Игорь Князький - Тиберий: третий Цезарь, второй Август…
С точки зрения уважения к законности и правопорядку роль Тиберия совершенно безупречна. Надо воистину обладать предубежденностью Тацита к преемнику Августа, чтобы так её прокомментировать: «Чем реже в Тиберий обнаруживалось уважение народных прав, тем с большей радостью оно принималось».{473} Тиберий ничем не ущемлял в данном случае прав сената и народа. Наоборот, он не пожелал расширить свои собственные права принцепса и уж справедливо требовал, чтобы, «patres conscripti» — «отцы, внесенные в списки» (обычное обращение к сенату) не судили людей по одним только слухам, происхождение которых порою бывало весьма сомнительным.
Тиберий счел возможным приговор Силану всё же смягчить. Остров Гиар, избранный сенаторами для ссылки бывшего проконсула Азии, был знаменит своей дикостью и суровостью. Из уважения к славному роду Юлиев и памятуя, что сам осужденный недавно принадлежал к их сословию, принцепс рекомендовал сенаторам проявить снисхождение и назначить местом ссылки Силану остров Кинф, где условия жизни много более благоприятны. Об этом, напомнил Тиберий, просит также сестра Силана, весталка Торквата, известная всем как дева древнего благочестия. Сенат немедленно согласился с такой поправкой. Участь Силана была смягчена. Но главное в этом процессе, что осужден был бывший проконсул за свои вымогательства и жестокости, в коих уличили его даже ближайшее соратники по управлению провинцией. Обвинение в оскорблении величия хоть и прозвучало, но не это определило участь подсудимого. Правовое же поведение Тиберия в этом случае следует признать безукоризненным. Властью принцепса он не злоупотребил, если не считать злоупотреблением смягчение участи осужденного.
После дела Силана свидетели обвинения, предъявленного Анхфием Приском Цезию Корду, дали свои показания: Корд был осужден по закону о вымогательствах. Вновь «оскорбление величия» ни причем. За таковое сенаторы попытались осудить всадника Луция Энния. Его преступление состояло в том, что серебряную статую Тиберия, ему принадлежащую, он переплавил в обычную утварь. Здесь речь шла не о слухах. Факт непочтительной к особе принцепса переплавки был налицо. Но сам Тиберий запретил предъявлять Эннию обвинение. Немедленно дерзновенную преданность проявил сенатор Атей Капитон. Выступая как бы в защиту свободы, отстаивая неотъемлемые права сената римского народа, Капитон отважно Тиберию возразил: “Не следует отнимать у сенаторов право делать заключения о подсудности и нельзя оставлять безнаказанным столь вопиющее злодеяние. Пусть принцепс равнодушен к чинимым ему обидам, но он не должен пренебрегать оскорблениями, нанесёнными государству».{474}
Капитон умело оценил оскорбление, нанесенное главе государства, как оскорбление самого государства. Образец законченной трансформации закона об оскорблении величия римского народа в закон об оскорблении величия его правителя! К чести Тиберия, презиравшего раболепие, а в выступлении славного Атея Капитона оно звучало громче некуда, он твёрдо настоял на своём. Луций Энний был спасён, а Капитон оказался посрамлен. Личная слава его тем более оказалась запятнана, что ранее он заслуженно слыл «знатоком человеческого и божественного права».{475}
Итак, все процессы, где так или иначе звучали зловещие слова «оскорбления величия», с 15 по 22 гг. за редким исключением трагического финала не имели. Более того, Тиберий всемерно старался число таких обвинений уменьшить и не проявлял ни малейшей жестокости. Казнь Клутория Приска — целиком дело рук сената. Тиберий в эти дни отсутствовал. Расправа над неудачливым стихотворцем принцепсу явно не понравилась, и он немедленно внёс предложение, чтобы ни один смертный приговор не был исполнен без предусмотренного законом промежутка времени, когда таковой может быть оспорен и пересмотрен. Должно быть, вина Приска казалась Тиберию ничтожной. Она была, к примеру, много меньше, нежели то, что совершил Энний. Кроме того, также угодничество сената могло показаться принцепсу не лишенным затаённого желания первому лицу империи навредить в общественном мнении. Казнил сенат, но вину во мнении народном легко было возложить на Тиберия. Дескать, требует он такого угодничества. Потому не лишено оснований предположение, что столь ретивое угодничество было на самом деле сарказмом.{476} С этой точки зрения, совершенно разумным был и поступок Тиберия в отношении Луция Энния. Поди отличи, где раболепие из низости, а где из подлости.
Жизни лишились также двое приверженцев халдейской магии. Но здесь, с точки зрения защиты исконно римских традиций, и, учитывая восприятие тогдашним обществом разного рода мистических деяний, расправа соответствовала общественным настроением и в вину Тиберию никогда не ставилась. Таким образом, в этот период можно говорить лишь о двух жертвах закона об оскорблении величия в Риме. Это Либон, покончивший жизнь самоубийством, и Клуторий Приск. Про одного Тиберий сказал, что помиловал бы его, если бы он сам не свёл счёты с жизнью. К казни второго он вообще не имел отношения. Напомним, что в случае с Ли-боном речь всё же шла о реальном заговоре, пусть и много в связи с ним так и остаётся неясным. Потому представляется справедливым разделить мнение о том, что Тиберий за первую треть царствования (14-23 гг.) ни разу не прибегал к каким-либо формам политического террора. Более того, он неоднократно осаживал доносителей и не позволял открывать судебные процессы по lex Iulia de maiestate.{477} Тиберий — блестящий полководец, не очень-то привыкший к хитросплетениям римской политики, стал императором в силу необходимости, но не в результате внутренней потребности реализовать себя в качестве властителя. Есть мнение, что он был несчастным императором, поскольку не чувствовал в себе призвания к этой роли.{478} Ведь он всю жизнь был солдатом, а не царедворцем. Потому справедливо предположить, что в первые годы правления он надеялся управлять, опираясь на уважение, но не на страх.{479} Действительно, начало правления Тиберия прошло достойным образом, безо всякого намёка на возможный тиранический поворот. Результаты процессов или же попыток таковые организовать по закону об оскорблении величия говорят сами за себя. Тиберий прислушался к мудрому совету Августа не обращать внимание на злословие. Наверное, это соответствовало и его собственным убеждениям тех лет. Светоний добросовестно зафиксировал эти черты правления наследника Августа: «…И непочтительность и злословие, и оскорбительные о нём стишки он переносил терпеливо и стойко, с гордостью заявляя, что в свободном государстве должны быть свободны и мысли и язык. Однажды сенат потребовал от него следствия о таких преступлениях и преступниках, он ответил «У нас слишком мало свободного времени, чтобы ввязываться в эти бесчисленные дела. Если вы откроете эту отдушину, вам уже не придется заниматься ничем другим, все по такому поводу потащат к вам дрязги». Сохранилась и такая речь его в сенате, вполне достойная гражданина: «Если кто неладно обо мне отзовётся, я постараюсь разъяснить ему все мои слова и дела; если же он будет упорствовать, я отвечу ему взаимной неприязнью».{480}
Профессиональный архивист Светоний, конечно же, располагал точными сведениями о политике Тиберия в эти годы, использовал сохранившиеся записи его подлинных речей. Потому правление Тиберия 14 года, когда он пришёл к власти, и вплоть до 23-го, когда скончался его единственный сын Друз, можно уверенно охарактеризовать как замечательно успешное. Мятежи подавлялись, внешние враги не угрожали всерьёз, внутренняя жизнь империи была благополучна. Италия и провинции в большинстве процветали, доходы государства стабильно росли не в ущерб благополучию населения. Взаимоотношения принцепса и сената выглядели образцовыми, усилия всадничества обеспечивали финансовое благополучие империи и снабжение населения хлебом. Если сравнить эти годы с последними годами правления Августа, то Тиберий во главе империи выглядел много успешнее. Закат принципата Августа был омрачён и грандиозным восстанием в Паннонии, и катастрофой в Германии, где погибли три легиона, а границы откатились с Эльбы до Рейна. Не забудем, что и подавление паннонского мятежа, и устранение германской опасности для галльских владений Рима — дело рук Тиберия. И на совести Августа, но не его преемника положение в армии, обернувшееся после его смерти мятежами легионов в Подунавье и на Рейне, да и закон пресловутый об оскорблении величия при Августе применялся много чаще. Не по жестокости правителя, правда, но по необходимости. Так что именно первые девять лет правления Тиберия были почти образцовым правлением. И не в силу наследия Августа, оно как раз было не лучшим, но в силу умелых действий нового правителя империи. Безусловно, политическую систему принципата создал Август, от Тиберия зависело, прежде всего, систему эту хранить и, по возможности, совершенствовать. Правление Августа создало мощный фундамент, обеспечивший успешное начало принципата Тиберия. Но надо уметь пользоваться этим, внося свои усовершенствования. Правление Тиберия до рокового 23 г. было достойнейшим продолжением лучших сторон принципата Августа.
