Гвин Джонс - Викинги. Потомки Одина и Тора
Могущество викингских предводителей было подорвано; к тому же (за одним важным исключением, которое представляли собой военные экспедиции Харальда Сурового в Византии и на севере) для занятий викингским ремеслом почти не осталось возможностей. А вдобавок — больше не было викингов. Вместо них появились даны, норвежцы, шведы, хотя, в какой мере они сознавали это разделение, сказать трудно. А за морем жили дублинцы, люди с Оркнейского архипелага и острова Мэн, исландцы, теперь считавшие себя особым народом, и гренландцы, обитавшие на самом краю земли. Но даже если викинги где-то еще и оставались, как могли они реализовать свои таланты и желания? Увы! Война теперь стала делом конунгов. Поход Харальда Сурового в Англию, неясные маневры Свейна Эстридсена там же в 1069–1070 гг., несостоявшаяся экспедиция Кнута II (Святого) и три вылазки Магнуса Голоногого — эти военные кампании, затевавшиеся по инициативе конунгов, в каком-то смысле были "государственными мероприятиями". Еще разыгрывались кровопролитные сражения у Клонтарфа (1014 г.), на Люрсков Хеде (1043 г.; впрочем, там лилась в основном кровь вендов), у Гейт Фулфорд и Стемфордского моста (1066 г.); и отважные воины, мечтавшие о богатстве и славе, стремились занять место в дружине конунга, но почетное ремесло пирата теперь не находило применения. В самой Скандинавии практиковать stranhogg, nesnam и herfang, другими словами, грабить прибрежных жителей, отбирая у них скот, еду и добро, было запрещено. И дома, и в чужих странах викинги стали вчерашним днем.
Поистине, странно видеть, как в 1066–1070 гг., после двух с половиной веков жесточайшей экспансии, скандинавские народы территориально практически вернулись к тому, с чего начинали (дальние атлантические колонии составляли существенное исключение). На то были свои причины, из которых мы назовем четыре главных. Во-первых, постоянная борьба за территории и господство между самими скандинавскими странами; кроме того, полная невозможность для скандинавов перенести на чужую почву свои политические и социальные институты и религиозные практики; немаловажную роль играл и тот факт, что народы, с которыми приходилось иметь дело норманнам — франки и англосаксы, население Византии и Халифата, а в далекой перспективе и славяне, — были богаче и сильнее их, и одновременно более восприимчивы и не столь консервативны; наконец, важнейшим препятствием стала нехватка людских ресурсов. Перечисленные здесь факторы нередко оказывались взаимосвязаны, и каждый из четырех пунктов можно еще развернуть. Очевидно, войны в самих скандинавских странах, имевшие своей целью создание некоего подобия империи, или объединение королевства, или расширение собственных владений, служили вечным препятствием для норманнских амбиций в чужих землях. Олав сын Трюггви и Олав сын Харальда, Свейн Вилобородый, Магнус сын Олава и Харальд Суровый (о Свейне Эстридсене говорить не станем) пытались воплотить свои замыслы в Скандинавии и в угоду этому жертвовали собственными честолюбивыми планами на западе или, по крайней мере, откладывали их исполнение на неопределенный срок (189). Наш перечень можно продолжить именами таких прославленных викингских предводителей, как Годфред, Хорик, Олав-Анлав и Торкель Длинный. Скандинавские народы даже при Кнуте (который, надо напомнить, со временем все больше стал отождествлять себя с ролью английского властителя) никогда не действовали совместно ради общей цели и едва ли вообще были на это способны.
По поводу второй названной нами причины можно возразить, что Исландия и Данело являют собой примеры вполне успешного укоренения викингских обычаев и политических установок в иных землях. Надо заметить, однако, что в Исландии никто не жил, кроме нескольких papar, поэтому ее случай особый, если не уникальный. С другой стороны, притом что обитатели Данело сохраняли "скандинавские устои" и поддерживали связи с родиной, они, несомненно, еще до битвы при Брунанбурге ориентировались больше на Англию, чем на Норвегию или Данию. Поселившись в Данело и получив желанные земли, норманны, которые хотели отныне сеять хлеб, а не сражаться, вскоре обнаружили, что им проще находить общий язык с дальними родичами, христианами-англосаксами, чем с северными собратьями-язычниками. Религия во всем этом играла важную роль. В Англии, Нормандии и Киеве отказ от старых богов — асов и ванов — и признание единственным и всемогущим Богом Христа разрушал ощущение норманнской обособленности, в то время как в самой Скандинавии языческие верования питали подобное чувство. И практически везде норманнов оказывалось слишком мало, чтобы они могли удерживать занятые позиции. На крайнем западе они не сумели обжить Виноградную страну и со временем потеряли Гренландию, доставшуюся эскимосам; на Руси пришельцы с севера полностью растворились среди местного населения. По мере того как в исконных скандинавских землях развивалась культура земледелия, распахивалась и засевалась целина, все меньше скандинавов отправлялись в чужие края. Во всех странах от Ирландии до Византии христианские хронисты исчисляют викингские корабли сотнями, если не тысячами, и повествуют о десятках тысяч воинов, наделенных сверхчеловеческой силой и нечеловеческой жаждой разрушения, но этим патетическим описаниям верить не стоит. Если оценивать трезво реальные людские и материальные ресурсы, имевшиеся в распоряжении викингов, неизбежно оказывается, что ресурсов было явно недостаточно для развернутой экспансии по всем возможным направлениям. И когда главные козыри викингов — быстрота и внезапность перестали обеспечивать им необходимую фору, названное обстоятельство все чаще стало оборачиваться против них.
Некий парадокс заключается в том, что и в двух заморских колониях, где викинги действительно преуспели, достижения не пошли им во благо — основанные колонии отделились от метрополии, зажили на свой манер и не принимали новых переселенцев. В Исландии ностальгическая связь с юго-западными норвежскими фюльками декларировалась всеми доступными способами, но на деле это была уловка — из разряда тех, что не раз помогали исландцам в их отношениях с норвежскими конунгами, мечтавшими прибрать остров к рукам. С того момента, как колонисты заселили все пригодные для жизни земли, далекая, не склонная ко всякого рода переменам Исландия превратилась в самостоятельную страну, а законы 930 г. и 965 г. послужили основой "исландского народовластия".
Другая викингская колония — герцогство Нормандия — полностью отреклась от своих датско-норвежских корней и задолго до конца эпохи викингов усвоила французскую речь и культуру, переняла французские политические учреждения и христианскую веру на французский манер. Нормандцы связывали свое будущее с Западной Европой, а не с севером, покинутым и забытым. Впрочем, следует помнить, что исландцы и нормандцы изначально принадлежали к одному народу: те же особенности национального характера, которые побуждали исландцев обживать с таким старанием и любовью свой каменистый остров, складывать песни и саги, утверждать законы и совершать далекие путешествия в Гренландию и Америку, у нормандцев проявились как способность к организации и государственному строительству, дополнявшаяся неудержимой воинственностью. В результате Нормандия вошла в сообщество европейских стран как новая грозная сила и нормандское завоевание Англии, равно как и завоевание Сицилии, с этой точки зрения вполне закономерно. Разница между судьбами Исландии и Нормандии в последовавшие за эпохой викингов столетия — наглядное свидетельство определяющий роли геополитических факторов в истории нашего континента.
В предыдущих главах мы уже рассказали о том, чем завершилась викингская экспансия на восток — в русские земли, на юг — в Византию и на запад — в Исландию, Гренландию и Америку. История герцогства Нормандия, основанного Хрольвом и его данами, также в общих чертах обсуждалась. Прежде чем обратиться к дальнейшей истории Норвегии и Дании и непосредственно связанным с нею событиям в Англии, следует рассмотреть кратко весьма сложную и запутанную ситуацию в Ирландии. Там, и в еще большей степени в викингских колониях и поселениях в Шотландии и на островах, практика викингских походов отходила в прошлое с болью и кровью. Но события, происходившие там, за исключением ирландских, при всей занимательности и богатстве материала (часто творчески обработанного), который дают нам северные саги, лежат на периферии викингской истории. Ирландия — другое дело. Норманны (даны и норвежцы) построили несколько крупных торговых городов в южной части острова — Дублин, Уэксфорд, Уотерфорд, Корк, Лимерик, ставших центрами небольших королевств. Местные правители хранили верность традициям старой викингской аристократии, главное достояние которой составляли флот и дружина, и основными источниками их доходов служили торговля, подати и военная добыча. Знакомство с новой верой (ревностные поборники которой не скрывали своей враждебности к чужеземцам) и браки с ирландцами (едва ли более дружелюбными) мало повлияли на жизнь этих сообществ; погребальный инвентарь, особенно оружие, со всей ясностью указывает на то, что жили в них беспокойно, яростно и с размахом. В 902 г. ирландцы, захватившие Дублин, торжествовали победу, но то был лишь кратковременный триумф. В 914 г. норманны возвратились, вернули себе Дублин, заняли Лимерик и прибрали к рукам Уотерфорд, положив начало новой череде войн, продолжавшихся с перерывами еще целое столетие. Позицию викингов существенно ослабляли их постоянные попытки распространить свою власть на северную Англию: пока норманнские вожди и их дружины добывали славу по другую сторону пролива, ирландские короли отвоевывали потерянные земли. Несомненно, с точки зрения Гутфрида и его сына Олава, Сштрюгга, Олава Кварана и всевозможных Иваров, Рёгнвальдов и Сигтрюггов, по очереди правивших в Ирландии в период между возвращением внуков Ивара Лимерикского и битвой при Клонтарфе, эти политические пертурбации имели смысл. Они мечтали создать морскую державу, раскинувшуюся по обе стороны Ирландского моря, или объединить под своей властью всю Ирландию; кроме того, им требовались военная добыча и дань, чтобы потом щедро раздавать награды и дары дружинникам. В источниках деяния этих мелких властителей обретают такой размах и значимость, на их образы ложится такой романтический глянец, что они начинают напоминать полулегендарных персонажей саг о древних временах — в том числе и тем, что ни одному рассказу о них нельзя верить. Среди потомков Рагнара немало можно насчитать "растратчиков злата" и "кормильцев воронов", но даже самые доблестные и победоносные из них не сумели утвердиться в Англии. Олав сын Гутфрида погиб в 941 г. за шаг до цели, но было бы большой смелостью предполагать, что, останься он в живых, он сумел бы выстоять против Эдмунда. Олав Кваран отказался от всяких попыток удержать Нортумбрию в 951 г., а под конец своего долгого правления потерял и Дублин и умер от голода в христианской обители на острове Иона. После этого среди норманнов, похоже, не нашлось никого, кто мог бы противостоять Маэлю Сеахлину Мору в центральных землях и Бриану Бору на юге, и только типично ирландское неумение сговориться помешало этим двум властителям изгнать викингов с острова раз и навсегда. Но в Ирландии — стране священников, сказителей и верховных королей — традиционная разобщенность сохранялась и после Клонтарфа, к большой выгоде норманнов.
