Барбара Такман - Европа перед катастрофой. 1890-1914
Подбор делегатов затруднялся неопределенностью главной проблемы: одних интересовало мирное разрешение конфликтов, других – методы ведения войны. Хотя арбитраж не упоминался в царском манифесте, о нем говорилось в циркулярной ноте Муравьева, и для общественности он сразу же стал самой популярной темой. Организация «Бостон пис крусейд»43 в продолжение марта и апреля каждую неделю устраивала митинги, требуя, чтобы Соединенные Штаты добивались создания «постоянного трибунала XX века». Конгресс перессорился из-за разногласий по поводу мирного договора с Испанией, и Мак-Кинли предлагали назначить уполномоченным ректора Гарвардского университета Элиота 44, полагая, что это поможет охладить антиимпериалистические настроения. Но Элиот казался Мак-Кинли человеком трудно управляемым, и президент предпочел Эндрю Уайта, бывшего ректора Корнелльского университета, теперь посла в Берлине. Бывший профессор истории, ставший дипломатом, отличался трудолюбием, возвышенными помыслами и доверчивостью. В Гааге он вскоре подружился с герцогом Тетуаном, делегатом недавнего врага, Испании, разделяя с ним «увлеченность церковной архитектурой и органной музыкой». Помимо Уайта, делегатом на конференцию был также назначен капитан Мэхэн, которому надлежало отстаивать американские интересы и проявлять твердость убеждений и непреклонность. Появление его имени в списке делегатов вконец расстроило немцев и усугубило их неприязненное отношение к конференции. «Наш злейший и опаснейший враг»45, – заметил мрачно кайзер.
Американским делегатам поручалось прежде всего оспорить правомерность выдвижения проблемы разоружения в качестве начальной и главной темы международного форума. Ограничение вооружений «обсуждать бессмысленно», так как по уровню вооруженности Америка намного уступает европейским державам, и в этом отношении они должны проявлять инициативу. «Сомнительны» и ограничения разработок новых видов вооружений, поскольку вряд ли окажется «эффективным какое-либо международное соглашение по этой проблеме». Американские делегаты готовы были поддержать усилия, направленные на то, чтобы привнести больше гуманности в законы и обычаи войны и предложить проект создания третейского трибунала. Им наказывалось также внести предложение об иммунитете частной собственности от захвата в море, явно скоропалительное и чреватое непредвиденными осложнениями.
Франция направила главным делегатом бывшего премьера, сторонника арбитража в международных делах Леона Буржуа, чье премьерство в 1895–1896 годах прошло в неустанных попытках преодолеть оппозицию сената и ввести прогрессивный подоходный налог. Он чуть было не выиграл битву, но все-таки потерпел поражение. Дело Дрейфуса могло в любой момент ввергнуть правительство в новый кризис и вернуть в офис Буржуа, и конференция в Гааге предоставила блестящую возможность для того, чтобы убрать его из Парижа. Один из политиков говорил о нем: «Дружелюбный, элегантный, красноречивый, очень гордился своей черной как смоль бородой и любил изрекать общеизвестные истины мягким, добродушным тоном»46.
Франция, испытывавшая в связи с делом Дрейфуса подъем патриотизма и оскорбленная тем, что Россия проигнорировала ее, когда готовила свое предложение, относилась к конференции столь же настороженно, как и другие нации, и решительно настроилась на то, чтобы не соглашаться ни с какими фиксированными статус-кво. «Отказаться от войны – это значит предать свою страну»47, – так прокомментировал царский манифест один французский офицер. Госпожа Адам, подруга Гамбетты, жрица revanche, когда ее пригласили на лекцию Берты фон Зутнер, ответила: «Я? На лекцию о мире? Конечно, нет. Я за войну»48. Франция тем не менее послала в Гаагу, в дополнение к Буржуа, страстного проповедника мира барона д’Эстурнеля де Констана. Кадровый дипломат, служивший на этом поприще до возраста сорока трех лет и разочаровавшийся сферой международных отношений, в 1895 году подал в отставку, возмутившись тем, как незначительный инцидент чуть не привел к войне, занялся политикой, стал членом палаты депутатов и поборником мира. Барон, обладавший очень привлекательной внешностью и изысканными манерами, был украшением конференции и ярким представителем движения за мир.
Россия, инициатор, обеспечила конференцию председателем, поручив эту роль своему послу в Лондоне, барону Стаалю, симпатичному пожилому господину с длинными белыми бакенбардами, ходившему обычно в котелке с квадратным верхом. Принц Уэльский отзывался о нем как об «одном из достойнейших людей, когда-либо живших на этом свете… не сказавшем ни единого слова неправды» (качество, безусловно, похвальное, но малопригодное в профессии). Реальным главой российской делегации был Федор Мартенс, заслуженный профессор международного права Санкт-Петербургского университета, не позволявший никому забывать о его репутации ведущего юриста Европы в этой сфере. Витте называл его «человеком больших познаний», но не «слишком широкого кругозора». Будущий начальник генштаба полковник Жилинский был военным представителем.
С явным неудовольствием готовился к конференции граф Мюнстер, глава делегации Германии, германский посол в Париже, из мусорной корзины которого возникло дело Дрейфуса. «Сотрясать воздух – не самое благодарное занятие»49, – писал он приятелю. Ограничение вооружений – ausgeschlossen [95] (любимое немецкое словечко). Арбитраж важен, но достижение согласия вряд ли возможно. Чтобы помочь России сохранить свое лицо, нельзя допустить полного фиаско конференции, и ее деятельности надо придать «видимость заботы о мире». Обходительный седовласый господин, которого Эндрю Уайт назвал «великолепным экземпляром» старомодного немецкого аристократа, одно время служил в Англии, женился на англичанке и любил, когда его принимали за английского джентльмена. Помимо военного и морского представителей, в германской делегации были еще двое правоведов – профессор Цорн из Университета Кёнигсберга и профессор барон фон Штенгель из Мюнхенского университета, успевший написать и опубликовать памфлет «Вечный мир»50, высмеивавший идеи предстоящей конференции и доказывавший неизбежность войн. Хотя Штенгель не высказал ничего нового, он исполнил свою роль столь по-немецки грубо и шумно, что кайзер не мог не обратить на него внимания. Стед, находившийся тогда в Берлине, выразил протест, Бюлов промямлил какие-то объяснения, германские сатирические газеты напечатали карикатуры, изображавшие Штенгеля быком в ложе из тюльпанов.
Конференция все-таки обладала некой магией, благодаря которой она и состоялась, несмотря на практически всеобщий негативный настрой, а Британия сделала ей подарок, прислав очень представительную делегацию. Ее возглавлял сэр Джулиан Понсфот, посол в Вашингтоне, автор первого в мире третейского договора, выдающийся пропагандист идеи посредничества и арбитража в международных спорах. Спокойный, крупный и тяжеловесный, державшийся всегда с достоинством и напоминавший повадками белого медведя, он совершал чудеса дипломатии, руководствуясь простым правилом: «Никогда не уступать и никогда не нападать»51. «Я с радостью открывал ему свою душу, – говорил госсекретарь Хей. – Он был воплощением честности и искренности». Его сопровождал недавний спикер палаты общин сэр Артур Пил, одним своим внушительным видом умевший утихомирить самых буйных членов парламента. «Когда Пил выходил из себя, – говорил о нем один из парламентских коллег, – то бушевал, как море в шторм»52. «Он мог терпеть зануд, но не переносил хамов любых сословий».
Военным и морским представителями правительства лорда Солсбери тоже были незаурядные личности. Генерал-майор сэр Джон Ардаг изучал древнееврейский язык и математику в Тринити-колледже Дублина, затем сменил клерикальную службу на военную карьеру. Позднее он был наблюдателем во Франко-прусской и Русско-турецкой войнах, служил в Египте и Судане, а теперь возглавлял военную разведку.
Особая роль, очевидно, отводилась военно-морскому уполномоченному адмиралу сэру Джону Фишеру 53, редкостному индивидуалисту, отличавшемуся независимостью характера, незаурядной энергией и импульсивностью. Все свои усилия адмирал направлял на возрождение британского морского могущества и модернизацию военно-морского флота. Другой его страстью были танцы, с равным удовольствием он исполнял матросский танец хорнпайп и вальс, предаваясь этому занятию при любой возможности и приглашая партнером другого офицера, если не имелось в наличии дам. Он не переносил леность и летаргию в любом виде, не терпел ссылки на то, что «так было раньше», искоренял все, что казалось ему устаревшим как в людях, так и в кораблях. Он на двадцать лет раньше других настоял на использовании нефти вместо угля. Фишер ввел изучение артиллерийского дела и двигателей вместо фехтования и такелажа, при нем на флоте появились крейсеры, броненосцы и линейные корабли, понятие артиллерийско-технического обеспечения. Он же изобрел бронепоезд для перевозки десантировавшихся войск во время обстрела Александрии. Сэр Фишер был начальником торпедного училища, начальником отдела артиллерийского вооружения ВМС, суперинтендантом верфей, третьим морским лордом, инспектором ВМС, а в настоящее время занимал пост главнокомандующего Атлантической эскадрой.
