Гвин Джонс - Викинги. Потомки Одина и Тора
Песни, сложенные тремя скальдами, и предания, бытовавшие в устной традиции, легли в основу одного из самых ярких эпизодов "Круга Земного". Здесь Снорри Стурлусон оставил свою обычную суховатую беспристрастность: его рассказ согрет симпатией к Олаву. Разумный читатель, однако, отметит два факта. Олав поставил на карту все в отчаянной решимости победить или умереть, даже в целом благосклонная к Олаву легенда сообщает, что он пытался отвоевать королевство с помощью тех, кого прежде порицал и отвергал — чужеземных наемников-язычников. В войске его противников, читаем мы у Снорри, были только норвежцы. Но при ближайшем рассмотрении за битвой при Стикластадире просматривается обычная схема скандинавской политики: противостояние Дании и Швеции и борьба соперничающих группировок в Норвегии. Согласно источникам, сражение происходило 29 июля 1030 г. Но 31 августа в районе Стикластадира наблюдалось солнечное затмение, два события, естественно, совместились, что привело к путанице в датах. Подробностей битвы мы не знаем (187), но к вечеру Олав был мертв, а Норвегия в очередной раз оказалась под властью чужеземца.
Судя по тому, что рассказывают средневековые историки, норвежцы сразу же об этом пожалели, однако эти свидетельства, очевидно, пристрастны. Понятно, что для многих скальдов, как для Сигвата, "все скалы смеялись", когда был жив Олав, а после его гибели "даже склоны" смотрели хмуро, но едва ли можно поверить в то, что Эльфгиву и Свейн немедленно стали преследовать своих друзей и сторонников, притеснять херсиров и облагать тяжкой данью бондов. Во всем, что сообщают по этому поводу своды королевских саг, слишком чувствуется рука придворных историков и ретивых агиографов. Видите, говорят они, норвежцы убили своего законного конунга и попали под власть злобного датского тирана и коварной англичанки. А вот как они поплатились за свою измену — и дальше подробно описывается, как новые правители обирали людей, силой заставляли их служить себе и вообще творили всяческие несправедливости. Очень красочно — но веры всему этому нет. По сути, мы имеем здесь дело со светским аналогом христианской легенды о святом Олаве.
Вскоре нашлись свидетели того, что калеки и слепые исцелялись кровью убитого конунга; а когда, с дозволения конунга Свейна, гроб Олава выкопали из земли и открыли, тело, разумеется, оказалось нетленным. Конечно же епископ Гримкель объявил Олава святым, и гроб перенесли в церковь Святого Клемента в Нидаросе, которую двадцать лет назад выстроил сам же Олав. Чудеса множились, имя Олава обрастало легендами, слухи и истории расходились по всей Норвегии, и в конце концов все окончательно в них уверовали. Благодаря этой вере повысился авторитет церкви и норвежской королевской династии. Культ святого Олава, возникший так быстро без особых на то оснований, распространился во многие другие страны и просуществовал очень долго. Конунг Олав умер у камня возле Стикластадира; святой Олав продолжал свои труды на благо родной земли и после того, как эпоха викингов закончилась, в качестве perpetuus rex Norvegiae, вечного короля Норвегии. Глубинные перемены, происшедшие в стране, выявлялись постепенно, на протяжении столетия, но два обстоятельства стали понятны сразу: во-первых, Норвегия стала христианской страной, и, во-вторых, времена иноземных конунгов и их наместников прошли. Отправляясь в разгар зимы в свое последнее путешествие, навстречу гибели, Олав оставил при дворе Ярослава малолетнего сына Магнуса. Матерью Магнуса была Альвхильд, frilla конунга, а имя, по преданию, ему дал скальд Сигват в честь Карла Великого (Karla-Magnus). К этому мальчику теперь были обращены все надежды норвежских патриотов, задумавших сделать его наследником Олава. Тем временем объявился другой претендент, назвавшийся сыном Олава сына Трюггви. Он приплыл в Норвегию из Англии в 1033 г.; источники именуют его самозванцем, сыном священника, и сам он весьма напоминает сказочного героя, В сражении, оказавшемся для него роковым, он бросал копья обеими руками сразу, приговаривая: "Так учил меня мой отец служить мессу!" Если этот персонаж не полностью выдуман, он тогда погиб. Норвежские посланцы отправились к Ярославу, привезли Магнуса сына Олава в Норвегию и провозгласили его конунгом. Авторитет датской династии стремительно падал, и осенью Свейн бежал в Данию к своему брату Хардакнуту. А еще через пару месяцев, 12 ноября в Англии умер конунг Кнут. Его похоронили в Винчестере. Для Норвегии смерть могущественного правителя, чей флот полностью контролировал Северное море, Скагеррак и Каттегат, Зунд и юг Балтики, повелителя нескольких народов, оказалась большой удачей. Свейн вскоре тоже умер, Хардакнут, отстаивавший датские интересы в Норвегии, не мог покинуть Данию, поэтому в Англии стал править его сводный брат Харальд — сначала как наместник, впоследствии как король. Англоскандинавская империя (если признать ее существование) распалась, а беспорядочная жизнь и ранние смерти сыновей Кнута с неизбежностью привели к тому, что англо-датское королевство разделило ее участь. Эпоха викингов заканчивалась, но последним ее раскатам еще предстояло отгреметь.
Глава 3. Викингские королевства до гибели Харальда Сурового, 1066 г.
Эпоха викингов подходила к концу и завершилась в силу, казалось бы, случайного и рокового стечения обстоятельств в 1066–1070 гг. Многое изменилось к началу 1030-х гг., отмеченных двумя смертями: гибелью Олава сына Харальда, конунга и святого, perpetuus rex Norvegiae, павшего в битве при Стикластадире, и смертью Кнута Великого, или Могучего, или Старого, rex totius Angliae et Dennemarchiae et Norregiae et partis Suavorum, умершего в Англии от болезни. Происшедшие перемены затронули все стороны жизни, в первую очередь — религию и принципы верховной власти, но стали полностью очевидны лишь после трагической кульминации 1066 г. — гибели норвежского конунга Харальда Сурового у Стемфордского моста и нормандского завоевания Англии. В период 1030–1070 гг. границы викингского мира неуклонно сужались, его могущество таяло, внутренняя мощь иссякала, но все это можно увидеть, наверное, только задним числом. Интересам норвежцев в Ирландии был нанесен серьезный урон, когда в 1052 г. Диармайд Лейнстерский захватил дублинское королевство. Однако подобные неудачи случались и ранее, а потом все вставало на свои места. Со смертью Ярослава в 1054 г. Киевская Русь окончательно утратила связи с севером, но те, кто умел видеть, уже давно признавали это как свершившийся факт. Самый могущественный, мудрый и великодушный из ярлов Оркнейских островов — ярл Торфинн, серьезно расширивший свои владения, умер в 1065 г. к удовольствию шотландского короля Малькольма Канморе, что ж, Оркнейские, Шетландские острова и Мэн не раз переходили из рук в руки. Йомсборг-Волин был разрушен в начале 1040-х гг. — так его сжигали и прежде и почему бы ему вновь не восстать из пепла? Хедебю разграбили и сожгли в 1050 г., но вскоре к северу от фьорда Шлее вырос другой торговый центр. Города гибли или приходили в упадок, и всякий раз взамен них строились новые. По прошествии тридцати лет прекратились плавания в Виноградную страну, но с точки зрения торговли они мало что давали, а попытки заселить эту землю закончились ничем. Зато Гренландия и Исландия вполне процветали, хотя в Гренландии периодически возникали проблемы с водой, а в Исландии случались голодные годы; и разве плавание "просвещенного правителя Норвегии" Харальда Сурового в Ледовое море не доказало, что былой дух предприимчивости и авантюризма в норвежцах по-прежнему жив. Путешествие оказалось не слишком удачным. "Когда корабль пересек просторы Северного Океана, глазам людей предстали темные пределы у края мира, и, повернув назад, конунг едва избегнул зияющей бездны" (187). Тем не менее это деяние конунга не осталось незамеченным.
Для большинства скандинавов ни одно из этих событий не было доказательством того, что старые времена уходят и им на смену является нечто новое. Люди продолжали заниматься своими делами: ровно так, как они занимались этим и в легендарном VI в., и в сияющий полдень викингской эпохи. Земли обрабатывали с таким же старанием и любовью. На равнинах Дании, в норвежских высокогорных долинах и на расчищенных от леса полях в Швеции год от года наливались колосья и вырастала свежая густая трава. Повсюду — от Аландских островов до западной оконечности Гренландского архипелага, включая и Скандинавский полуостров, — люди выгоняли овец на горные пастбища — сетеры и хейди — и возвращались домой, когда начинались первые осенние заморозки. На севере норвежцы и шведы соперничали за пастбища с пестро одетыми номадами и их кочующими стадами; в Исландии бонды осваивали все большие территории, и зеленая трава покрывала прежние пустоши. Исландцам и гренландцам приходилось тщательно отбирать животных, которые могли пережить зиму, — остальную скотину резали в сентябре. Нам их домашний скот показался бы очень мелким: жилистые овцы, пятнистые неуклюжие коровы и быки. Они давали меньше молока и мяса, но зато хозяин без труда перевозил их с места на место, если отправлялся в долгое странствие или решал переселиться в новые земли. Коней, как правило, осенью не убивали: эти мудрые животные умели находить себе пищу и погибали лишь в самые суровые зимы (188). За два с половиной столетия, с 750 г. по 1100 г. в жизни тех, кто был связан с землей, мало что изменилось — бонды не признавали всяческих новшеств. Властители приходили и уходили: некоторые правили хорошо, другие — не очень; если требовалось, человек мог взять оружие и сражаться за них или против них — смотря по обстоятельствам. Норвежские бонды, изгнавшие, а потом убившие конунга Олава, с радостью признали его святым. Английские кэрлы, в том числе обитатели Данело, шли за королем Эдуардом, как прежде шли за Кнутом. Даны в Дании повиновались Хардакнуту, потом норвежскому Магнусу, потом Свейну Эстридсену или Харальду Суровому. Конечно, в жизнь вошла новая религия, а вскоре после того мудрые люди записали законы, несомненно очень важные, в особенности для конунгов, ярлов и епископов, но едва ли настолько принципиальные для скотовода, косившего свой луг где-нибудь в Гудбрансдале или Боргарфьорде, для рыбака, тащившего свои сети у Лофотенских островов или у берегов Ютландии, и охотника, замерзшими пальцами сжимавшего гарпун или расставлявшего силки в диких краях — будь то воды Ботнического залива или побережья моря Баффина. Торговцы по-прежнему везли товар морем через Балтику, Зунд и Каттегат и на ночь ложились в дрейф в шхерах западной Норвегии либо направляли свои груженые корабли на юг и юго-запад — к берегам Фризии, Франции или Британских островов. Перекупщики навьючивали доставленное добро на лошадей и отправлялись в долгий путь по фьордам и горным тропам. Ремесленники странствовали по городам, усадьбам, хуторам и деревням, продавая или обменивая свои изделия: котлы, светильники, фибулы предназначались для женщин; инструменты, оружие, кубки — для мужчин. Рынок сбыта постепенно расширялся,
