бабек был приведен в воинском одеянии. От этого он выглядел внушительно и величаво. Руки его были скованы и потому обнаженный меч оставили у него на поясе. Ножны этого меча были брошены вместе с другими в огонь. Из трещины рассеченного шлема выбивались светлые волосы Бабека. Карие глаза его искрились так, словно вот-вот подожгут этот дворец.
Рыжеватое лицо халифа Мотасима исказилось, он и сам бы испугался себя, если глянул сейчас в зеркало. Он не мог отвести своих синих глаз от Бабека. Старался не выдать наследственной спеси и злобности. И не мог. От злости у него подрагивали губы. Он исподволь поглядывал и на Афшина. Того эти подозрительные взгляды пугали. Он прикусил кончики своих длинных усов. Каждая жилка на лице его трепетала.
Молчание... Никто не издал ни малейшего звука. Даже черный кот подтянулся. Все взгляды были устремлены на Бабека. Иногда львы натягивали золотые цепи, скалили клыки. Бабек и на львов не обращал внимания.
Халифа Мотасима поразило молчание Бабека, его нежелание просить пощады. "Он - истинный воин. Закован в цепи и опять же держится, как полководец".
Халиф Мотасим осторожно приблизился к Бабеку, кичливо оглядел его с головы до пят и резко спросил:
- Почему, войдя, ты не произнес приветствия?
Бабек небрежно бросил:
- Я - гость незваный. Потому и вошел без приветствия.
- Гм... Незваный? Если ты так везде соблюдаешь правила приличия, все обдумываешь и взвешиваешь, то почему же хотел завоевать мои законные земли, завладеть ими?
- Я не преследовал захватнических целей. А вот ты - жадный захватчик. Бабек краем глаза глянул на философа аль-Кинди.-- Не только земли, но и самые лучшие в халифате умы, самые мудрые мысли присваиваешь.
Эта дерзость не распалила халифа, наоборот - она понравилась ему. "Что бы сказать ему? Нужен сильный, умный ответ". Разговор шел на дворцовом уровне. Халиф Мотасим посмотрел на философа аль-Кинди, на шейха Исмаила. И по умоляющему выражению глаз философа понял, что тот не желает смерти Бабека. "Возвращаясь из Китая, я подарил Бабеку книгу. В ней содержались ценные высказывания о глупых и мудрых государях. Интересно, прочитал ли эту книгу Бабек?" Но шейх Исмаил жаждал крови Бабека, он мечтал, чтобы его искромсали на куски. "Не давай пощады кяфиру!" Халиф Мотасим обернулся к Афшину, лицо его приняло выражение доброжелательности, он окинул Афшина загадочным взглядом:
- Афшин, такой воин, такой полководец раз в тысячу лет посещает наш мир. Бабек - великая личность. С этим согласится и философ аль-Кинди. Не сегодня-завтра мы начинаем войну с византийским императором Феофилом... А что, если мы помилуем Бабека и пошлем его против императора Феофила?
Афшину показалось подозрительным это притворство, он переменился в лице и с трудом выдавил из себя:
- Как будет угодно повелителю правоверных. Вот и шейх Исмаил здесь. Пусть выскажется, позволяет ли шариат помиловать Бабека.
Шейх Исмаил дрожал в своей широкой ляббаде. Его голова, похожая на птичью, так тряслась, что белая чалма чуть ли не падала с нее. Иногда он потирал свое блеклое лицо с выступающими скулами и пощипывал бороденку пальцами правой руки, на запястье которой висели четки. Несмотря на то, что шейх глубоко презирал Бабека и всем существом жаждал его казни, он не мог нарушить предписаний корана. И он хотел довести до сведения халифа все, как есть в коране:
- О властелин, клянусь аллахом всемилостивейшим, повинующиеся светочу вселенной постигают божественную истину. В книге пророка Мухаммеда, да буду я жертвой его, сам аллах написал: даже у грешника, совершившего дурные поступки, есть возможность попасть в рай. Ла хавла вала гуввата илла биллахил алийил азим151. Если во имя аллаха Бабек Хуррамит отвергнет свою ложную веру и исполнится презрением к ереси Маздака и огнепоклонников, его можно будет помиловать...
Халиф Мотасим испытал некоторое облегчение. Ему желательно было проявить себя не жестоким деспотом, как его прадед, халиф аль-Масрур, а государем благостным, милостивым и великодушным. Халиф отказался от намерения казнить Бабека и с подчеркнутой торжественностью накинул зеленый платок пощады на скованные руки Бабека.
- Во имя аллаха единого милую тебя.
Решение халифа прозвенело в ушах придворных.
- С этого дня ты свободен. При том условии, как сказал шейх, что отказываешься от своей веры и склоняешься, как повелевает аллах, пред священным мечом халифа.
Карие глаза Бабека вспыхнули и он гневно тряхнул головой: "Нет!" Бабек так рванулся, что от звона его доспехов сотрясся дворец. Все недоуменно переглянулись. "Бисмиллахи арахмани арахим". Этот кяфир не может оценить добро.
Бабек разбушевался, желая разорвать цепи, сковывающие его, и наброситься на халифа. Стражники и черные рабы с трудом удержали его. Он смахнул со своих кандалов зеленый платок пощады себе под ноги и неистово растоптал его, издавая яростные восклицания. Затем, твердо шагая, вышел на середину, стал неколебимо и прочел отповедь халифу:
- Эй, мясник, кромсающий людей! Как смеет шейх! Я - огнепоклонник и умру огнепоклонником. Мое божество - вечное солнце!
Дворец закружился в глазах халифа Мотасима. Словно бы ноги его лишились опоры, отрывались от пола. Халиф с трудом взял себя в руки, большим усилием воли скрыл разочарование и выхватил обнаженный меч из-за пояса Бабека.
- Сколько снес голов ты этим мечом?
- Столько, сколько зарубок на клинке и рукояти. Жаль, что не, смог истребить всех убийц в халифате, - и Бабек с сожалением качнул головой.
Халиф Мотасим окинул взглядом зарубки на клинке и рукояти Бабекова меча. Ужас объял его. Этих тонких, густых полосок невозможно было сосчитать. А надпись на мече халиф прочитал несколько раз: "О, молодец, если вложишь меч в ножны, не берись за его рукоять". "Надо заткнуть ему глотку!" - Халиф до крови закусил губу и, топнув ногой, неподобающе визгливо крикнул:
- Палача! Палача! Палача сюда!
Черная занавесь мгновенно раздвинулась. Показалась наводящая ужас фигура Масрура с мечом в руке. Зеленые жилы, проступающие на бритом его черепе, взбухли, на открытых руках и голенях щетинились черные волосы: "О аллах, всемогущий и всемилостивейший, ты свидетель: я подневольный раб и за эту кровь на том свете не ответчик". Сама смерть глядела его глазами, вылезшими на лоб, а бескровные губы его тряслись и шептали молитву: "Прости мне вину мою, о аллах, я достигаю мечты..."
Масрур, шепча молитву, самоуверенно вышел вперед, с мечом в руке замер перед троном и, согнув свою безобразную тушу, несколько раз поклонился халифу:
- Я готов исполнить повеление светоча вселенной.
Халиф поморщился, его рыжее, застывшее, тупое лицо еще более потемнело. Халиф истошно заорал:
- Искроши этого кяфира! Мой покойный отец, халиф Гарун, всегда говорил: тот, кто вздумает приручить волка, в конце концов поставит себя в глупое и опасное положение.
Масрур осклабился, самодовольно принял меч и взвесил его в руке: "Знатный меч, приберегу его для голов, что редко встречаются".
"Когда рука тянется к мечу, голос разума смолкает" - произнес халиф Мотасим, заложил руки за спину и долго прохаживался по залу. Вдруг он остановился и подал знак стражникам и черным рабам, чтобы те подвели Бабека к плахе. Приказ был исполнен. Масрур хотел было завязать Бабеку глаза красным платком. Бабек возмутился и грудью столкнул Масрура на подстилку. Тот запыхтел и, обозленно схватив выроненный меч, надвинулся на Бабека:
- Нечестивец! Не очень-то старайся, сейчас я тебя, как и Гаджи Джафара, заставлю замолчать навсегда. Он тоже перед смертью не желал склониться перед моим мечом.
Масрур с помощью стражников и черных рабов подтащил Бабека к колоде и снова собрался завязать глаза красным платком. Но услышал упрямое:
- Палач, не завязывай мне глаза. Я хочу умереть, глядя на этот мир. На мою Страну Огней!
Халиф Мотасим выпучил свои синие глаза и, теребя редкую, длинную бороду, язвительно усмехнулся:
