Н Евреинов - Тайна Распутина
Мы еще вернемся к тайне "чудотворного" влияния Распутина в последней главе настоящего очерка.
Здесь же, помимо сказанного, ограничимся лишь указанием, что это "чудотворное влияние" простиралось главнейшим образом на царскую семью, вызывая скептическое к себе отношение в огромном большинстве камарильи, брезгливо-завистливой к "грязному фавориту".
Объяснение этому легко найти хотя бы в том впечатлении, какое должен был производить на привыкшего к вежливости, подобострастию и лести "самодержца" не считавшийся ни с каким придворным или просто светским этикетом грубый и смелый до наглости крестьянский "пророк".
Совершенно невозможно представить себе, чтобы в так называемом "приличном", трезвом обществе кто-либо из присутствующих дерзнул ударить по столу так, чтобы у хозяина сердце дрогнуло! - Распутин же, как нам известно, прибег к подобному "маневру" в присутствии Николая II чуть ли не в первый же день их знакомства, и сделал это с таким вызывающим видом, который сразу же должен был смутить непривыкшего к тому монарха.
Смутить, озадачить, ошарашить, застигнуть врасплох того, кого собираешься подчинить своему влиянию - это уже пол-победы в виду намеченной цели. Достигнуть такого успеха в отношении "простых смертных", видавших "всякие виды" и потому редко поддающихся смущающим уловкам - довольно трудно, какой бы высокий пост ни занимал кто-либо из "простых смертных". - На "царя" же, "помазанника божьего", "неограниченного монарха", словом на Николая II, воспитанного в тепличной атмосфере императорского дома Романовых, такие выходки "простеца", тут же корявым языком дающего свои, быть может, и непрошеные вовсе советы, - должны были производить впечатление какой-то неотразимой "потусторонней" мощи!
Раз поддавшись такому "влиянию", и царь, и царица оказались как бы завороженными этой странной личностью, для которой - им казалось - никакие законы не писаны, кроме "божеских"!
Полные, ко времени знакомства со "старцем", всевозможных религиозных предрассудков, суеверий, "примет" и т. п., с непрестанным страхом за свою жизнь и в особенности за здоровье хворого наследника, внемлющие всяким мистико-спиритуалистическим бредням 72, вместе с тем обуреваемые похотью, не вяжущейся с ханжеской моралью, Николай II и Александра Федоровна нашли, наконец, в Распутине того "Друга" и господина их мыслей и чувств, которого так долго не хватало рабским душам этих властителей над шестой частью земного шара.
Распутин же, если не сразу, то все же очень скоро понял положение, в какое ставила его психическая неуравновешенность его высоких покровителей, и сумел сделать отсюда выводы, открывавшие ему доступ к целому ряду "чудес" и сфере государственного правления Российской империей.
Поистине, в этой сфере Распутин стяжал себе куда большее право на звание чудотворца, чем в сфере мистико-религиозной.
"Царский лампадник", как его официально титуловали во дворце, о. Григорий, на первых же порах своей придворной карьеры, стал в действительности ближайшим царским советником, ходатаем за царя перед богом и посредником между этими почтенными правителями.
Очень верную, сравнительно; характеристику роли Распутина, в этот первый период его "государственной" деятельности, дает нам хорошо знавший "старца" С. П. Белецкий.
"Войдя и высочайший дворец, - пишет он, - при поддержке разных лиц, в том числе покойных гр. С. Ю. Витте и кн. Мещерского, возлагавших на него свои надежды с точки зрения своего влияния в высших сферах, Распутин, - пользуясь всеобщим бесстрашием, основанным на кротости государя, ознакомленный своими милостивцами с особенностями склада мистически настроенной натуры государя, во многом по характеру своему напоминавшего своего предка Александра I, - до тонкости изучил все изгибы душевных и волевых наклонностей государя, сумел укрепить веру в свою прозорливость, связав со своим предсказанием рождение наследника и закрепив на почве болезненного недуга его высочества свое влияние на государя путем внушения уверенности, все время поддерживаемой в его величестве болезненно к тому настроенной государыней, в том, что только в нем одном, Распутине, и сосредоточены таинственные флюиды, врачующие недуг наследника и сохраняющие жизнь его высочества, и что он как бы послан провидением на благо и счастье августейшей семье" 73.
Став, как "прозорливец", persona grata в чисто семейных делах дома Романовых, Распутин очень скоро и вполне естественно становится пред "царскими очами" и "прозорливцем" в делах государственных. - Хотя П. Г. Курлов, защищающий, в своих воспоминаниях, царя и Распутина от "злостных слухов", и утверждает, что в назначения высших сановников Распутин "в то время" совершенно не вмешивался, однако и он признает, что "мнение его (Распутина) о том или другом человеке не оставалось без влияния, при громадном доверии к нему царя и наклонности последнего к мистицизму, особенно, когда государь по своему убеждению или по каким-нибудь другим причинам колебался при выборе или назначении какого-нибудь лица" 74.
Но одно дело - давать советы, когда за ними обращается лицо, нуждающееся в них, другое дело - давать их без всякого за ними обращения. В последнем случае советник - как нетрудно заметить - из консультанта становится уже руководителем другого, хотя и продолжает облекать свои указания этому другому в форму "советов".
Не надо быть психологом, чтобы ясно понять, как легко и просто, сравнительно, человек, внушающий другому мысль о своей спасительной для него миссии (путем ряда чудес, пророчеств, исцеления и т. п.) становится со временем для этого другого не только ближайшим советником, но и верховным руководителем, не только "другом", но и "господином".
Такое положение - вернее говоря, такой именно тайный пост "руководителя" и занял при царе со временем Распутин, обласканный монархом и прежде всего его "благочестивейшей супругой" в качестве "святого". "Император царствует, но управляет императрица... Под указку Распутина". Вот подлинные слова С. Д. Сазонова в день оставления им поста министра иностранных дел (3 августа 1916 г.), сказанные при прощальном визите французскому послу Палеологу 75.
Принято думать, что, в то время как Николай II считал "советы" о. Григория внушаемыми ему богом, - "советы" эти на самом деле исходили от небольшого круга сановных лиц, не брезговавших пользоваться положением "святого" для своих чисто карьеристических и наживных целей.
Этот взгляд проходит красной нитью в целом ряде газетных заметок и памфлетов, посвященных Распутину как при его жизни, так и после его смерти. Этот же взгляд доминирует и в литературных трудах, выясняющих роль и значение знаменитого "старца". Так С. П. Мельгунов считает Распутина "слепым орудием дельцов и аферистов", "простой игрушкой в руках темных дельцов старой монархии" 76. Палеолог склонен думать, что Распутин действовал под влиянием "шайки банкиров и скомпрометированных спекулянтов, Рубинштейна, Мануса и пр.", которые "снюхались с ним и щедро заплатили ему"; "по их указаниям", - мнится Палеологу, - Распутин "посылает записки министрам, банкам, всем влиятельным лицам" 77 и т. д.
Этот взгляд на роль Распутина может быть оспариваем и не без основания. По крайней мере, начиная с 1911 г. - года ожесточенной борьбы Распутина с епископом Гермогеном и с Илиодором - можно легко убедиться, хотя бы из истории этой же борьбы, что Распутин, без всякого влияния с чьей бы то ни было стороны, сам, по собственной инициативе, умел отменно (по своей жестокости) отстоять шкурные интересы и провести на деле чисто личную директиву. Стоит лишь перелистать последнюю главу "Святого чорта" б. иер. Илиодора, чтобы в этом совершенно убедиться, с какой бы осторожностью мы ни подходили к "страшной книге" мятежного монаха. В этом же нас утверждает и переписка Николая II и Александры Романовых, особенно те письма 1915 года, где речь идет о смещении вел. кн. Николая Николаевича с поста верховного главнокомандующего. "Старец" знал, что Николай Николаевич его, Распутина, заклятой враг; этого было совершенно достаточно, чтобы сделать его в глазах царицы, а затем и царя врагом "помазанника божия", интриганом, узурпатором власти, чуть не крамольником. В этом мстительном намерении, так же, как и в проведении его в жизнь, Распутину никто не подсказывал ни образа мыслей, ни образа действий. Ничьей "игрушкой" он здесь не был, а тем более "слепым орудием", как выражается С. П. Мельгунов.
Началось ли самодержавие Распутина... с низвержения Николая "большого" (т.-е. вел. кн. Николая Николаевича), - как это думает М. Н. Покровский 78 или раньше, об этом можно конечно спорить; бесспорно только то, что в один, далеко не прекрасный для России день, это самодержавие "сибирского авантюриста" стало вполне реальным фактом, на веки опозорившим и без того несчастный дом Романовых.
Распутин видел ясно, что дом Романовых - несчастный дом, ибо он возглавлялся ограниченным, слабовольным монархом, находившимся под влиянием вздорно-истеричной, недоброй, тщеславной и нерусской царицы.
