Тихон Семушкин - Чукотка
Я вышел из яранги и отправился к палатке.
Вокруг нее в ночной тиши таньги плясали "танец диких". Они прыгали с ноги на ногу и хлопали рука об руку. Издали эти прыгающие силуэты напоминали танцующих шаманов.
- У-ух! Чертовски холодно! - подскакивая на одной ноге, говорит Владимир.
- Да неужели? - со смехом спрашиваю я. - А мне ничего, хорошо.
Я вошел в палатку. В углу, около потухшего примуса, втянув шею в пальто, сидит Таня. Она мерзнет и дремлет.
- Бросьте вы танцевать, товарищи! Дотанцуетесь до воспаления легких! Ведь до культбазовского врача и медикаментов еще сто сорок километров. Из двух зол всегда выбирают меньшее, - уговариваю я своих спутников.
- А там как? Хорошо? - спрашивают они, и чувствуется, что они уже колеблются.
- Благодать! Тепло и светло.
- Ну вот что, ребятки! - заговорил предрика, глядя на учительницу. Приказываю ликвидировать палатку. Айда все по ярангам!
Вскоре чукотский меховой полог заполнили "белолицые".
- Да, тут действительно не так уж плохо! - говорит намерзшаяся учительница, присаживаясь к столику, на котором уже приготовлен чай.
- Конечно, неплохо, когда принюхаешься, - ворчливо сказал Володя.
Утром сквозь густые, тяжелые облака показалось мутное солнце. Мы двинулись в путь. Настроение стало лучше. Дальше все пошло хорошо. Едва только входили в селение, таньги наперебой лезли в меховой полог и располагались на оленьих шкурах.
Так пробирались мы шесть дней - где пешком, где и на нартах - по тундре, еще не покрытой снегом. За эти шесть дней мы прошли сто пятьдесят километров.
Последнее чукотское селение было в тридцати километрах от культбазы. Чукчи сообщили нам, что на кульбач очень много таньгов и много понастроено белых яранг, то есть домов.
Остаток пути решено было осилить сразу, за один переход. Распределили продукты. Здесь обнаружилась "хитрость" предрика Пономарева. Оказалось, что у него во фляжке, с которой он не расставался даже во время сна, была не вода, а самый настоящий ямайский ром! Он умышленно скрывал его, сохраняя на крайний случай. Разумеется, как только это стало известно, мы сейчас же разгрузили его от излишней тяжести. Даже Таня приняла в этом деле участие. Она, впрочем, клялась, что спиртное пробует впервые в жизни.
Отсюда на культбазу два пути: кратчайший - через горы, и другой, несколько длиннее, - вдоль Берингова моря. Таня под конец пути устала и отказалась идти через горы.
Наша экспедиция разбилась на две группы. Вся мужская часть, за исключением меня, направилась в сопровождении чукчи-проводника по кратчайшему пути, через горы. Мы с учительницей пошли вдоль берега моря.
Мы долго идем по морской гальке. Ноги утопают в мелких камешках; шагать тяжело, и только там, где ледниковые оползни спускаются к морю, идешь легко по гладкой, твердой снежной коре. Таня вскоре выбилась из сил и присела на гранитный камень.
Впереди на каменистом утесе еле-еле виднелись чукотские яранги.
Пришлось оставить Таню на берегу слушать шум полярных льдов, доносившийся с моря, а самому, прибавив шагу, идти в чукотское селение за собачьей упряжкой.
Меня встретили женщины и ребята. Когда я сообщил им, что уставшая русская девушка не может идти пешком, они взмахнули руками и тут же бросились к ярангам за собаками. Женщины быстро заложили упряжку, и одна из них сказала:
- Вот этот мальчик поедет к ней навстречу.
Но пока мальчик собирался в дорогу, Таня уже подходила к стойбищу.
Пятнадцать километров теперь отделяло нас от культбазы. Мальчик по имени Таграй, впоследствии ставший Таниным учеником, посадил учительницу на нарту и погнал своих двенадцать псов прямо по голой тундре. Снега еще не было, и нарта перепрыгивала с одной мокрой кочки на другую.
Словно нарочно, выбежал заяц, и собаки понеслись во всю мочь. Такой бешеной езды учительница никогда не испытывала. Маленький каюр еле управлялся с осатаневшими собаками.
Учительница облегченно вздохнула, когда наконец упряжка остановилась у домов культбазы.
ПЕРВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ
Большой залив Лаврентия глубоко врезается в материк. На левом берегу, в десяти километрах от входа в бухту, возле склона горы, вытянулись словно по линейке одиннадцать домов европейского типа.
Это и есть Чукотская культбаза.
По улице ходят люди в европейских костюмах, женщины в туфлях на каблуках; то тут, то там встречаются чукчи-рабочие в спецодежде обычного покроя. На крыше крайнего дома печник выводит последнюю трубу. Пекарь китаец несет на железном листе кондитерские изделия. Китаец-прачка катит вагонетку, груженную бельем. Вагонетка скрипит на узкоколейке, проведенной от самого берега моря.
Это и есть Чукотка. Новая, Советская Чукотка.
Новички не ожидали найти здесь благоустроенную жизнь. Между тем в этом поселке были баня, прачечная, общественная столовая, пекарня, строилась радиостанция.
Основные учреждения культбазы - больница-амбулатория, школа-интернат, ветеринарно-зоотехнический пункт, пушная фактория.
Квартиры сотрудников состоят из трех меблированных комнат, небольшой кухни и ванной. Внутри стены обиты американским толстым картоном, загрунтованы, покрашены масляной краской. Пол блестит.
В столовой - пять длинных столов, накрытых белыми скатертями; на одном из них даже букет цветов. Доктор утверждал, что таких цветов за горой сколько угодно, и наша учительница была склонна поверить. Но краевед разоблачил доктора. Букет был владивостокский, его оставил капитан одного судна. Все любовно ухаживали за этим букетом, все хотели как можно дольше продлить его существование. Цветы сближали с Большой Землей, родиной этих цветов.
Мы восхищались и обстановкой, и питанием, и разнообразием меню. Повар Го Син-тай, видимо, вкладывал в него всю свою изобретательность.
- В нашей столовой можно получить не только "ножки фри", но и тюленьи ласты по-чукотски, - шутил доктор, поглаживая свой живот. - Это, я вам доложу, кушанье - пальчики оближешь! И приятно, и вкусно, и питательно, и, самое главное, в ластах уйма витамина "С". Простите, - обратился доктор к учительнице, - ваше имя-отчество?
- Зовите просто Таня.
- Очень хорошо. А вас, молодой человек, как звать?
- Владимир, - ответил учитель. - Мы же, доктор, с вами земляки. Я тоже из Ленинграда.
- Что вы говорите, Володя! - закричал доктор.
- Модест Леонидович зовут вас?
- Да, да!
- Вот письмо от вашей жены. Познакомился я с ней в Комитете Севера.
- Чудесно, чудесно! Вот мы и будем работать здесь дружной советской семьей. Только, должен вам сказать, друзья мои, с работой здесь неважно.
Доктор вздохнул и продолжал:
- Три месяца я сижу здесь не у дел! Хотя бы один больной! Не идут в больницу. А это для меня тягостно. Последнее время я работал в прекрасной ленинградской клинике. Я - старый земский врач. Я люблю народ и работать люблю. А здесь... шаманы... кругом шаманы. Я вижу больных только на улице, а в больницу их не затащишь.
После обеда мы направились в школу. В просторном, светлом здании, отделанном так же, как жилые дома, было пять классов, учительская, комната для сторожа, кухня, раздевальня, рекреационный зал площадью в сорок квадратных метров.
Есть где разгуляться чукотской детворе!
Строительство интерната не было закончено. Поэтому мы решили временно организовать интернат тут же, в школьном здании.
Школа при таком положении могла вместить не сорок, а всего двадцать учеников. Но мы считали, что, впервые открывая такую школу, нужно создать исключительно благоприятные условия, чтобы сразу завоевать симпатии населения.
Много предстояло работы - работы своеобразной, такой, о которой и у нас самих не было ясного представления.
Школу-интернат, которую мы собирались открыть в полярной стране, никто из чукчей не знал. Люди о ней даже не слыхали. Малейший промах в организации ее мог повредить всей работе культбазы. Сообщение врача о том, что к нему в больницу не идут, нас насторожило.
Вечером в помещении школы было собрание всего коллектива культбазы.
Говорил председатель рика, бывший уральский рабочий и старый северянин.
- Товарищи, все мы здесь в продолжение нескольких месяцев будем жить отрезанные от всего мира. У нас еще не отстроена радиостанция. Мы лишены возможности получать даже отрывочные сведения о жизни нашей страны. Мы можем надоесть друг другу. Как же нам сохранить нашу здоровую семью? Этого, товарищи, можно достигнуть только при одном условии: если вы нагрузитесь работой по специальности и работой общественной. Безделье - особенно благоприятная почва для склоки и бузотерства. А на севере у людей такая склонность бывает.
После собрания мы вышли погулять по единственной улице культбазы Ленинскому проспекту.
Море гудело. Ветер больно бил в лицо. С трудом пробирались мы к берегу.
Был ледяной шторм. Брызги и мелкие льдинки, сверкая, летели ввысь. Море выбрасывало на берег гальку, но сейчас же обратная волна смывала ее. Галька глухо шумела.
![Юрий Рытхэу - Люди нашего берега [Рассказы]](/uploads/posts/books/134656/134656.jpg)
