Валентин Курицын - Томские трущобы
- Ну ты вот что, Кондратий Петрович, распорядись-ка, брат, насчет опохмелья. Голова у меня трещит. Дома сегодня только показался: прямо беда. Отец волком смотрит, молчит, а мать, та давай меня отчитывать. И пьяница ты, дескать, и картежник, непутевая голова. Слушал я слушал, махнул рукой и ушел.
- Женить тебя надо, так тогда остепенишься, - иронически заметил Егорин.
- Ох, не говори, брат, надоели они мне с этой женитьбой. "Женись, да женись!" А на кой ляд мне жениться...
- Коли Катька жива, - подхватил Егорин.
Легкое облачко грусти прошло по лицу Ивана Семеновича.
- Жива-то она жива, да что толку, - грустно вздохнул он.
- Ну ладно, буде горевать... Анфиса, а Анфиса! - Егорин постучал в стенку, - собери-ка нам закуски, вот брата твоего опохмелять надо.
Минут через 15 Егорин и Иван Семенович сидели за графинчиком водки и, обмениваясь замечаниями, то и дело опустошали рюмки. По мере того, как содержимое в графинчике улетучивалось резко определялось душевное состояние собутыльников: Иван Семенович все чаще и чаще вздыхал, хватаясь за голову, по временам затягивая какую-то грустную протяжную песню; Егорин же по мере опьянения, наоборот, глубже уходил в себя и только вырывавшиеся порой гневные восклицания, неизвестно по чьему адресу направленные, обнаруживали, какая злоба кипит в его душе. Мысли его, как и следовало ожидать, были заняты таинственным исчезновением тридцати тысяч.
Когда графин был допит, Иван Семенович слегка пошатываясь поднялся Из-за стола и, с шумом отодвигая стул, крикнул: "гулять, так гулять! Едем брат!"
- Куда, - вскинул на него глаза Егорин.
Иван Семенович покосился на дверь, подмигнул Егорину и намереваясь возбудить подозрения в жене последнего, объяснил:
- К Ухареву поедем, он обещал нового рысака достать.
- Что ж, пожалуй, поедем! - согласился Егорин. - Анфиса Семеновна! крикнул он жене. - Ты нас обедать не жди, в гостях пообедаем.
- Налили зенки-то, - ворчала жена Егорина, когда они проходили через лавку, - опять с петухами воротишься домой.
Отойдя саженей десять от дома, Иван Семенович расхохотался и хлопнул Егорина по плечу.
- Облапошили бабу! Нет, мы, Кондратий Петрович, с тобой знаешь куда зальемся? К Орлихе!
- Чего там не видали-то! Уж пить, так пить, как следует. Ты, ведь четыреста рублей, говоришь, выиграл, так и развернись по-настоящему... в "Европу", аль в "Россию" поедем!
- Что ж и это можно.
Они взяли извозчика и покатили прямо в "Россию".
Было часов семь вечера. В общей зале гостиницы, куда мимоходом заглянули наши друзья, народа было всего два или три человека. Из биллиардной доносился звук шаров. Не снимая пальто Иван Семенович и Егорин пошли наверх. Перед ними появился лакей в почтительной, ожидающей позе.
- Дай нам кабинет, - отрывисто бросил Иван Семенович, - угловой свободен?
- Так точно!
- Ну, вот, и отлично, здесь мы и обоснуемся.
Они прошли в кабинет.
Это была большая высокая комната, оклеенная темно-зелеными обоями, стоял стол, покрытый белоснежной скатертью. В углу виднелось пианино. Лакей повернул кнопку и мягкий бледный свет электричества залил кабинет.
- С чего же мы начнем, - спросил Иван Семенович, после того, как они разделись и присели на диван.
Лакей опустил оконные шторы, поправил скатерть и протянул собеседникам карточку.
- Нешто шампанской выпьем, как ты думаешь, Кондратий Петрович, предложил Кочеров.
Егорин утвердительно кивнул головой.
- Какой марки прикажете-с, - изогнулся лакей.
- А шут их разберет, ваши марки, тащи, что подороже.
- Заморозить прикажете-с.
- Ну понятное дело! А закусить-то ведь чего-нибудь надо, Кондратий Петрович.
- Гм, закусит! Чего бы такого съесть.
- Семга-с есть, отличная, икра свежая, стерляди живые есть, докладывал лакей.
- Ну, ладно, - махнул рукой Кочеров, - давай нам и того и другого и третьего. Гулять так гулять, правильно я говорю, Кондратий Петрович!
- Вестимо дело! Ты у меня парень с головой. Одно дело - пончик, иное каравай ржаной, - поддакнул Егорин.
- Сию минуту-с, все будет подано!
Лакей вышел из кабинета, плотно притворив за собой дверь. Иван Семенович подошел к одному из окон, выходящему на Нечевскую улицу, приподнял тяжелую штору и посмотрел вниз. На улице уже совсем стемнело...
В отблеске электрического фонаря, зажженного у подъезда ресторана, порой мелькали силуэты прохожих.
В такую холодную темную ночь, когда идет дождик и ветер жалобно шумит в телеграфных проводах, светлый и уютный кабинет кажется еще уютнее и светлее.
- А, ведь, без женского сословия скучно будет! - обернулся от окна Кочеров.
- Что ж, послать можно, - безразличным тоном отозвался Егорин, нажимая кнопку звонка.
Явился лакей.
- Звонить изволили?
- Да, вот нужно будет извозчика с запиской послать.
Иван Семенович вынул из кармана записку и протянул ее лакею.
- Вот, посылай извозчика к Орлихе.
- Слушаю-с...
На столе появилось шампанское.
Вино запенилось в бокалах. Час спустя, в дверь кабинета раздался легкий стук.
- Можно! - послышался за дверью молодой, нежный и приятный голосок.
12. ЗАГОВОРИЛО РЕТИВОЕ
Иван Семенович со всех ног бросился к двери.
- Милости просим. Пожалуйте! - расшаркивался он перед входящими девицами. - Екатерина Михайловна, - продолжал он, позвольте вам помочь! Дайте сюда ваш шарф! Дождиком вас замочило немножко?
- Нет, экипаж был крытый. Только вот в подъезд входили, так немного спрыснуло. Ну да дождик же: льет, как из ведра, - оживленно рассказывала Катя, сбросив на руки Ивана Семеновича свой модный темно-малинового бархата сак. На пышных, светло-русых волосах девушки, выбившихся из-под черного шелкового шарфа, блестели дождевые капельки. Щеки ее горели румянцем оживления.
- Ну-с, господа, теперь поздороваемся как следует! Здравствуйте, Иван Семенович! Ой, ой, - да не жмите же так больно руку. Что у вас за странная манера!
Катя с легкой улыбкой подула на свои маленький пальчики, побелевшие от рукопожатия Кочерова. Тот виновато наклонил голову.
- Простите великодушно, Екатерина Михайловна: от радости великой, что вас увидел!
- Вот, господа, позвольте вам представить новую "тетенькину племянницу". Прошу любить да жаловать! Кланяйся, Шура, господам пониже!
Господа почет любят.
Другая девушка, приехавшая с Катей, рослая, прекрасно сложенная шатенка лет восемнадцати, вспыхнула и смущенно пробормотала: "Ах, какая вы... просмешница!"
- Ничего, ничего, Шурочка, не смущайся! Будь как дома! Ходи веселей!
- Займись барышней, Кондратий Петрович! Ты ведь свеженьких-то любишь!
А она только неделю из деревни... Посмотри, даже загар деревенский не прошел!
- Ну и ухарь же ты, девка: мертвого из могилы подымешь... - процедил сквозь зубы Егорин, потягивая шампанское.
- Садитесь, садитесь, гости мои дорогие! Чем вас потчевать прикажете?
- суетился Иван Семенович, усаживая барышень.
- Эге, да вы разгулялись не на шутку! Шампанское пьете. Помс-рисек моя любимая марка. Отлично! - болтала Катя, чувствуя себя в этой обстановке дорого кутежа, как в родной стихии. - Только вот что, друзья мои, продолжала она, делая бутерброд из свежей икры, - должна вам заявить, что мы, я и моя подруга, голодны как сорок тысяч пильщиков, ибо наша достоуважаемая "тетушка" накормила нас таким обедом, что...
Иван Семенович сорвался с места.
- Господи боже мой! Только приказывайте, сию минуту все будет, крикнул он, нажимая кнопку.
- Вот что, голубчик, - начала Катя, обращаясь к явившемуся лакею, - вы нам дадите рябчиков под белым соусом... Только поскорее, пожалуйста!
- Слушаюсь, - метнулся лакей. - А стерлядь паровую сейчас прикажите подать!
- Да, да, - вспомнил Кочеров, - подавайте сейчас...
Катя медленно, маленькими глотками тянула вино.
- Ах! Давно я не пила настоящего шампанского... великолепный напиток! Он напоминает мне мою молодость!
- Что вы, Екатерина Михайловна, стыдитесь говорить: "вашу молодость" да разве теперь-то вы не молоды! - искренне вырвалось у Кочерова.
- Теперь бы еще устриц десяток и совсем бы на столицу походило! продолжала Катя, мечтательно щуря свои темно-серые глаза, - вы, Ваня, обратилась она к Кочерову, - понятия не имеете об устрицах.
- Откуда мне... в Сибири их нет! Думаю, привычку надо к ним.
- Да, брат, Катюша, - здесь об устрицах забыть надо... Это тебе не Москва! - вставил Егорин, наполняя бокалы. - Нечего старое вспоминать! Выпьем лучше!
Катя залпом выпила бокал.
- Люблю за ухватку! Молодец девка: пьет не морщится! - одобрительно крякнул Егорин.
- А ты, что же, разлапушка, - продолжал он, обращаясь к Шуре, - сидишь невесела. Пей вино-то... - И он обхватил ее левой рукой, та сконфуженно опустила глаза и сделала слабую попытку освободиться. - Ничего, ничего! Сиди себе смирненько... Ишь ты, нагуляла сколько жира... Сдобная!
Шура молчала, краснела и ежилась от слишком грубых прикосновений своего кавалера. На глазах у нее блестели слезинки. Катя отодвинула кресло и, шумя своим черным шелковым платьем, прошлась к пианино.
