Леонтий Раковский - Генералиссимус Суворов
Андрей - полковник, а Алеша (старший) - генерал-майор.
Окончив писать, Александр Васильевич выглянул в окно, из которого был виден строящийся барский дом (к осени будет готов) и сад. Там стучат топоры, визжат пилы. В саду мелькает белая рубаха садовника Игната.
Пойти посмотреть, как они там, полюбоваться на пчел-Александр Васильевич завел две колоды пчел.
Вообще он летом жил в Кончанском веселее, нежели зимой.
Крестьяне наперебой приглашали барина на свадьбы, крестины. Молодые бабенки приносили к нему новорожденных ребят: Александр Васильевич непременно дарил каждому младенцу рубль "на зубок". Кончанские ребятишки души не чаяли в барине, не боялись его, бежали за ним следом. Так, окруженный ими, он ходил на поля смотреть, как колосится рожь, бродил по лесу за грибами и ягодами.
Но как ни жилось Суворову у себя в поместье беспечно, а все-таки был он в опале, жил как отшельник. Жил вдалеке от армии.
Неужто и век так докончить бесславно, помещиком, байбаком?
Душа рвалась к боевым подвигам.
Александр Васильевич взял с подоконника подзорную трубу - нет-нет да все взглядывал на боровичскую дорогу: не пылит ли она, не скачет ли фельдъегерь?
Он поднес трубу к глазам, и от волнения задрожали руки: по дороге к Кончанскому скакала тройка.
Александр Васильевич бросил трубу на постель, в три прыжка пробежал узкую лестницу и зашагал к селу с горы.
- Не ошибся, кто-то скачет. Тройка. Кто бы это?
Он входил в Кончанское, а уже по селу неслись колокольцы тройки.
У крайней избы Мирона, посредине улицы, ребятишки играли в бабки. Ленька, шустрый, курносый, собирался ударить.
- Леня, дай-ка я! - крикнул Александр Васильевич. Тройка уже была в пятидесяти шагах. Ленька охотно передал бабку.
Александр Васильевич стал на его место и, прицелившись, метко ударил.
- Вот так ловко!
- Ленька, тебе так не ударить! - загудели ребята.
- Ваше сиятельство, вы что же это в бабки играете? - спросил чей-то знакомый голос.
Суворов оглянулся. Из коляски смотрел на него боровичский городничий Вындомский.
"Э, Федот, да не тот!" - разочарованно подумал Суворов.
Он вспыхнул и опять не сдержался:
- Да, Алексей Львович, в бабки. Нонче столько в России фельдмаршалов развелось, что только в бабки и остается играть!
IX
Суворов лежал на полку, наслаждался: Мишка парил его.
- Еще, еще! Вот так! Чудесно!-приговаривал он.
Летом купался, а зимой, кроме ежедневных обливаний холодной водой, каждую субботу обязательно ходил в баню. Любил попариться, а потом посидеть, попить кваску.
С осени Александр Васильевич жил в своем новом барском доме, в Кончанском. В нем - не в причтовой избенке.
Вкусно пахнет свежими бревнами, чисто, светло и просторно. Одну комнату Александр Васильевич, как бывало в Ундоле и Херсоне, отвел для птиц. Ребятишки наловили синиц, щеглят, снегирей, а заодно и вора-воробья. Держал их всю зиму до святой, а там выпускал на волю. Так собирался сделать и в этом году. В "птичьей комнате" в кадках поставили молоденьких елочек, березок, сосенок, смотрели, чтобы они прижились. В кормушки для птиц насыпали корму, в корытца наливали воду.
"Птичью комнату" Александр Васильевич очень любил. Он подолгу сиживал в ней, смотрел на птиц, подсвистывал им. В ней же и обедал.
Вот и теперь с приятностью подумалось:
"Еще разик, и хватит! Окачусь - и домой. В "птичьей" посижу, грушевого кваску выпью..."
И так неожиданно все перевернулось.
- Ляксандра Васильич, к вам там приехали, - влез в "жаркую" Прохор.
- Ну, кто еще там? - недовольно глянул с полка Суворов.- Откуда?
- Из Петербургу.
Ослышался, что ли?
- Кто?
- Из Петербургу, говорю! - повторил Прошка. - Стоит тута, за дверью, ждет!
И Прошка вышел.
"Что за притча? Опять зовет? Зачем? Не поеду!" Было досадно, но и любопытно все-таки.
Слез с полка. Раскрыл настежь дверь.
В облаках пара, вырвавшегося из "жаркой" в "мыльную", стоял в шинели, треуголке - во всей форме молодой незнакомый офицер. Он держал пакет.
- Ты к кому, братец?
- К его высокопревосходительству генерал-фельдмаршалу...
- Фельдмаршал - при армии, а не в деревне, - перебил Суворов и уже повернулся назад, к полку, но фельдъегерь прибавил:
- Рескрипт его величества... Назначение...
Суворов круто обернулся. "Неужели? Не может быть!"
- Куда назначение? - спросил он.
- К армии, ваше сиятельство,- твердо, по-солдатски отчеканил фельдъегерь.
Суворов кинулся через порог и, весь мокрый, в мыле, в березовых листочках, приставших кое-где к телу, обнял удивленного офицера.
- Спасибо! Вот удружил, помилуй бог!
Через минуту, тут же, в "мыльной", едва прикрывшись простыней, Суворов при свече прочел императорский рескрипт:
Теперь нам не время рассчитываться: виноватого бог простит. Римский Император требует Вас в начальники своей армии и поручает Вам судьбу Австрии и Италии. Мое дело на сие согласиться, а Ваше - спасти их. Поспешите приездом сюда и не отнимайте у славы Вашей времени, а у меня удовольствия Вас видеть.
Пребываю Вам доброжелательный
Павел.
- Прошка, беги к старосте. Приготовить лошадей и двести пятьдесят рублей. В долг. Скажи - отдам! А ты, Мишенька, лети к отцу Иоанну. Пусть откроют храм. Идем петь благодарственный молебен. И, не медля, в путь!
...К ночи из Кончанского выехали две тройки. Впереди скакал посланный в качестве фельдъегеря флигель-адъютант Толбухин, сзади фельдмаршал граф Суворов-Рымникский. Прощаясь с Кончанским, Суворов велел Катюше, жене Прохора, которая оставалась в барском доме за хозяйку:
- Птичек выпустить на святой. Все разлетимся в разные стороны!
А дьячку Калистрату, с которым Александр Васильевич пел на клиросе, он весело сказал:
- Пел басом, а теперь еду петь Марсом!
Глава шестая
В ИТАЛИЮ
Победа предшествует Вам всеместно,
и слава сооружает из самой Италии
памятник вечный подвигам Вашим.
Из рескрипта Павла I Суворову
I
На этот раз императору Павлу не пришлось долго ждать Суворова, он прискакал немедленно, на ямских.
Вообще теперь Суворов держал себя не так, как в прежний приезд. Из этой глухой, упорной, двухлетней борьбы с царем Суворов все-таки выходил победителем.
Не желая соглашаться с павловскими нововведениями в армии, Суворов сам ушел из нее. Павел сделал вид, что уволил Суворова раньше, нежели получил его просьбу об увольнении.
Затем Павел вызвал Суворова в столицу, попытался сломить его упорство, сделать так, чтобы Суворов сам опять попросился на службу. Но и это не удалось царю.
Теперь же Павел сдался - выхода больше не было: он возвращал Суворова на службу в чине фельдмаршала сам и, кроме того, поручал Суворову столь ответственное и почетное дело - командовать соединенной русско-австрийской армией против французов.
О таком назначении Суворов только и мечтал.
В главном его желания и желания Павла сошлись (Павел был тоже доволен и горд, что Австрия, Англия - вся Европа - попросили его назначить главнокомандующим союзными войсками "знаменитого мужеством и подвигами" Суворова, обратились за помощью к русским). Ломать же копья из-за мелочей Суворову было не к чему. Он сквозь пальцы смотрел на павловскую экзерцицию, не придирался уже ни к ненужным экспонтонам, ни к уродливым буклям. Суворов отлично знал, что под этой нелепой треуголкой, в этом неудобном, тесном чужеземном мундире был русский человек, любящий свою родину, беззаветно храбрый и стойкий.
И на первом же вахтпараде показал, что при желании легко сможет справиться с павловскими нововведениями: треуголка уже не падала с головы и шпага не мешала.
Павел показывал Суворову ученье батальона Преображенского полка. Батальон делал все четко и чисто. Павел сиял.
- Как вы находите, Александр Васильевич? - обернулся он к фельдмаршалу.
- Прекрасно, ваше величество! Да вот только... тихо вперед подаются!..
- Скомандуйте по-своему, Александр Васильевич! - любезно предложил Павел. - Слушать команду генерал-фельдмаршала!
Суворов быстро прошел по фронту, зорко глядя своими живыми голубыми глазами.
Солдат, офицер - молодец к молодцу. Павловская муштра не могла изменить русского человека.
С такими можно на француза, на любого врага!
Радостно сказал:
- Есть еще мои старые товарищи!
Зычно скомандовал:
- Ружья наперевес! В штыки! Ура!
И побежал вперед, к Адмиралтейству, которое было обнесено рвами и палисадами.
Батальон с громким "ура" кинулся за Суворовым. Преображенцы вмиг добежали до адмиралтейских рвов, через палисады взобрались на бастион и подняли туда Суворова.
Суворов стоял, держа в руке развевающееся знамя. Махал императору шляпой.
Дворцовая площадь давно не слыхала такого радостного боевого клича, не видала такого вдохновенного порыва войск. В мертвящую тоску прусского вахтпарада ворвалась жизнь.
