Евгений Лазарев - Друиды Русского Севера
Итак, если герметический образ «Благословенная форма морской воды» — это творящая мир Benedicta Viriditas, то не восходит ли он, через несохранившиеся арабские и греко-египетские источники, к религии Древнего Египта? Ведь там существовала мифологема «Зелени Великой», Уадж Ур, — олицетворение Великого Моря. В Египте почитали бога плодородия с таким именем (Wadj-Wer), «Великий Зеленый»; его репродуктивая функция коррелирует с герметико-алхимическим контекстом, хотя это образ мужской. «Великим Зеленым» называли также Осириса, владыку загробного мира; зеленый цвет воспринимался как обетование вечной жизни для душ усопших, и этот мотив вполне корректно сопоставить с инициатическим странствием к Зеленой Земле. Что же касается женского начала, то ведь и Исиду именовали Уаджет, «Зеленой [Богиней]»; самостоятельная тезоименная богиня, в облике божественной кобры, считалась покровительницей Нижнего Египта.
Однако элементарная логика подсказывает, что египетский символизм Зелени не исчерпывает всего богатства и значимости этого образа в герметико-алхимическом дискурсе. Напрашивается вывод, что более поздние по времени фиксации источники сохранили какие-то аспекты, еще более древние, нежели египетский миф. Что имел в виду, скажем, Гебер, упоминая Viride Nobilissimum, «Зеленое Благороднейшее» (в своей «Книге печей», «Liber Fornacum»); Viride Optimum, «Зеленое Наилучшее» (в книге «Высшее Совершенство», «Summa Perfectionis»)?
Видимо, одним из первых в латинской алхимии о «Благословенной Зелени» свидетельствует, довольно подробно и криптографично, известный испанский алхимик и врач Арнольд из Виллановы (между 1235 и 1240 — между 1311 и 1313) в трактате «Speculum Alchymiae» («Зеркало Алхимии»), в беседе Ученика с Учителем. Ученик говорит: «Дивлюсь, о добрый Наставник, что ты столь прославляешь Медь: не знаю, есть ли в ней так много тайн. Я думал, что она есть тело прокаженное, вследствие ее Зелени, которую имеет она в себе. Потому не перестаю удивляться сказанному тобой о том, что из этого тела должны мы извлекать (extrahere) Живое Серебро».
Учитель отвечает: «Сын мой, знай, что Медь Философов есть их Золото. Потому говорит Аристотель в книге своей: “Наше Золото — это не золото толпы”, ибо эта Зелень, которая присутствует в ее теле, есть все ее совершенство. Ведь эта Зелень, посредством нашего Магистерия, быстро превращается в истиннейшее Золото. И в этот мы опытны, и если ты желаешь попробовать, мы предоставим тебе правило (regulam). Итак, возьми Медь тщательно выплавленную и в высшей степени красную (rubificatum) и напои ее маслом Дуэнех (cum oleo Duenech), семикратно, — столько, сколько она сможет выпить, постоянно разогревая и отводя [жар]; потом сделай так, чтобы она низошла, ибо низойдет чистое Золото; ее Зеленое станет Красным, ясным, словно журавль (crana). И знай: это Рубедо нисходит вместе с тем, что окрашивает (tinget) Серебро в некотором количестве истиннейшим цветом. И все это мы доказали на основании совершения великих операций, в отношении того, что такое Зеленое из Золота и его Сульфура; и это ты обретешь в “Книге о семидесяти [предписаниях] ”. Смотри, о чем говорит [книга] “Свет Светов” (“Lumen Luminum”), и внимай: “Однако никакой род (genus) не смог бы приготовить Камень, если бы не Дуэнек (Duenec) зеленый и деревянный (lignido), который, конечно же, рождается в наших рудах (in mineris nostris) ”. О Благословенная Зелень — ты, которая порождаешь все вещи! И никакие деревья и плоды не появятся без Зелени. Потому Философы, по причине ее силы произрастания и воды ее, сравнивают ее с истлением и очищением (putrefactionis et purificationis), а также истиной называют: ибо она своею водою очищается, и от своего Нигредо омывается, и свое Белое (Аlbum) возвращает, а потом Красное (Rubeum)»{314}.
Вполне возможно, что Учитель в этом трактате — один из философов Харранской школы: Арнольд Вилланованский знал арабский язык, изучал арабскую философию. В вышеприведенном высказывании Учитель цитирует трактат «Свет Светов», традиционно атрибутируемый ар-Рази (Разес латинских источников; ок. 865–930), и упоминает «Книгу семидесяти предписаний» Джабира/Гебера. Даже не пытаясь раскрыть все оттенки смысла приведенного фрагмента, отметим, что за упоминаниями зеленых веществ встает возвышенный образ, в отношении которого уместно обращение-славословие. Здесь важны и аспект вселенской творческой силы, и чисто алхимический контекст: Зелень есть «все совершенство» несовершенного металла, «Меди», и эта Зелень превращается в «истиннейшее Золото». Получается, что речь идет о мистериальной близости, если не идентичности Золота и Зелени.
В индоевропейской ретроспекции золотой и зеленый действительно восходят к одному и тому же корню; это установлено давно и надежно. Зеленый, золотой, желтый родственны в русском и в балтских языках. Согласно классическому «Индоевропейскому этимологическому словарю» Юлиуса Покорного (этимон № 637), в праиндоевропейском языке *g΄hel— означает и зеленый, и золотой, и синий, передавая также идею сияния как такового. Новые разработки (по базе «Вавилонской Башни») позволили выйти на ностратический (*gi[ł] ħu) и борейский (KVLV?) уровни, но лишь в значении сияющий; в языках-потомках цветовой код возникает, но неоднозначный: протоафразийское *kalap-, быть красным; протосинокавказское *kVl’V, белый. И все же есть основания предполагать, что по крайней мере на севере циркумполярной области, в регионах гиперборейских, исследуемый этимон и в борейской древности сохранял значение зеленого: в америндейской компаративистике реконструируется праформа *kuli, зеленый{315}.
Если зеленый и золотой родственны генетически, в палеолитической ретроспективе, то, может быть, и семантеме алхимического Золота предшествовала семантема Зелени — священной, космологической? Ведь золото как металл становится эталоном высших ценностей сравнительно недавно, в эпоху металлов. И если мы предполагаем ностратическую древность духовной протоалхимии, то в ее символизме должен был существовать какой-то субститут Золота. И Зелень как вселенская творческая сила на эту роль подходит и по существу, и этимологически. Не в этом ли смысле алхимики европейского Средневековья говорили: «Aurum nostrum non est aurum vulgi», «Золото наше — не золото толпы»? Профаническое золото — это металл, а Золото Философов — Изумрудное Видение после преодоления Царства Тьмы…
Можно даже предположительно указать, когда и где произошло мистическое отождествление Зелени и Золота в рамках протоалхимических традиций. Согласно «Глоссам» Гезихия, фригийское слово γλουρός в переводе на древнегреческий означает χρυσός, золото («Гλώσσαι/Г»). Но ведь γλουρός — очевидный фонетический коррелят древнегреческому χλωρός, зеленый. Фригийский и греческий родственны. Но в греческом зеленый и золотой не созвучны; в греко-египетских, александрийских алхимических трактатах возможное изначальное родство этих понятий уже не очевидно, хотя тот же Гезихий, александриец, эрудированный лексикограф V в., мог иметь представление о мистериальных знаниях более ранней эпохи. Эти знания в принципе могли довольно длительное время сохраняться во фрако-фригийском, анатолийском регионе, где прослеживается (в частности, в Ликии, на юго-западе Малой Азии), по обоснованному замечанию Вяч. Вс. Иванова, «преемственность этапов перехода от верхнепалеолитической культуры, очень близкой к знаменитым западноеврпейским образцам пещерного искусства, к культуре мезолита, а затем и протонеолита»; символические рисунки на мелких камнях здесь обнаруживают сходство с письменами культуры Винча{316}.
Гипотетически можно предположить, что в эту палеоевропейскую цивилизацию уходят корнями и протоалхимические представления о священной Зелени, которая впоследствии трансформировалась в Золото общеизвестных трактатов. О фрако-фригийской же алхимической традиции сейчас невозможно сказать ничего конкретного, кроме того, что Фракия (как и сопредельный Кипр) считалась александрийскими алхимиками одним из мест свершения Великого Делания. Лингвистический отголосок протоалхимической Зелени можно усмотреть и в латинском слове galbus (galbinus), зеленовато-желтый, сочетающем в себе ассоциации с обоими цветами.
Этот же субстрат, возможно, отразился и в одном из загадочных образов Псалтири, в 67 Псалме (Пс. 67: 14) — в образе прекрасной голубицы. В синодальном русском переводе это место выглядит так: «…Голубица, которой крылья покрыты серебром, а перья чистым золотом». В древнегреческом же тексте Септуагинты (созданной, как известно, в той же Александрии в III–II вв. до н. э.) после слов об «осеребренных крыльях» сказано: «μετάφρενα αυτης εν χλωρότητι χρυσίου», буквально «межкрылия ее в зелени золота». В следующем стихе (Пс. 67: 15), толкуемом по-разному, говорится, по-видимому, о «царях», несомых голубицей, то есть это, возможно, отзвук древнего образа космогонической птицы.
