Игорь Князький - Тиберий: третий Цезарь, второй Август…
Сеяну в истории повезло больше, чем Плавцину. Наверно потому, что более всего о нем писал Тацит. Правление Тиберия потому привлекало к себе больше внимания позднейших исследователей. Да тут еще и бессмертные стихи Ювенала, о коих речь ещё впереди… О степени неизбывного интереса историков к личности Сеяна и его судьбе свидетельствует, к примеру, любопытное эссе Анны Ваннон: «Смерть Сеяна. Эссе в заполнение лакуны у Тацита».{501} Споры о Сеяне продолжаются уже не одно столетие и утихать решительно не собираются. В русском антиковедении подробное исследование современных научных взглядов на проблемы возвышения Сеяна, его взаимоотношений с Тиберием, наконец, гибели и её причин, проведено В. Н. Парфеновым.{502}
Итак, вернемся к личности префекта претория Луция Элия Сеяна. Какими же именно заслугами от так укрепил к себе доверие принцепса, что Тиберий столь высоко его вознёс? Тацит пишет об этом самым подробным образом:
«Сеян значительно приумножил умеренное влияние, которым прежде пользовался префект преторианцев, сведя рассеянные по всему Риму когорты в один общий лагерь, чтобы можно было сразу ими распорядиться и чтобы их численность, мощь и пребывание на глазах друг у друга внушали им самим уверенность в своей силе, а всем прочим — страх. В обоснование этой меры он утверждал, что разбросанные воинские подразделения впадают в распущенность, что в случае неожиданной надобности собранные все вместе они смогут успешно действовать и что, если они окажутся за лагерным валом, вдали от соблазнов города, у них установится более суровая дисциплина. Как только лагерь был закончен устройством, Сеян принялся мало-помалу втираться в доверие к воинам, посещая их и обращаясь к ним по именам; вместе с тем он стал самолично назначать центурионов и трибунов. Не воздерживался он и от воздействия на сенаторов, стремясь доставить своим клиентам должности и провинции. Тиберий не мешал ему в этом и был до того расположен к нему, что не только в частных беседах, но и в сенате, и перед народом превозносил Сеяна как своего сотоварища и сподвижника и допускал, чтобы в театрах, на городских площадях и преториях в расположении легионов воздавались почести его статуям».{503}
Светоний, описывая то же событие, много более краток, а инициативу единого лагеря для всех преторианских когорт, который был создан на Виминальском холме, числит за самим Тиберием: «В Риме он устроил лагерь для преторианских когорт, которые до этого не имели постоянных помещений и расписывались по постоям».{504}
Само это событие у Светония увязано с общей политикой Тиберия по укреплению безопасности в Риме и Италии. Тут же сообщается о военных постах, которые Тиберий разместил в Италии чаще прежнего.{505} Главная цель очевидна: предупреждение возможных волнений. В эту политику Тиберия вписывается и сообщение Диона Кассия об учениях в 25 г. преторианской гвардии, на которых присутствовал сенат в полном составе.{506} Демонстрация боеготовности императорской гвардии одновременно обьективно стала и демонстрацией особого доверия Тиберия к сенату, что далеко не всем было приятно, но никто не смел выразить неудовольствие.
Теперь обратимся непосредственно к событиям 23 года, когда не стало Друза.
Возвышение Сеяна, его особое положение близ принцепса не могло не быть замечено Друзом. Сын Тиберия, после смерти Германика единственный наследник принцепса и после получения трибунских полномочий — официально второе лицо в империи, конечно же, был раздражен ростом влияния Сеяна, его поведением. Своё раздражение Друз высказывал вполне открыто. Известны были его возмущенные слова о префекте претория: «Много ли не хватает, чтобы Сеян был назначен соправителем?» Он жаловался и на отца, пеняя ему, что при живом сыне Тиберий венчает другого человека помощником императора.{507} При личных встречах с Сеяном Друз не скрывал своей неприязни и не стеснялся в способах ее выражения. Однажды между сыном принцепса и префектом возник спор. Человек резкий, временами и грубый, крайне вспыльчивый от природы Друз в разгар словопрений замахнулся на Сеяна. Тот, однако, как бы не замечая крайней раздраженности оппонента, продолжал настаивать на своем. Тогда Друз вновь поднял руку и на сей раз всерьез: Сеян получил удар по лицу. Оскорбление было жестокое, и примирение сторон после этого едва ли представлялось возможным. Понятно было, что такое противостояние не могло слишком затянуться. Стоя перед выбором между единственным сыном и даже наивернейшим помощником, Тиберий рано или поздно предпочел бы Друза Сеяну. Это был бы естественный выбор. И дело не только в отеческой любви, но и в защите интересов только-только складывающейся династии. Сеян оказался в сложнейшем положении, но все разрешила внезапная, непродолжительная, но тяжелейшая болезнь Друза, приведшая к его уходу из жизни. Болезнь и смерть Друза, который был мужчиной в расцвете сил и только достиг середины четвертого десятка жизни, выглядела никак не менее странно и загадочно, нежели смерть Германика. Для Тиберия это был просто сокрушительный удар, для Сеяна — спасительное событие. Ведь, как рисовалось ему будущее, останься Друз жив? В одном случае, сын Тиберия добился бы все-таки отстранения префекта, что стало бы концом его карьеры навсегда. В ином случае, пусть Тиберий вопреки желанию сына и сохранил бы Сеяна на его должности, но ведь старик не вечен. Ему уже хорошо за шестьдесят. Пусть пока он не жалуется на здоровье, но годы все равно возьмут свое. А уж, когда принцепсом станет Друз, то Сеян лишится не только должности, тогда и жизнь-то сохранить надежды мало. Перспективы, что и говорить, наибезрадостные.
Именно поэтому трудно не поверить в причастность Сеяна к смерти Друза. Ведь это совсем не та история, что случилась с Германиком и Гнеем Кальпурнием Пизоном. И там, и там — лютая взаимная ненависть. Но Пизону смерть Германика никаких выгод не сулит, а скорее грозит обвинением в причастности. Здесь же положение другое. Смерть Друза для Сеяна спасительна. Кроме того, если у Пизона и Планцины и возможности отравить Германика не было, то у Сеяна подобная возможность была. Согласно утверждению Тацита, Сеян стал любовником жены Друза Ливии Ливиллы. Сеян, дабы возлюбленная не сомневалась в глубине его чувств, удалил из своего дома законную свою жену Апикату, мать троих его детей. Свидетельство наиубедительнейшее, только вот куда же смотрел Друз? Неужто сын Тиберия был совсем уж недалеким мужем? Получается, что так. Впрочем, любовники могли достаточно хитроумно маскироваться, почему Друз и не придал значения странным переменам в семейной жизни ненавистного префекта.
Сеян еще ранее пытался установить и законную связь с семьей императора. Он сумел сосватать свою малолетнюю дочь за Друза Клавдия Нерона, сына брата Германика, носившего имя Тиберий Клавдий Нерон Друз Германский, а обычно именуемого просто Клавдий. Под этим именем ему и суждено было войти в историю. Помолвка состоялась, но жених, в отроческом возрасте пребывавший, через несколько дней умер. Старания Сеяна так или иначе породниться с императорской семьей пропали даром. А вот с Ли-виллой, пусть и незаконно, у Сеяна все получилось. Смерть Друза же открывала перспективы и на возможность законного союза с сестрой Германика и племянницей, а поскольку Германик был усыновлен Тиберием, то как бы с дочерью принцепса. Но вот какое отношение имели Сеян и Ливия Ливилла к преждевременной смерти Друза?
Обвинение об их участии в отравлении сына Тиберия появилось лишь спустя восемь лет после падения Сеяна, когда бывшая жена префекта изобличила Сеяна и Ливиллу. Об этом известно из сообщения Диона Кассия.{508} Тацит приводит подробный рассказ, как Сеян и Ливилла с помощью личного врача Ливии Эвдема отравили Друза. Врач искусно подобрал яд, чтобы он действовал не сразу, но создал впечатление болезни. Непосредственно яд дал Друзу евнух Лигд.{509} Подробности разоблачения виновных в убийстве, приведенные Тацитом, утрачены. Светоний так описывает обстоятельства, при которых Тиберий узнал о действительных причинах смерти сына: «Сначала он думал, что Друз погиб от болезни и невоздержанности; но когда он узнал, что его погубило отравой коварство жены его Ливии и Сеяна, то не было больше никому спасения от пыток и казней».{510} Источник сведений об отравлении и отравителях Светоний не указал. Иосиф Флавий просто пишет о Друзе как об умершем, никаких причин этого не указывая. Сообщает он лишь о горе самого Тиберия, запретившего друзьям своего недавно скончавшегося сына показываться ему, чтобы вид их не взывал в нем горестных воспоминаний.{511} Получается, что единственный источник, сообщающий обстоятельства разоблачения Сеяна и Ливиллы, это «Римская история» Диона Кассия. Но здесь обнаружилась следующая неточность: историк сообщает, что Апиката написала письмо Тиберию, увидев тела своих казненных детей. Но это сообщение противоречит известным документальным данным о самоубийстве Апикаты сразу после казни старшего сына и за два месяца до убийства младших детей по приговору сената.{512}
