Евгений Лазарев - Друиды Русского Севера
Этот же субстрат, возможно, отразился и в одном из загадочных образов Псалтири, в 67 Псалме (Пс. 67: 14) — в образе прекрасной голубицы. В синодальном русском переводе это место выглядит так: «…Голубица, которой крылья покрыты серебром, а перья чистым золотом». В древнегреческом же тексте Септуагинты (созданной, как известно, в той же Александрии в III–II вв. до н. э.) после слов об «осеребренных крыльях» сказано: «μετάφρενα αυτης εν χλωρότητι χρυσίου», буквально «межкрылия ее в зелени золота». В следующем стихе (Пс. 67: 15), толкуемом по-разному, говорится, по-видимому, о «царях», несомых голубицей, то есть это, возможно, отзвук древнего образа космогонической птицы.
Из экскурса в алхимический символизм Зелени следует очень важный вывод. Коль скоро высочайшая цель алхимии — обретение Золота Философов, то получается, что в протоалхимии таковой целью было обретение Благословенной Зелени! И это Делание выступает символическим аналогом мистическому паломничеству к Зеленой Земле, о котором идет речь в этой главе. Тем более, что и среди чисто алхимических символов есть Terra Viridis, Зеленая Земля (например, у Михаэля Майера в книге «Symbola Aureae Mensae Duodecim Nationum»).
Образ Зеленой Земли, в дискурсе библейской Священной Истории, возникает и в алхимическом трактате Виллема Менненса (1525–1608) «Златое Руно» («Aurei Velleris sive Sacrae Philosophiae Vatum Selectae et Unicae Mysteriorumque Dei, Naturae et Artis Admirabilium Libri Tres», lib. III, cap. I): «Однако же Земля наша, пустынная, иссушенная и потому бесплодная, благодаря Страстям Господа нашего Иисуса Христа стала живой, зеленой (viridis) и плодородной, для произращения фруктов, взыскуемых во имя вечного спасения, поистине увлажненная росою Духа Святого…»{317}
Этот сотериологический, христианский аспект в символизме Зеленой Земли вполне коррелирует с истолкованиями зеленого цвета в средневековом латинском богословии. В известном трактате XII века «Мистическая Лоза» («Vitis Mystica», Сар. 26) сопоставляются Viriditas и Virginitas, Зелень и Девственность: «О virgines Christi, quae a viriditate nomen habetis!» — «О девы Христовы, от зелени получившие свое именование!»{318} О том же свидетельствует «тевтонская пророчица», аббатиса, поэтесса и великий мистик Хильдегарда Бингенская (1098–1179), когда пишет (в 116 письме), что дева «стоит в простоте и прекрасной целостности Рая, который никогда не предстанет иссохшим, но всегда пребудет исполненным зелени цветущей лозы»{319}.
Однако этим не исчерпывается интересующий нас мотив в наследии Хильдегарды Бингенской. У нее есть книга духовных песнопений «Симфония гармонии небесных откровений» («Symphonia Harmoniae Caelestium Revelationum»), и там образ Зелени приобретает еще более высокий смысл. Одно из этих песнопений, литургический гимн, посвященный Деве Марии, называется «О зеленейшая Лоза!» («О viridissima Virga!»); на этой Лозе расцвел Цвет (Христос), «Который даровал аромат всем благовониям, бывшим сухими». Само посвящение этого гимна говорит о многом.
Есть у Хильдегарды еще одно песнопение, из цикла «О девах», что как будто задает уже знакомый контекст. Но оно настолько необычно, что имеет смысл привести (и перевести) его целиком.
O Nobilissima Viriditas,
Quae radicas in Sole,
Et quae in candida serenitate luces
In rota,
Quam nulla terrena excellentia comprehendit.
Tu circumdata es
Amplexibus divinorum mysteriorum.
Tu rubes ut Aurora,
Et ardes ut Solis flamma.
О Благороднейшая Зелень,
Чьи корни — в Солнце!
О ты, кто в блистательной ясности светишься
В круге,
Которого не объемлет ничто возвышенное на земле!
Ты охвачена
Объятиями божественных таинств.
Ты красна, как Заря,
И горишь, как пламя Солнца.
Если тут и имеется в виду Девственность, то она поистине возведена в ранг космический. Онтологическая соотнесенность этого образного ряда с Солнцем для Хильдегарды явно не случайна. В уже цитированном 116 письме она так говорит о женственности (forma mulieris, образ женщины): «O quam mira res es, quae in Sole fundamentum posuisti, et terram superasti!» — «О, сколь чудесна она, положившая основание в Солнце и превзошедшая землю!»{320} И уподобление Авроре, Заре — также не просто литературный прием. Такое уподобление подчиняется не бытовой, а какой-то иной, непостижимой логике; ведь это о Зелени сказано: «rubes ut Aurora» — «рдеешь (краснеешь) как Заря». Вспомним: у Арнольда Вилланованского сказано, что «Зеленое станет Красным»; может быть, он имел в виду тот же образ? Горящая, пламенная, солнечная Зелень: как это понимать?
Разгадка содержится в произведениях других европейских мистиков. Мейстер Экхарт (1260–1327) в 61‑й проповеди («О девственной женщине») связывает образ Зелени с понятием божественных энергий Святой Троицы: «В душе есть сила, которая не касается плоти и времени; она истекает из духа, в духе пребывает и вся дух. В ней зеленеет и цветет (grünend und blühend) Бог в полной славе и радости, которую вкушает Сам в Себе… В этой силе вечный Отец беспрерывно рождает Своего вечного Сына…» В этой силе «зеленеет и цветет Бог во все Своем Божестве, и в Боге — Дух»{321}. Ангелус Силезиус (1624–1677) в «Херувимском страннике» выражает сходную мысль лаконично и тезисно: «Die Gottheit ist daß grüne»{322}, буквально: «Божественность — это Зеленое».
В немецком языке Gottheit, обычно переводимое на русский язык как Божество, означает скорее теофанию, проявление Бога. В таком случае Зелень можно определить как Шехину, Божественное Присутствие (слава Божия в греческих, латинских и новоевропейских переводах Библии). Убедительное тому подтверждение находим не где-нибудь, а непосредственно в библейском тексте.
В «Откровении» Иоанна Богослова (в синодальном переводе) читаем: «И тотчас я был в духе; и вот, престол стоял на небе, и на престоле был Сидящий; и сей Сидящий видом был подобен камню яспису и сардису; и радуга (ιρις) вокруг престола, видом подобная смарагду (οράσει σμαραγδίνω)» (Откр. 4: 2–3). Радужное, то есть вроде бы многоцветное (хотя древние выделяли в радуге не семь, а меньшее количество цветов) сияние Божия престола воспринято тайнозрителем Иоанном как изумрудно-зеленое (именно здесь, в латинском переводе текста Иоанна, возникает образ visio smaragdina, использованный Корбеном в описании духовного опыта иранских мистиков).
В другом месте «Откровения» Иоанн сравнивает с «драгоценнейшим ясписом кристалловидным» сияние Небесного Иерусалима. В синодальном переводе сказано, что «он имеет славу Божию. Светило его подобно драгоценнейшему камню, как бы камню яспису кристалловидному» (Откр. 21:11). В древнегреческом оригинале φωστηρ αυτης, светоч ее, может относиться как к Небесному Иерусалиму (поскольку город, πόλις, по-гречески женского рода), так и к славе, δόξα; второе весьма правдоподобно, так как слава упомянута непосредственно перед светочем (в любом случае, образ Небесного Града и осененность его славой Божией неотделимы друг от друга и связаны со световыми теофаниями). Что же касается ясписа, то это слово, считающееся греческим названием яшмы, в средневековых латинских лапидариях означало зеленый камень, символизирующий «зелень веры»: «Iaspis coloris viridi profert virorem fidei»{323} — «Яшма зеленого цвета изображает зелень веры» (из латинского песнопения XI в. «Cives Celestis Patrie», «Граждане Небесного Отечества»). То есть «светоч славы Божией» в Небесном Иерусалиме Иоанн Богослов увидел хрустально-зеленым.
Вернемся к библейскому образу радуги. Она выступает в греческом Ветхом Завете в варианте τόξον (буквально «лук»), как символ Завета с Богом (Быт. 9: 13), без цвето-световых ассоциаций. В видении Иезекииля радуге уподобляется сияние вокруг Колесницы, Меркавы, причем Иезекииль прямо говорит: «Такое было видение подобия славы Господней (ομοιώματος δόξης кυρίου)» (Иез. 2: 1), соотнося Шехину и радугу. В Книге Премудрости Иисуса, сына Сирахова сказано: «Взгляни на радугу — и прославь Сотворившего ее: прекрасна она в сиянии своем! Величественным кругом своим она обнимает небо: руки Всевышнего распростерли ее» (Сир. 43: 12–13). В древнегреческом тексте начало второго из этих двух стихов выглядит так: Еγύρωσεν ουρανον εν κυκλώσει δόξης, буквально «обошла по кругу небо кружением славы», поскольку глагол γυρεύω означает прежде всего движение по кругу.
Суммируя эти библейские коннотации (а они взаимодополняющи, поскольку никто из авторов процитированных книг, свидетельствуя об одном и том же образе, вовсе не обязан был включать в свой контекст весь объем знаний), получаем образ Шехины-Зари, огнеликой Софии, предвестницы Солнца (потому ее «корни — в Солнце»). Напрашивается предположение, что это полярная Аurora Consurgens, Заря Восходящая, величественным кружением обходящая небосвод. И остается тайной лишь ее именование Благословенной Зеленью.
