Игорь Князький - Тиберий: третий Цезарь, второй Август…
Итак, на девятый год правления Тиберия в Римской империи царили мир и покой, а в семье правителя державы — благоденствие. Таково свидетельство Тацита.{488} И вдруг судьба стала бушевать.{489} «Положил этому начало и был причиною этого префект преторианских когорт Элий Сеян».{490}
Кем же был этот человек, роковым образом переменивший историю принципата Тиберия, добившийся при нем невероятных успехов и в одночасье низвергнутый и безжалостно уничтоженный по воле своего недавнего покровителя-благодетеля?
Луций Элий Сеян родился, по одним данным, около 20-го, по другим — около 16-го года до Р.Х. в городке Вольсинии в Этрурии. Предки его были этруски. Знатью отец его не отличался. Он принадлежал к сословию всадников. Звался он Луций Сей Страбон. Карьера его была успешна. Сей Страбон был префектом претория в Риме, затем стал префектом Египта — богатейшей провинции, управлявшейся прямо от имени императора. Сын его Луций Элий Сеян, неясно когда усыновлённый кем-то из знатного рода Элиев и потому так с той поры и именующийся, в карьере своей был также вполне успешен. В юности он состоял при внуке Августа Гая Цезаря и в 4-1 гг. до Р.Х. сопровождал его в поездке на Восток. Близость его к семье принцепса сохранилась и позднее. Во время мятежа паннонских легионов Элий Сеян состоял вместе со своим отцом Сеем Страбоном в свите Друза. Должно быть, отец и сын хорошо проявили себя при усмирении легионерского бунта, став опорой сына Тиберия в столь непростом и опасном деле. За это оба были достойно вознаграждены новым принцепсом. Тиберий назначил Сея Страбона префектом в Египте, а Луций Элий Сеян стал единственным префектом преторианских когорт — императорской гвардии, расквартированной при Августе в Италии близ Рима. С этого времени карьеру Сеяна можно полагать выдающейся, ибо он сумел стать ближайшим соратником Тиберия. Именно так характеризует его Веллей Патеркул:
«Редко выдающиеся мужи для управления тем, что дала им судьба, не пользовались услугами великих помощников, — как оба Сципиона — двумя Лелиями, во всём сравнив их с собой, как божественный Август — Марком Агриппой, а после него для того же Статилием Тавром, — которым происхождение от новых людей нисколько не помешало неоднократно быть консулами, добиваться триумфов и многочисленных жреческих должностей. И в самом деле, великие дела нуждаются в великих помощниках (да и для малых дел ощущается их недостаток), и важно для государства, чтобы те, чьё использование необходимо, выделялись достоинством и польза подкреплялась бы авторитетом. Следуя этим примерам, Тиберий Цезарь имел и имеет исключительного помощника в несении бремени принципата — Элия Сеяна, отец которого был принцепсом всаднического сословия, а мать принадлежала к семьям славного и древнего происхождения, отмеченным почетными отличиями; его братья, родные и двоюродные, а также дядя были консулами, сам же он показал себя очень деятельным и преданным. Его физическая сила и крепость соответствует силе духа. Человек старинной суровости, жизнерадостной веселости, внешне подобной праздности, ничего для себя не добивавшийся и в силу этого получивший всё, ценящий себя меньше, чем его ценят другие, внешностью и жизнью безмятежный, но неусыпный разумом.
Давно уже в оценке этого человека мнение сограждан состязается с мнением принцепса. Для сената и римского народа не ново считать наиболее достойное самым знатным… Ведь и те, кто впервые, ещё до Пунической войны (триста лет назад), подняли до высшей власти нового человека Тиберия Корункания и наряду и с другими почестями наделили его великим понтификатом, и те, кто возвеличили консулатом, цензурой, триумфами Спурия Карвилия, рожденного во всадническом сословии, а вскоре после него Марка Катона, нового поселенца и даже выходца из Тускула, и Муммия Алейского, и те, кто вплоть до его шестого консульства считали бесспорным принцепсом римского народа Гая Мария, безвестного по происхождению, и те, которые столько воздали Марку Туллию, что почти с их одобрения он достиг первенства, которого жаждал, и те, которые не отказали Азинию Поллиону ни в чём из того, что с великими усилиями добывается наизнатнейшими людьми, -все они прекрасно знали: чей дух более доблестен, тому и больше воздается. Подобный пример, достойный подражания, естественно привёл Цезаря к мысли проверить Сеяна и возложить на него помощь в несении бремени принцепса; и он убедил сенат и римский народ с готовностью доверить свою безопасность человеку, на деле доказавшему, что лучше подходит для этого».{491}
Веллей Патеркул замечательно добросовестно перечисляет незнатных римлян, одними выдающимися способностями своими добавившихся замечательных успехов. Здесь и герой войны с царем Пирром Тиберий Корунканий, первым из плебеев ставший верховным понтификом, бывший и консулом (298-290 гг. до Р.Х.). Как уже замечено историками, его помещение здесь в качестве образца совсем не случайно. Не случаен и Корвилий, построивший святилище Фортуны, исключительно почитаемой в Риме. Этому плебейскому божеству оказывалось почитание в правление Тиберия, и Сеян принимал в этом участие.{492} Не забыл Веллей, разумеется, выходца из самых низов, из бедноты Гая Мария, великого полководца. Приведен в качестве достойного примера Марк Тулий Цицерон — гордость всаднического сословия, не забыт Азиний Поллион, знаменитый историк, поэт, оратор и политик эпохи конца республики и правления Августа (70 г. до Р.Х. — 5 г.). А уж примеры тех, кто выбирал себе достойных помощников: Сципион Африканский, победитель Ганнибала и Сципион Эмилиан, покоритель Карфагена, сам Август. В последнем случае Сеян сопоставляется с Марком Випсанием Агриппой, боевым наставником и тестем самого Тиберия. Патеркул столь восхвалил Сеяна, что есть даже мнение в исторической науке, фактами, правда, не подтверждённое, что после падения всесильного временщика его панегирист был казнен среди прочих близких к Сеяну людей.{493} С другой стороны, если бы Патеркул пережил Сеяна, то каковым был бы текст труда, ему посвященный?
Историки, писавшие после правления Тиберия, к Сеяну, понятное дело, крайне не расположены. Тацит так писал о причинах его возвышения: «Сеян достоин этого, не столько благодаря свойственному ему хитроумию (ведь и его одолели тем же оружием), сколько вследствие гнева богов, обрушенного ими на Римское государство, для которого и его возвышение, и его назначение было одинаково роковым. Тело его было выносливо к трудам и лишениям, душа — дерзновенна; свои дела он таил ото всех, у других выискивал только дурное; рядом со льстивостью в нем уживалась надменность; снаружи — притворная скромность, внутри — безудержная жажда главенствовать, и из-за нее — порою щедрость и пышность, но чаще усердие и настойчивость, — качества, не менее вредоносные, когда они используются для овладения самодержавной властью».{494}
Для Тацита Сеян — исчадие зла. Даже лучшие его качества -вредоносны.
Светоний оценивает Сеяна много спокойнее. Он лишь напоминает, что Тиберий сам возвел его к высшей власти.{495} Не верит Светоний и в особое влияние временщика на принцепса, подчеркивая, что Сеян обычно не подстрекал Тиберия, а только шёл навстречу его желаниям.{496}
Иосиф Флавий не вдавался в подробности карьеры Сеяна и не дал развернутой характеристики его личным качествам. Для него Сеян — человек, пользовавшийся, благодаря войскам, огромной властью.{497} Дион Кассий в злодеях Сеяна не числил и даже, описывая печальную его судьбу, счел безвинной жертвой Тиберия.{498}В этом, правда, многие исследователи видят кальку с современных историку событий 205 г., когда император Септимий Север расправился с префектом претория Плавцианом.{499} События, во многом действительно схожие. Плавциан был в исключительном фаворе у Септимия Севера, и император даже согласился женить своего сына Каракаллу на дочери префекта Плавцине. Плавциан долго занимал положение, намного превосходившее положение Сеяна.{500} Потому нельзя исключать, что, описывая события времен Тиберия, Дион Кассий мог ретроспективно перенести туда трактовку событий времен Септимия Севера. Впрочем, все это предположения. За достоверность их ручаться невозможно. Может, Дион Кассий и в самом деле не считал преступником Сеяна.
Сеяну в истории повезло больше, чем Плавцину. Наверно потому, что более всего о нем писал Тацит. Правление Тиберия потому привлекало к себе больше внимания позднейших исследователей. Да тут еще и бессмертные стихи Ювенала, о коих речь ещё впереди… О степени неизбывного интереса историков к личности Сеяна и его судьбе свидетельствует, к примеру, любопытное эссе Анны Ваннон: «Смерть Сеяна. Эссе в заполнение лакуны у Тацита».{501} Споры о Сеяне продолжаются уже не одно столетие и утихать решительно не собираются. В русском антиковедении подробное исследование современных научных взглядов на проблемы возвышения Сеяна, его взаимоотношений с Тиберием, наконец, гибели и её причин, проведено В. Н. Парфеновым.{502}
