Арабы Аравии. Очерки по истории, этнографии и культуре - Сенченко Игорь
Легенды гласят, что, отстроив Ирам, «осколок Рая на земле», возгордился Шаддад без меры. Возомнил себя, смертного человека, Богом. И возжелал, чтобы и люди поклонялись ему как Богу. За что и был наказан Господом — «сражен молнией, пущенной в него с небес». Притом прямо у ворот Ирама, когда, в окружении народа, намеревался торжественно въехать в чудный город свой (30).
Бану науф, другое древнее и знатное племя Ма’риба, славилось доблестью и отвагой своих воинов. В случае объявления войны, говорится в сказаниях, оно в течение суток могло «собрать и выставить под седлом не менее 12 тыс. мужчин». Женщины племени отличались «внешностью необыкновенно яркой»; были высокими и стройными. Носили на себе много дорогих украшений. Особенно браслетов, золотых — на руках и серебряных — на ногах.
Интересные воспоминания о Ма’рибе оставил французский офицер Луи дю Куре (1812–1867), состоявший на службе в армии египетского паши, Мухаммада Али (1769–1849). В 1844–1845 гг. он совершил путешествие в Йемен и Оман. Начал его с Саны. Оттуда с караваном в «350 верблюдов и 280 мужчин, в том числе 150 рабов», проследовал в Ма’риб, в земли Белой Сабы, как именовали это блистательное в прошлом царство «Острова арабов» народы Древней Аравии. «Ма’риб, — сообщает Абу-л-Фида’, — есть город Саба. Был назван так по своему основателю», Сабе, сыну Йашаба, отцом которого был Йараба, сын Кахтана (31). После Ма’риба Луи дю Куре побывал в Хадрамауте и Сухаре (Сохар). Приняв ислам и взяв имя ’Абд ал-Хамид, посетил Мекку. В своих увлекательных записках «Счастливая Аравия» и «Паломничество в Мекку», которые, будто бы, редактировал Александр Дюма, ярко описал традиции арабов Аравии, а в книге «Жизнь в пустыне» — повседневную жизнь и нравы бедуинов.
Суверен Ма’риба, сообщает Луи дю Куре, называл себя потомком рода Абу Талиба, дяди Пророка Мухаммада. Под властью его находилось «50 небольших деревень». Замок правителя представлял собой «большую, хорошо укрепленную башню». На первом ее этаже располагалась охрана, на втором проживали слуги, на третьем размещалось семейство шейха, и на самом верхнем, четвертом, находилась канцелярия или диван эмира. Углы и стены этого помещения украшало оружие: шлемы, боевые топоры, колчаны со стрелами, обоюдоострые мечи, седла и сбруя для лошадей и верблюдов. Эмира во время его встречи с Луи дю Куре и раисом (главой) каравана, с которым путешественник передвигался по землям Ма’риба, окружала большая свита, человек 50, не меньше. Все, как на подбор, — «мужчины стройные и крепкие», по словам Луи дю Куре, «типичные арабы Южной Аравии». Вооружение «старших среди них по возрасту» составляли мушкеты с фитильными замками и длинные обоюдоострые мечи; те же, «кто помоложе», имели при себе боевые топорики и обтянутые кожей щиты. За поясом у каждого из них торчал кривой аравийский кинжал джамбия. Складывалось впечатление, пишет Луи дю Куре, что все представшее перед глазами в Ма’рибе, — и замок правителя, и церемониал аудиенции, — это волшебным образом ожившая картина повседневной жизни одного из древних царств Аравии, описанных в Библии (32).
После представления Луи эмиру, у него сразу же поинтересовались, кто он и зачем пожаловал в земли Ма’риба. При этом недвусмысленно дали понять, что говорить надлежит правду и только правду; что «ложь здесь карается смертью». Луи ответил, что путешествует по Йемену, краю ушедших в легенды царств и народов Древнего мира, дабы воочию узреть «чудеса прошлого», в том числе Ма’риб, символ величия и могущества Древнего Йемена. Тут же, однако, его спросили: «Зачем ему все это нужно?». Ответ на этот вопрос, парировал нерастерявшийся Луи, известен одному Аллаху. Как и то, почему одним людям, согласно воле Аллаха, по душе шум, а другим — тишина и спокойствие, одним — «хождение по лицу земли», а другим — одиночество. Мне же лично, заключил он, как человеку, принявшему ислам, захотелось побывать в землях «колыбели ислама», и полюбоваться великими творениями Аллаха на прародине арабов, в Аравии.
Удивившись такому красивому ответу из уст франка, суверен Ма’риба повелел провести, в соответствии с традициями предков, обряд приветствия почетного чужестранца. Заключался он в следующем: Луи, поставленного в центр круга, образованного сидевшими вдоль стен приближенными эмира, раздели. Затем слуги эмира умастили тело Луи ароматизированными маслами, и одели в национальные одежды, предварительно опрыскав их духами и окурив благовониями. После чего последовал церемониал аравийского гостеприимства. Путешественника усадили на ковер, разостланный на полу, рядом с правителем; и щедро угостили местными деликатесами: мясом, финиками, медом, верблюжьим молоком и, конечно же, знаменитым йеменским кофе (33).
После трапезы, обильной и сытой, последовало широко практиковавшееся в тех землях с незапамятных времен «испытание мужских качеств» гостя-чужеземца. Луи препроводили на крышу замка, подвели к ее краю — и приказали прыгать. Столь неожиданную команду предварили словами о том, что если гость не лукавил, и те красивые и восторженные слова, что он говорил о землях йеменцев, были сущей правдой, то Аллах непременно спасет его. Решив, будь что будет, рассказывает Луи, он шагнул вперед, но слуги-рабы эмира, стоявшие рядом, подхватили его под руки.
Однако и на этом приключения горемыки-француза в замке владыки Ма’риба не закончились. Предстояло новое испытание — дикими животными. Ибо не удалось понять, как выразился правитель, поддалось ли во время первого испытания сердце Луи страху, или нет, оставалось ли оно спокойным, как у истинного мужчины-воина, или «трепетало, как у пугливой куропатки». Только схватка с дикими животными, сказал эмир, и могла продемонстрировать, как учили предки, твердость и решимость человека, его характер и волю, иными словами, — «истинное лицо мужчины».
Это испытание проходило в подземелье замка. Сопроводив туда Луи, гвардейцы эмира вложили в его правую руку саблю, а в левую — кольцо с прикрепленной к нему лампой. И распорядились, чтобы двигался он только вперед, до тех пор, пока не упрется в клетку с пятью пантерами. При этом, что бы там ни случилось, с указанного ему пути не сворачивал, и назад, ни в коем случае, не оглядывался. Путь к клеткам с дикими животными, повествует Луи, «устилали» кости и черепа людей, что, конечно же, «наводило страх и ужас». Добравшись, наконец, до пантер, Луи начал, было, открывать дверцу одной из клеток, но металлическая решетка, неожиданно опустившаяся сверху, отгородила его от хищника (34). «Испытание дикими животными» бравый офицер, судя по всему, выдержал с честью.
Вскоре выяснилось, что и это был еще не конец подстерегавших Луи в Ма’рибе сюрпризов и неожиданностей — последовало «испытание словом». Местные мудрецы-судьи начали задавать ему вопросы, так или иначе связанные с паломничеством в Святые земли ислама. После чего попросили удалиться, и, оставшись наедине, долго совещались. Затем двери отворились, и церемониймейстер пригласил чужеземца проследовать в зал. По сигналу эмира туда сразу же вошел и стражник, неся в руках саблю в дорогих ножнах и с рукояткой, инкрустированной драгоценными камнями. Приказав Луи опуститься на колени, владыка Ма’риба подошел к нему, вынул из ножен внесенную саблю и передал ее в руки человеку, «похожему на палача». В это самое время дверь в помещение неожиданно распахнулась, и на пороге появился один из провожатых каравана. Размахивая руками, стал громко кричать, что чужеземец — слуга Иблиса (шайтана). И подтверждением тому служит, дескать, то, что по пути в Ма’риб франк взбирался на печально известную в народе Гору шайтана, но почему-то остался жив. Хотя прежде, кто бы туда не забредал, будь то человек или животное, то непременно погибал. Поэтому-то он лично хотел бы расправиться со слугой шайтана, сразив его выстрелом из пистолета. Получив на то разрешение, — выстрелил. Пуля, к счастью, прошла мимо, лишь слегка оцарапав шею Луи. Хладнокровие путешественника возымело эффект; и шейх, попрощавшись с ним и подарив на память тот самый меч с драгоценной рукояткой, которым палач намеревался снести ему голову, отпустил, наконец, франка с миром (35).
