Тэлфорд Тейлор - От Мюнхена до Токийского залива: Взгляд с Запада на трагические страницы истории второй мировой войны
Если бы даже генерал-полковник Хауссер получил в качестве приза эту страшную, израненную и почерневшую от огня землю — поле боя, — она была ему бесполезна: в скором времени весь этот район будет полностью очищен от немецких войск. Битва под Прохоровкой 12 июля, независимо от того, какие цифры русских потерь отдельные лица могут состряпать в будущем, навсегда лишила немцев возможности диктовать, когда и где возникнет новое поле боя.
Разъяренный Гитлер отстранил Хауссера от командования, а немецкие танковые дивизии вскоре отступили, чтобы зализывать свои раны и отбиваться от массированных русских атак на многих участках Курской дуги. Способность атаковать и продвигаться вперед была вырвана из рук немцев, которые никогда больше не смогут вернуть себе былое превосходство.
12 июля 1943 года на узкой полоске земли между рекой Псёл и железнодорожной насыпью юго-западнее Прохоровки погребальный звон колоколов оповестил о гибели немецких танковых сил. В тот же самый день советские войска нанесли сокрушительные удары на прилегающих с севера к Курской дуге фронтах. За три дня наступления Красная Армия углубилась в немецкую оборону на 25–50 километров.
К 24 июля советские войска полностью очистили от немцев территорию, которую вермахт сумел захватить после начала 5 июля операции «Цитадель». В районе севернее Курска и Белгорода немцы бросили в бой 17 танковых, 2 моторизованные и 18 пехотных дивизий, и эти усилия обошлись им в 70 тысяч убитых солдат и офицеров, сотни уничтоженных танков, орудий, самолетов и автомашин.[89]
Однако отгремевшие бои на Курской дуге были всего лишь начальной фазой массового разгрома немецких вооруженных сил на Восточном фронте. Русские считают, что Курская битва закончилась через 50 дней после первых залпов, прогремевших 5 июля. Эти 50 дней войдут в книги об истории второй мировой войны как стратегическое летнее контрнаступление Красной Армии 1943 года.
Наиболее критическая фаза этих 50 дней — когда вермахт, пытавшийся своими танковыми дивизиями захватить Курск и открыть дорогу на Москву, создал опасную угрозу русским — закончилась 24 июля. С этого момента и впредь советские войска будут последовательно очищать от немцев свою территорию, добиваться новых успехов и подрывать способность вермахта предпринимать сколько-нибудь значительные наступательные операции. Было бы, однако, серьезной ошибкой описывать этот период летнего наступления Красной Армии в 1943 году как паническое отступление немецких войск под натиском советских армий. Даже потерпев сокрушительное поражение, вермахт все еще оставался грозной силой с точки зрения оснащенности его боевой техникой, живой силой и решимости биться до конца.
Однако важен конечный результат, и в течение 50 дней, прошедших после начала операции «Цитадель», отборные немецкие дивизии будут разгромлены в ожесточенном сражении, которое все немецкие солдаты навсегда запомнят как Курскую битву.
Отдельные неудачи и даже неожиданные крупные потери русских в боях за Харьков не могут изменить пророческой символики фронтового репортажа, опубликованного 9 июля 1943 года в Москве, который столь метко и образно описал битву на Курской дуге и все последующие битвы на пути к Берлину: «“Тигры” горят».
Корнелиус Райан
День «Д»[90]
В лесу под проливным дождем в двух милях от военно-морского штаба в Саутвик Хауз один американец, которому предстояло принять важное решение, устав от навалившихся на него проблем, решил отдохнуть и расслабиться в своем скромно обставленном жилом автомобильном фургоне. Хотя он мог бы с удобством разместиться в просторном особняке Саутвик Хауз, Эйзенхауэр решил не делать этого. Он всегда старался быть как можно ближе к морским портам, в которых проходила погрузка его войск. Несколько дней назад он велел развернуть здесь свою походную штаб-квартиру. Тут были поставлены несколько палаток для его окружения и автофургоны, в одном из которых жил он сам, называя его «моим цирковым фургоном».
Фургон Эйзенхауэра был просторным, вместительным и состоял из трех комнат — спальной, гостиной и кабинета. Кроме того, в нем имелась крошечная кухня, туалет, и, наконец, на крыше располагалась застекленная наблюдательная площадка. Но Верховный главнокомандующий редко использовал все эти помещения. Недолго задерживался он даже в гостиной и кабинете: служебные совещания, которые он созывал, обычно происходили в палатке рядом с фургоном. Одна только спальня имела вполне жилой вид. В ней одной ощущались черты его личности: на столе у койки лежала большая кипа вестернов в бумажных обложках, на стене висели фотографии его жены Мэми и сына Джона, которому недавно исполнился 21 год, в форме курсанта Вест-Пойнта.
Из этого фургона Эйзенхауэр командовал почти трехмиллионной союзнической армией. Более половины этого необъятного воинского контингента составляли американцы: почти миллион семьсот тысяч пехотинцев, моряков, летчиков и солдат береговой охраны. Британские и канадские силы насчитывали около миллиона. В рядах союзнической армии сражались также французские, польские, чешские, бельгийские, норвежские и датские части. Никогда прежде не командовал американец такой большой и многонациональной армией и не нес на своих плечах груз такой невероятной ответственности.
Однако, несмотря на всю полноту власти этого загорелого, с заразительной улыбкой выходца с американского Запада, мало что говорило в нем о том, что он является Верховным главнокомандующим. В отличие от других командующих союзными войсками, которые были легкоузнаваемы по таким легко замечаемым приметам, как шитые золотом фуражки, увешанные наградами мундиры, весь внешний вид Эйзенхауэра был проникнут духом самоограничения. От остальных военнослужащих его отличали лишь четыре генеральские звезды на погонах, всего одна орденская колодка над нагрудным карманом да еще вышитые на рукаве, у плеча, пять первых букв слов «Верховное командование союзных экспедиционных войск». Даже в самом автофургоне отсутствовали внешние атрибуты власти — флаг, исчерченные пометками карты и подписанные фотографии сильных мира сего или близких к ним лиц, которые часто посещали его в этом фургоне. В спальне, рядом с койкой, стояли три разноцветных телефона: красный служил для срочных бесед с Вашингтоном, зеленый напрямую соединял его с резиденцией Уинстона Черчилля на Даунинг-стрит, 10, а черный связывал с его знаменитым начальником штаба генерал-майором Уолтером Беделлом Смитом, помощниками и другими высшими офицерами штаба союзного командования.
Узнавая какие-либо новости, Эйзенхауэр никогда не давал выражением своего лица понять, как он отреагировал на них. Его помощники вспоминают, как трудно им было понять, какое впечатление произвело на него то или иное известие…
Четыре месяца назад в Вашингтоне, утверждая его назначение на пост главнокомандующего, Объединенный комитет начальников штабов изложил его боевую задачу всего в одной фразе: «Вам надлежит высадиться на Европейском континенте и, действуя совместно с другими Объединенными Нациями, предпринять операции, нацеленные в сердце Германии, и сокрушить ее вооруженные силы…»
Так лаконично определялась цель всей кампании. Но для союзнического мира это было больше чем военная операция. Эйзенхауэр называл ее «крестовым походом», — призванным раз и навсегда покончить с чудовищной тиранией, ввергшей мир в самую кровавую из войн, поработившей около 300 миллионов человек в Европе. Правда, в то время еще никто не мог знать истинных масштабов и степени нацистских злодеяний в Европе — миллионов погибших в газовых камерах и крематориях Генриха Гиммлера, насильственно вывезенных из родных стран в Германию ради рабского труда и умерших там, тех замученных до смерти, убитых как заложники, погибших от голода…
Конечная цель кампании не ограничивалась победой в войне, но состояла в том, чтобы сокрушить фашизм, покончив с неслыханной по жестокости эпохой в человеческой истории.
Но вначале наступление должно было увенчаться успехом. Если этого не произойдет, разгром Германии растянется на годы…
Для того чтобы подготовиться к этой широкомасштабной кампании, от которой зависело так много, распланировать ее, множество людей в штабах работало больше года. Задолго до того как Эйзенхауэр был объявлен Верховным главнокомандующим союзными войсками, группа англо-американских офицеров под командой английского генерал-лейтенанта сэра Фредерика Моргана в глубокой тайне начала подготовительную штабную работу. Вопросов, проблем в ней было очень много, а положительного опыта, который можно было бы использовать, крайне мало — ведь прецедентов такого рода крупных войсковых операций практика этих стран не знала.
